СВЯЩЕННОМУЧЕНИК НИКОЛАЙ ПОКРОВСКИЙ, ПРЕСВИТЕР НИКОЛЬСКИЙ (1895–1937)
Николай Анатольевич Покровский родился в 1895 году в Новгородской губернии, в Тихвинском уезде, в селе Никольском в семье священника. После окончания семинарии работал учителем. Был призван в Красную армию и проходил службу на Кавказе. В армии учил неграмотных. Служил до 1921 года. В 1921 году женился на Пестовой Антонине Алексеевне. Имел четверых сыновей. Старшие сыновья – Дмитрий (1922 г. р) и Валентин (1926 г.р.) – погибли в 1945 году в Германии. Третий сын – Анатолий(1929 г.р.)– умер от столбняка. Четвертый сын – Владислав – дожил до наших дней и оставил после себя сына. В 1924 году отец Николая по старости вышел на покой и поставил служить сына в своей церкви.
По отзывам односельчан, отец Николай «среди населения пользовался уважением, был скромным, за проведение домашних молебнов денег не брал и стеснялся садиться за стол выпить хотя бы чашку чая даже тогда, когда его просили». После закрытия Никольской церкви, служил в с. Заручевье.
Священник Николай Анатольевич Покровский – настоятель Никольской церкви, находившейся в селе Никольское Тихвинского района, – как и все участники дела «Сарв И. Р. и другие», был арестован органами НКВД 11 сентября 1937-го года*. Обвинен при аресте в «контрреволюционной агитации». К отцу Николаю Покровскому, по сравнению с другими обвиняемыми по Тихвинскому делу, были применены самые сильные методы давления. Ему пришлось перенести шесть допросов, из которых два последних были очными ставками, и целых девять свидетелей давали против него показания. Такой тщательной «обработке» не подвергся ни один из арестованных по делу протоиерея Иоанна Сарва. Трудно сказать, чем это было вызвано. Может быть, органы рассчитывали на его сравнительно молодой возраст и многочисленную семью, состоявшую из 39-тилетней супруги и четверых сыновей. Последнее обстоятельство, вероятно, по расчету сотрудников НКВД, должно было более других сделать его податливым. Может быть, представители власти были особенно пристрастны к нему по той причине, что односельчане на предстоящих выборах хотели выдвинуть кандидатуру отца Николая на пост председателя местного сельсовета, что говорило о том, с каким уважением относились к батюшке в деревне. Как бы то ни было, отец Николай Покровский, судя по особым методам, применявшимся к нему, был избран органами одним из тех, кто должен был дать основные показания по делу всех арестованных священнослужителей.
* Архив УФСБ по СПб и области. Д. № П-61995, т. 2, л. 356 об. — 357 об.
О жизни отца Николая до момента ареста рассказала его матушка, Пестова Антонина Алексеевна, через 25 лет после его расстрела, в 1962 году, когда дело ее репрессированного супруга пересматривалось органами советского правосудия. «Поженились мы,– показывала она тогда,– в 1922 году. Отец Покровского был священником Никольской церкви. Отец его был крутого, сурового нрава и настоял на том, чтобы сын учился на священника. Покровский Николай окончил Новгородскую семинарию, но не знаю, в каком году. По окончании семинарии он работал учителем в деревне Ивановское около Череповца, но сколько лет, не знаю. Оттуда он вернулся в Тихвинский район и некоторое время учительствовал в деревне Захожа Заручьевского сельсовета. После революции Покровскому Николаю предложили заняться подготовкой учителей, но он отказался, потому что давали для этого очень короткий срок. Тогда его направили в Тихвин учить детей в доме беспризорников. По его словам, там работать было тяжело, дети не слушались и разбегались, поэтому он там работать не стал, а пошел добровольцем в Красную армию и проходил службу на Кавказе*.
* Скорее всего, был призван «добровольно-принудительно». Родственники при пересмотре дела всегда старались интерпретировать факты биографии репрессированного таким образом, чтобы снять с него позорное клеймо «врага народа», поэтому доверять им всецело не следует.
В армии он тоже учил неграмотных. Служил до июля 1921 года. Его демобилизовали в связи с болезнью сердца – у него был порок. Примерно с год он ничего не делал, жил у родителей. В 1921 году умерла от тифа его мать. Через год после ее смерти мы с ним поженились, нам дали земли, и мы занимались своим хозяйством. В 1924 году отец Покровского по старости от службы в церкви отказался и заставил Николая служить вместо себя. Николай не хотел служить священником и говорил, что лучше бы он пошел рабочим на железную дорогу. Но его, как сына попа, никуда не брали*».
* Это очередная интерпретация жены, очень желавшей, чтобы с ее детей было снято название «детей врага народа». То, что отец Николай был истинным служителем Престола Божия, хорошо явствует из материалов следственного дела. С другой стороны, сельское хозяйство было исконным занятием деревенского духовенства. Вряд ли отец Николай, выросший в семье сельского пастыря, мыслил свое существование вне деревни.
Будучи добрым по натуре человеком, Покровский заслужил уважение прихожан, так как беднякам отправлял требы бесплатно. В то время его обложили большими налогами. Муж стремился всегда их выплатить вовремя, несмотря на бедный приход. Кроме того, давали норму по заготовке дров, которую мужу с больным сердцем никак нельзя было выполнить, хотя он и старался это сделать. И вот в феврале 1930 года за невыполнение нормы по заготовке дров у нас описали все имущество и отобрали дом и скот. Дом заняли под сельсовет, а имущество и скот продали с торгов»*.
Свидетель Морозов Яков Тимофеевич тогда же, при пересмотре дела, подтверждал, что Покровский «среди населения пользовался уважением, был скромный, за проведение домашних молебнов денег не брал и стеснялся за стол садиться выпить хотя бы чашку чая даже тогда, когда его просили»*. Эта скромность и стеснительность отца Николая, вероятно, давала надежду органам НКВД на его податливость при допросах, на быстрый успех в требованиях подписать фальсифицированные протоколы. Добросердечный, мягкий, стеснительный и обходительный не станет долго запираться и без особого промедления даст нужные показания, достаточные для расправы с остальными арестованными священнослужителями. К тому же у него четверо детей, младшему из которых исполнилось всего шесть лет».
Но предварительно необходимо было собрать компрометирующие данные на отца Николая. Подошли к выполнению этой задачи со всей серьезностью: не двух или трех, а целых семь свидетелей вызвал районный отдел НКВД с целью собрать или сконструировать нужные показания. Ушло на это мероприятие полтора месяца – конец июля, весь август и начало сентября. К 11 сентября, т.е. ко дню ареста отца Николая, был заготовлен следующий материал.
Свидетель М. показывала, что Покровский в разговорах «проявлял недовольство советской властью. Говорил, что раньше жилось хорошо, а советская власть притесняет религию, закрывает церкви»**. Свидетель Д. жаловался на то, что его дети и дети других односельчан ходят в храм, «втягиваются в религиозный дурман, приходя оттуда, начинают молиться и вообще верят в Бога»***. Свидетель К. заявлял о распространении Покровским каких-то антиколхозных листовок, а также об устраиваемых им собраниях, «где проводят читку Библии и в то же время агитируют против колхозного строя и против советской власти». Упоминал также о какой-то проповеди 2 августа – день памяти св. пророка Илии – во время которой «многие плакали»****. Свидетель П. был более осмотрителен в своих показаниях, однако, услугу органам, несомненно, оказал. Подтверждая факт распространения антиколхозных листовок и проведения собраний, он сказал: «Что они на этих сборищах говорят, я не знаю, но слыхал, что под видом молитв и богослужений Покровский и его сподвижники ведут контрреволюционную работу против колхозов и советской власти». Свидетельницы Ф. и К., являвшиеся прихожанками Никольской церкви, поведали органам о темах, затрагиваемых отцом Николаем на проповеди при богослужениях: «В своих проповедях священник Покровский призывает граждан верить в Бога, рассказывает, как грешники неверующие будут перед Господом отвечать». При этом обе присовокупили, что отец настоятель призывал всех обиженных советской властью объединяться вокруг Церкви. Не забыли рассказать и о том, что священник проводил сбор средств на ремонт храма, что в те годы духовенству категорически воспрещалось делать и что расценивалось властями как нелегальные способы укрепления религии.
* Архив УФСБ по СПб и области. Д. № П-61995, т. 2, л. 364.
** Там же, т. 1, л. 143.
*** Там же, л. 153.
**** Там же, л. 145.
На следующий день после ареста, 12 сентября, отец Николай был вызван на первый допрос. Как ни странно, следователь начал его совсем с другого конца. «У вас в квартире в августе месяце был и по каким вопросам Веселов?» – спросил следователь арестованного в начале допроса. Веселов, в прошлом зажиточный крестьянин, имевший крепкое хозяйство (кулак), был тем человеком, который предложил выбрать отца Николая в председатели местного сельсовета на предстоящих выборах. (Тот, кто занимал этот пост в то время, не мешкая, донес об этом в органы, и Веселов был немедленно арестован.) Поэтому интерес органов к личности Веселова был не случаен. Он тогда заходил к священнику для покупки какой-то живности. Затем арестованному были предъявлены обвинения в сборе средств на ремонт храма и в контрреволюционной пропаганде, которую он якобы проводил посредством проповеди за богослужениями. «Ничего такого не было»,– по-простому отвечал батюшка. «У вас была закрыта церковь, кто был инициатором ее открытия?» – спросил затем следователь. Никольский храм был закрыт решением облисполкома по просьбе того свидетеля, который жаловался на посещение церкви деревенскими ребятишками. К нему, вероятно, присоединились и другие односельчане. Но отец Николай и не думал малодушно опускать руки после закрытия храма. В 1936 году он был вновь открыт и освящен. «Инициатором открытия церкви был я, я церковной двадцатке дал совет ходатайствовать перед ВЦИК об открытии церкви, несмотря на то, что закрытие церкви было утверждено облисполкомом»,– без всякой утайки и боязливости пояснил арестованный. При этом почти с детским прямодушием, как умел, стал отстаивать правоту религиозного взгляда на мир. «Я человек религиозный,– заявил он,– никогда не отказывался и не откажусь от своих убеждений, несмотря на то, что религия с наукой расходятся. Взять вопрос хотя бы о происхождении человека: я доказываю верующим и убежден в том, что человека создал Бог, наука же говорит обратное»*. Столь же бесхитростно отец Николай отвечал и на следующий вопрос следователя о недовольстве политикой советской власти и об обработке прихожан в контрреволюционном духе. Второй половины предъявленного обвинения он как бы и не услышал. Что отвечать на то, чего не было? Со свойственной ему открытостью и непосредственностью Никольский настоятель стал говорить о своих несогласиях с мероприятиями ВКП(б): «Я недоволен политикой ВКП(б) и советского правительства, считаю их мероприятия неправильными. Хотя бы взять пример с религии. Советские законы и учение доказывают о том, что религия – это обман трудящихся, я же противник этого. Я, со своей стороны, считаю, что советская власть неправильно поступила по части обложения меня налогом. Несогласие с политикой ВКП(б) я также объясняю своим происхождением и воспитанием»**.
Через четыре дня, 17 сентября, арестованного вызвали на повторный допрос. Ничего существенно нового предъявлено не было. Антиколхозная агитация, какие-то листовки и т. п. Все это он уже слышал. Зачем же было все это повторять? Только в расчете на то, что четыре дня тюремного заключения и меры воздействия могли изменить поведение подследственного. Могли, но не изменили.
«Вопрос. Вы, будучи тесно связаны с кулаками деревни Рапля, в частности, с Веселовым Дмитрием, ставили своей задачей развалить колхоз «Рапля». Дайте показания.
Ответ. Нет, мы этого не делали».
«Мы этого не делали». Человек, облекающий свои ответы в районном отделе НКВД в столь простую и по-детски наивную форму, был абсолютно чист перед властью и уж никак не мог ставить перед собой задачу развалить (!) колхоз.
Прошло еще три дня тюремного заключения, надо думать, самых тяжелых в жизни отца Николая. 21 сентября сотрудники НКВД предприняли последнюю попытку склонить арестованного к даче ложных показаний. Четыре раза в этот день его вызывали на допрос. Два последних допроса были очными ставками. И опять все то же: антиколхозная агитация, хождения по домам с контрреволюционной пропагандой, листовки… «В 1932 году Покровский ходил по домам граждан и распространял листовки контрреволюционного содержания…» – Эта ложь, слишком явная, противоречит материалам следственного дела отца Николая. В 1932 году отец Николай отбывал срок наказания за «саботаж по выполнению госзадания», что отмечено в соответствующей графе анкеты. «Показания свидетеля я не подтверждаю»,– неизменно отвечал арестованный на предложение сотрудника НКВД признать правдивость свидетельских утверждений.
* Архив УФСБ по СПб и области. Д. № П-61995, т. 2, л. 133 об.
** Там же, л. 134. говорил на очной ставке свидетель П.
Напрасно арестованный священник Покровский был выбран в качестве лица, способного дать нужные показания. Простота, добросердечие, скромность и даже стеснительность отца Николая не означали хрупкости его характера, податливости, боязливости или безволия. Не помогли в попытках склонить его ко лжи ни опасения за будущее четверых детей и жены, которых он оставлял одних (а шантаж в отношении семьи, безусловно, применялся), ни усиленный нажим следственного аппарата. В экстремальных условиях проявилась в нем и та черта, которая не видна была в повседневной жизни – твердость и непреклонность в отстаивании правды.
Особой тройкой при УНКВД по Ленинградской области 25.12.1937 по ст. 58–10 УК РСФСР приговорен к расстрелу. Виновным в предъявленном обвинении себя не признал.
Расстрелян отец Николай был в один день с другими участниками Тихвинского дела, 3 декабря 1937-го года.
Реабилитирован 5 апреля 1962 года.
Прославлен в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской 17 июля 2002 года.
Дни памяти:
1. Собор новомучеников и исповедников Российских
Первое воскресение, начиная от 25.01/07.02
2. 20 ноября / 3 декабря – день мученической кончины (1937 г.)
ЛИТЕРАТУРА И ДОКУМЕНТЫ
1. Ленинградский мартиролог, 1937-1938: Книга памяти жертв политических репрессий. Т.4. 1937 год. СПб., 1999. С.377.
2. Синодик гонимых, умученных, в узах невинно пострадавших православных священно-церковнослужителей и мирян Санкт-Петербургской епархии: ХХ столетие. 2-е издание дополненное. СПб., 2002. 280 с. С.195.
3. Санкт-Петербургский мартиролог. СПб.: Изд-во «Миръ», «Общество святителя Василия Великого», 2002. 416 с. С.195.
4. Кумыш Владислав, свящ. Жизнеописания новомучеников Тихвина и его окрестностей// Церковный вестник. Ежемесячное издание Санкт-Петербургской Епархии. 2002. №4. С.41-42.
5. Нестор (Кумыш), иеромонах. Новомученики Санкт-Петербургской епархии. СПб.: Сатис, Держава. 2003. 205–210.
6. Журнал № 35 заседания Священного Синода Русской Православной Церкви от 17 июля 2002 г.
СВЯТАЯ ПРЕПОДОБНОМУЧЕНИЦА ИГУМЕНИЯ ИОАННИКИЯ (АЛЕКСАНДРА ЯКОВЛЕВНА КОЖЕВНИКОВА; 1859–1937)
Обратимся к судьбе последней игумении Тихвинского Введенского женского монастыря Иоанникии (в миру Александра Яковлевна Кожевникова). Родилась она 1 ноября 1859 года в городе Боровичи Новгородской губернии в семье мещанина Якова Кожевникова. Достигнув пятнадцатилетнего возраста и получив образование в городском училище, она поступила в Тихвинский Введенский монастырь, где на протяжении 25 лет проходила различные послушания. В 1899 году послушницу Александру облекают в ангельский образ с наречением имени Иоанникии (в дореволюционной России в женских монастырях постригали только по достижении 40-летнего возраста), а через три года, 19 марта 1902 года, указом Новгородской духовной консистории клиросная монахиня Иоанникия была утверждена в должности монастырской казначеи. Произошло это при игумении Аполлинарии. В послужном списке сестер Введенского монастыря о монахине Иоанникии в соответствующей графе сказано: «Качеств очень хороших и к послушанию способная и усердная». До самого октября 1917 года матушка Иоанникия несла послушание казначеи, являясь ближайшей помощницей игумении Введенской обители. К моменту революции настоятельница была уже семидесятисемилетней старицей, так что управлять многочисленными насельницами монастыря в то нелегкое время приходилось матери Иоанникии.
8 сентября 1918-го года мать Иоанникия была возведена в сан игумении с возложением наперсного креста, ставшим для нее символом предстоящей монастырской Голгофы, пережить которую судил ей Промысл Божий. Введенский монастырь просуществовал до 1926-го года. После революции советская власть разместила здесь детскую колонию. Ее обитателей, наносивших немалый урон садам и огородам тихвинцев, в народе прозвали «гопниками». Некоторое время сестры ютились в монастырских зданиях вместе со вселившимися новыми хозяевами и поселенцами, продолжая в этих трудных условиях свое служение Богу. Игумения Иоанникия из настоятельских покоев вынуждена была переселиться в тесную келийку, расположенную на колокольне. Такое «уплотнение» было предвестником окончательной ликвидации монастыря. Игумения понимала это, однако выезжать из стен обители не торопилась. После закрытия монастыря сестры разошлись кто куда. Некоторые из сестер поселились здесь же, в Тихвине, устроившись на работу в городскую больницу санитарками. Вместе жили, вместе работали, как прежде собирались на молитву, заботились об игумении, которой в то время шел седьмой десяток лет, и сохраняли, насколько было возможно, монастырский уклад жизни.
Религиозная жизнь Тихвина, между тем, постепенно угасала под натиском безбожной власти. Из 14 действующих храмов города (из них 10 монастырских и 4 приходских) к 1937 году осталось всего три. Остальные были закрыты. Веками намоленные Тихвинские монастыри были разграблены. Однако и в этих условиях игумения Иоанникия продолжала сохранять неизменным свой духовный авторитет среди верующих горожан и уцелевшего духовенства.
Арест игумении последовал 15 ноября 1937 года. Он не был неожиданностью для матушки Иоанникии. Вызовы жителей города на допросы начались уже в июле месяце. Поползли по домам зловещие слухи, и люди замерли в тревожном и томительном ожидании. Сотрудники отдела Тихвинского НКВД с помощью опроса жителей «изучали» ситуацию в городе. Вскоре стало известно, что один из священников на таком допросе отказался от своего сана. Благочинный города, протоиерей Иоанн Сарв, эстонец по происхождению, за боослужением в храме произнес проповедь, в которой призвал верующих не судить строго этого священника, так как власть оказывала на него давление. В сентябре-октябре карательные органы приступили к своей работе, и к ноябрю месяцу почти все духовенство города уже нaxoдилось в Тихвинской тюрьме. Матушке Иоанникии повезло чуть больше, чем другим: все это время она оставалась на свободе, молитвой приуготовляя себя к тому часу, когда на пороге ее жилища появится представитель власти с ордером на арест в руках.
15 ноября, в день ареста, последовал допрос. Если верить материалам следственного дела, допрос был непродолжительным и единственным. За день до ареста, 14 ноября, органам удалось найти нужного свидетеля, который дал фиктивные показания против игумении, уличавшие ее в контрреволюционной деятельности. Наскоро сфабрикованный свидетель не мог правильно произнести имя матушки и называл ее Иннокентией. «Иннокентия, – свидетельствовал он,– питая ненависть к ВКП(б) и сов. правительству за то, что у нее отобрали ценности и репрессировали из района, будучи одних взглядов и убеждений с Сарвом, Панасевичем и Дмитриевым (священники Тихвина), систематически ведет контрреволюционную клевету на существующую власть через монашек, которые посещают ее квартиру, распространяет слухи о скором падении советской власти, о тяжелом положении трудящихся при существующем строе. Будучи авторитетной среди церковной среды и бывшего монашествующего элемента, Иннокентия быстро добивается привлечения на свою сторону верующих граждан. Мне хорошо известно, что игумению часто посещает бывшая княгиня Воробьева А. Н., так же контрреволюционно настроенная, как и Иннокентия».
Все это было заготовлено наспех, на скорую руку и без детальной проработки. Свидетель хорошо был осведомлен о знакомых игумении, об их беседах, но вот имя подследственной перепутал. Впоследствии, когда в 1962 году приговор о расстреле был отменен решением Ленинградского областного суда, сами органы констатировали подложность показаний против игумении. «Свидетель К. не указал, откуда ему – десятнику сплавной конторы Тихвинского леспромхоза – были известны священники Сарв, Дмитриев, Панасевич, а также Воробьева и Кожевникова, которые, по его словам, поддерживали связь с Сарвом»,– писал в отчете при пересмотре дела следователь УКГБ ЛО ст. лейтенант Королев.
«Вы арестованы как участница контрреволюционной группы. Дайте показания о вашей контрреволюционной деятельности»,– требовал следователь Малинин от игумении подтверждения заготовленной лжи. Беззащитная жертва произвола была в его руках, и следователь имел власть выбивать показания из нее какими угодно методами, в том числе и физическим воздействием. Каждый арестант знал об этом. «Участником контрреволюционной группы я не состояла и не состою и контрреволюционной работы не вела»,– ответила матушка Иоанникия следователю. Материалы следственного дела говорят о том, что некоторые сестры, привлеченные к делу, вынуждены были дать показания. Одна из них даже попыталась скрыть свое монашеское прошлое. «Почему вы скрыли от следствия свое пребывание в монастыре монашкой?» – спрашивал сотрудник НКВД у свидетельницы М. «Объяснить точно не могу. Дирекция детдома об этом не знала»,– ответила уличенная М. Но игумения и после ликвидации монастыря должна была оставаться игуменией, являя сестрам образец христианского мужества. «Мы предлагаем прекратить запирательство и настаиваем дать подробные показания о вашей контрреволюционной деятельности»,– обратился следователь к ней после отказа признать свою вину. «Никакой контрреволюционной работы я не вела, политическими вопросами не занималась»,– твердо заявила настоятельница на повторное требование сознаться во лжи.
Бумага фиксировала самую суть происходившего на допросе, покрывая молчанием все остальное. Она не раскрывает перед нами ни содержания, ни длительности пауз между запротоколированными вопросами и ответами. Чем было наполнено содержание допроса в этих промежутках? Угрозами, избиением, шантажом, провокациями? Совершенно очевидно, что не только записанными вопросами и ответами. Для этого потребовалось бы пять минут времени. Вряд ли игумения была арестована для того только, чтобы после пятиминутной беседы быть отведенной в камеру.
«Вы говорите неправду, мы имеем точные данные о том, что вы и монашествующий элемент, посещающий вас, распространяли контрреволюционную агитацию и клевету на ВКП(б) и сов. Правительство. – Говорите правду»,– настаивал следователь. И вновь, с той же непреклонностью и готовностью к любому приговору, услышал ответ игумении: «Еще раз заявляю, что никакой контрреволюционной деятельности я не вела. Бывшие монашки меня посещали лишь только как бывшую игумению и свою знакомую. Протокол записан правильно и мною прочитан. К сему подпись – Кожевникова».
Вот и весь протокол. Не стоит смущаться его краткостью. Органы не были заинтересованы в том, чтобы со всей точностью и подробностью протоколировать весь ход допроса, в котором они оказались побежденными и, следовательно, не справившимися со своими функциями. 25 ноября особая тройка УНКВД ЛО на своем заседании вынесла решение о расстреле игумении Иоанникии. А чуть позже к ее делу был подшит еще один документ, заверяющий, что 3 декабря, в самый канун престольного праздника бывшей Введенской обители города Тихвина, приговор о высшей мере наказания ее игумении был приведен в исполнение.
Память преподобномученицы совершается 20 ноября/3 декабря.
ПРЕПОДОБНОМУЧЕНИЦЕ ИОАННИКИИ
Тропарь, глас 3:
Любо́вию Христо́вою уязви́вшися, / вся кра́сная ми́ра сего́ оста́вила еси́, / и и́нокинем оби́тели Богом́атере до́брая наста́вница была́ еси́, / во дни гоне́ний на Це́рковь / к стоя́нию за ве́ру их призыва́ющи. / Егда́ же прии́де испыта́ния час, / зло́бы мучи́телей не убоя́вшися, / сме́рть во́льную за Го́спода прия́ла еси. / Сего́ ра́ди с любо́вию вопие́м ти: / ра́дуйся, преподо́бномученице Иоанни́кие, / гра́да Ти́хвина похвало́ / и за зе́млю на́шу свята́я моли́твеннице.
Кондак, глас 4:
Возсия́ днесь пресла́вная па́мять твоя́, / свята́я преподобному́ченице Иоанни́кие, / ты бо Христа́ я́ко Небе́снаго Жениха́ возлюби́вши, / огне́м ре́вности и ду́хом кро́тости и́нокинь оби́тели твоея́ к Нему́ приводи́ла еси́. / Ны́не же с ли́ки новом́ученик Росси́йских Престо́лу Бо́жию предстоя́щи, / непреста́нно моли́ Христа́ Бо́га возроди́ти оби́тель Введе́нскую / и спасти́ град и лю́ди, чту́щия святу́ю па́мять твою́.
МОЛИТВА
О свята́я преподобному́ченице Иоанни́кие, ты от ю́ности твоея́ Христа́ возлюби́вши и Тому́ еди́ному служи́ти восхоте́вши, путь жития́ и́ноческаго избра́ла еси́, и благода́тию Его́ укрепля́ема, сподо́билася еси́ бы́ти настоя́тельницею Введе́нския оби́тели гра́да Ти́хвина – до́ма Пречи́стыя Богома́тере, иде́же мно́гия се́стры во Христе́ на путь по́двига духо́внаго наста́вила еси́, я́ко ми́лостивая и сострада́тельная ма́ти и́нокинь оби́тели. Те́мже помина́юще житие́ твое́, ве́рою и любо́вию сла́вим Го́спода, укрепи́вшаго тебе́ в по́двизе стоя́ния в ве́ре да́же до сме́рти, и во умиле́нии серде́ц на́ших взыва́ем: не забу́ди воспева́ющих тя, но при́сно помина́й нас в моли́твах твои́х к Бо́гу со все́ми новому́ченики земли́ Ти́хвинския; не забу́ди оби́тель святу́ю Введе́нскую, сохрани́ от вся́каго зла всех живу́щих и подвиза́ющихся в ней и на поклоне́ние в ню приходя́щих. Испроси́ нам у Го́спода во искуш́ениих му́жество, в злострада́ниих терпение, в моли́твах постоя́нство, душ и телес здра́вие, ми́рное и безмяте́жное житие́, благу́ю христиа́нскую кончи́ну и до́брый ответ на стра́шнем суде Христовом, да предста́тельством твои́м укрепляеми, прославим Господа на́шего Иису́са Христа́, Ему́же подоба́ет вся́кая сла́ва, честь и поклоне́ние со Безнача́льным Его́ Отце́м и Пресвяты́м Ду́хом, во ве́ки веко́в. Аминь.
МОЛИТВА, ЧТОМАЯ ВО ВВЕДЕНСКОМ ЖЕНСКОМ
МОНАСТЫРЕ ГРАДА ТИХВИНА
О свята́я преподобному́ченице Иоанни́кие, днесь в па́мять твою́ единоду́шно соше́дшеся во святе́м гра́де Ти́хвине – До́ме Пречи́стыя Богома́тере, во оби́тели, е́юже ты управля́ла еси́ му́дро и безпоро́чно, пред ико́ною твое́ю умиле́нно моля́щеся, из глубины́ се́рдца к тебе́ взыва́ем: ты в житии́ твое́м ревни́тельница и испове́дница ве́ры правосла́вныя была́ еси; и нас в ней те́плыми твои́ми к Бо́гу моли́твами непоколеби́ми утверди́. Ты возло́женное на тя служе́ние игу́мении усе́рдно проходи́ла еси́; и нас, лю́бящих и чту́щих тя, твое́ю по́мощию пребыва́ти коего́ждо в не́мже при́зван есть, наста́ви послужи́ти Бо́гу и бли́жним. Ты жизнь свою́ за Христа́ отдала́ еси́ и разруши́ла еси́ ко́зни враго́в ви́димых и неви́димых; помози́ и нам моли́твами твоими всех ополча́ющихся на нас враго́в низложи́ти. Ты любо́вь к се́страм оби́тели до конца́ сохрани́ла еси́; та́ко и нас, я́ко чад Це́ркве Христо́вы, в любви́ и благоче́стии наста́ви. Ты примером жи́зни твоея́ всех ве́рных и по кончи́не твое́й наставля́еши; ны́не же предстоя́щи во обителех Небе́сных Прест́олу Царя́ Сла́вы Го́спода, и́маши дерзнове́ние возноси́ти к Нему́ моле́ния твоя́. О ма́ти наша, изб́ави моли́твами твои́ми всех подвиза́ющихся во оби́тели твое́й от напра́сныя сме́рти, и от вся́ких бед, печа́лей, зол и боле́зней, укрепи́ нас к исполне́нию за́поведей Госпо́дних, да́ждь нам покая́ние серде́чное, моли́тву непреста́нную, трезве́ние ума́ и хране́ние се́рдца, мир по́мыслов, чистоту́ жела́ний, да, изба́вльшеся от вся́кия нечистоты́ сконча́ем пра́ведно житие́ на́ше на земли́ и, преше́дше в жизнь ве́чную, сподо́бимся ку́пно с тобо́ю и все́ми святы́ми воспева́ти Пресвяту́ю Тро́ицу, Отца́, и Сы́на, и Свята́го Ду́ха, во ве́ки веко́в. Ами́нь.
Добавьте комментарий