***
Была у меня комната в Ленинграде, но жила я большую часть года в Вырице. Мать Наталия не знала моего адреса, так как все равно я очень редко появлялась в городе. В Рождественский сочельник приехала на квартиру, а соседка мне и сказала:
– Вас больная спрашивала, видно ненормальная, в детском чепчике, шляпе, совершенно невероятно одетая.
Тут и сама мать Наталия появилась. Я подтвердила соседке, что это ко мне, и спросила у матушки:
– Как нашла меня?
– А я иду по городу и спрашиваю: «Где живет Катя – большая шляпа?» – и мне все указывают.
Пришла она ко мне предупредить, что серьезно заболела родственница. А «большая шляпа» – это свидетельство прозорливости матушки. Когда я работала директором торга, то действительно носила большую и очень дорогую шляпу, по нескольку раз в день поправляла прическу, часто ходила в парикмахерскую.
В одну из ночей я проснулась от какого-то шороха в комнате. Повернулась на кровати, чтобы посмотреть, и услышала голос матушки:
– Катя, Катя; это я – Наташа.
Вот, думаю: как она вошла ко мне в комнату? Наутро опросила всех соседей, не приходил ли кто ночью? Все ответили, что дверь никому не открывали, и никто не приходил. Тогда спрашиваю Наташу:
– Как же ты вошла? – А она отвечает: «Мне Ангел открыл, я и вошла».
В дальнейшей моей жизни все происходило так, как предсказала мать Наталия. После того как меня за веру уволили с работы и исключили из партии, я долго не могла никуда устроиться. Пять лет жила тем, что продавала свои вещи. Наконец нашла место буфетчицы в научно-исследовательском институте. И вот однажды охранник с вахты (у нас был пропускной режим) зашел в буфет и сказал мне:
– К вам бабушка пришла, очень странная.
Я сразу поняла, что это мать Наталия, и попросила, если возможно, пропустить ее, сказав, что приехала моя родственница. Как раз был обеденный перерыв, буфет был полон, и я не могла отлучиться, с волнением ожидая появления матушки.
Когда она вошла в буфет, то, кажется, все, кто там находился, перестали есть и изумленно уставились на это диво. Матушка с огромной корзиной в руках была в драповом пальто, на котором не было живого места, а из-под него виднелись голые ноги. Я готова была провалиться со стыда: что скажут сотрудники? Такого странного человека привела! Но тут подумала: «Наверное, матушка меня проверяет, смогу ли я пересилить себя и принять ее».
Я усадила матушку за стол и предложила поесть. Она села на стул и громко сказала:
– Екатерина Владимировна, пойдем к Марии Ивановне в больницу, отнесем ей 90-й псалом и мою снедь.
Мне было очень стыдно, неловко, все удивленно смотрели на нас. Видимо, и в этом матушка испытывала меня: побоюсь я уйти с ней или нет? Но я решила быть до конца с матушкой, отпросилась с работы, взяла мать Наталию под руку, и пошли мы вместе по Большому проспекту в больницу. Пожалуй, не было ни одного человека, встретившего нас, который бы не оглянулся вслед. А какие лица были у прохожих! Зрелище, действительно, достойное внимания: матушка в своем невероятном наряде, рядом с ней под ручку иду я с большой корзиной, из которой торчат головы курицы, кошки и маленькой собачки с цепью. Думаю, что матушка меня смиряла таким образом. В пути я думала: «Вот все говорю о Боге, а когда надо показать свою веру, то стыдно, неудобно. Так тебе и надо! Спасибо матушке!»
Я ведь не знала о болезни Марии, и когда она увидела нас в больнице, какое было для нее утешение и радость!
Моя знакомая услышала о матушке от старца Симеона из Печор и попросила:
– Батюшка Симеон ее так любит, она такая благодатная, попроси, чтобы зашла и освятила наш дом своим присутствием.
Мать Наталия согласилась и пришла к моей знакомой с корзинкой, в которой находились кошка и курица, привела с собой и собачку на поводке. Войдя в дом, матушка вытащила кастрюлю борща и начала вынимать куски мяса со словами:
– Это кошке. Это собачкам….
Хозяйке не понравились действия матушки:
– Матушка, ты к нам приходи, но не хозяйничай.
– Да ведь замерзнете вы скоро,– ответила мать Наталия.
Не поняла хозяйка дома, о чем идет речь, но буквально через несколько дней поднялась сильная буря, сорвавшая крышу дома и вырвавшая фрамугу. Крышу кое-как залатали, окно забили, но в доме было очень холодно, и зять хозяйки сильно простудился. Болел он долго, врачи никак не могли понять, в чем дело, и дали направление в больницу. Тогда вспомнили слова матушки и попросили передать ей о беде с просьбой помолиться. Матушка ответила:
– Ничего-ничего, пусть поболеет.
Зять все лежал в больнице, улучшения не было. Снова передали матушке просьбу о помощи болящему. Тогда мать Наталия пришла к ним в дом и попросила:
– Принесите утюг и его белье.
Белье она прогладила горячим утюгом и сказала:
– Вот и согрела, а теперь отнесите белье в больницу, пусть наденет.
Почти сразу после этого зять выписался из больницы.
Еще одна моя знакомая – Мария (будущая монахиня Марионила), много слышавшая о матушке Наталии, попросила привести ее в свой дом, чтобы познакомиться. Матушка все отказывалась, но неожиданно согласилась. Пришли мы к Марии, она накрыла хороший стол, пообедали. Вдруг мать Наталия вскочила на стол, сняла со стены икону и закричала:
– Это моя икона!
– Нет, моя, – гневно возразила хозяйка дома.
– Моя, моя икона. Караул, грабят, убивают!
Разгорелся скандал, вызвали милицию. Икону у матушки отняли и передали хозяйке, которая возмущалась:
– Кого ты привела ко мне? Она же сумасшедшая!
Но очень скоро все выяснилось. Мария была разведена с мужем, и тот, видимо, в пьяном виде, пришел в дом и стал требовать:
– Отдавай иконы, будем делить имущество, или возвращай деньги.
Мария не соглашалась. Тогда бывший муж ее забрался на стол и начал снимать икону со стены (ту же, что и мать Наталия перед этим) с криками:
– Это моя икона!
– Нет, моя, – отвечала хозяйка.
И когда начали они драться, Мария закричала:
– Караул, убивают!
Вызвали милицию – и все повторилось из того, что пророчески показала мать Наталия. После этого Мария просила прощения у матушки, приглашала к себе в дом, но мать Наталия ответила:
– Нет уж, лучше сама приходи.
Был у меня племянник, который постоянно брал взаймы деньги и не отдавал. Я прятала от него деньги, так как он мог и сам взять без спроса. Пришел он как-то, а мать Наталия говорит:
– Володя, хочешь, я тебе скажу, где у Кати деньги лежат?
А в другой раз сказала:
– Я дала Володе твоих денег, только немного.
Помню еще один замечательный случай прозорливости матушки. Встретила мать Наталия мужчину и обратилась к нему по имени-отчеству (а он ее впервые видит):
– Вы не знаете, где здесь Женя живет? У нее есть сын Саша, который с дерева упал, но не разбился, его Матерь Божия спасла.
Мужчина удивился такому обращению и повел ее к Евгении. Матушка вошла в дом и сказала хозяйке:
– Женя, поставь ему бутылку за то, что он меня привел.
Этот мужчина сам не пил вовсе, но постоянно держал в доме водку для угощения приходящих к нему гостей, и его это очень тяготило. Вот матушка и обличила его.
С тех пор мать Наталия часто заходила к Евгении. У той было много красивой одежды, и матушка пользовалась ее гардеробом для своих нужд. Об одном случае хочется вспомнить особо. Зашла мать Наталия по обычаю к Жене и сказала:
– Мне сегодня нужно бальное платье.
– Бери любое,– ответила Евгения.
Матушка выбрала платье с большим декольте. Дома надела это платье, завилась, накрасила губы до ушей яркой помадой. Оказывается, она готовилась к приему «гостей». К ней пришли с проверкой из органов госбезопасности: кто-то написал донос, что она из царского рода, живет не по средствам, ходит к ней много подозрительных людей.
Когда вошли два сотрудника КГБ, мать Наталия появилась перед ними во всей «красе» и обратилась со словами:
– Миленькие, вы только не задерживайте меня, а то я на свадьбу тороплюсь, видите, даже нарядилась.
– Ты откуда?
– Я – царица.
– Расскажите, как и чем живете?
– Молоком торгую, у меня козел есть, живность всякую держу, птицу. Отодвиньте тумбочку. Видите, там три козленка.
В это время подошел козел и толкнул лбом одного из пришедших. Матушка сразу заговорила:
– Козлы не дают пройти. Вы как представители власти должны разобраться. Видите, нападают даже на милицию.
– Говорят, что ты из царской семьи.
– Да не верьте. Хотите молока? – Матушка показала гостям на ведро с разведенной известью.
И снова козел толкнул лбом сотрудника.
– Ох, эти козлы не дают пройти.
Один из «гостей» говорит другому:
– Какая царская семья? Козлы, собаки, кошки. Да она просто сумасшедшая!
Когда собрались они уходить, матушка обратилась к одному из визитеров:
– Ты торопись домой, у тебя жена тяжело заболела. Если задержишься, то худо будет.
Другому она сказала:
– А ты помирись с женой, а любовницу брось!
Очень скоро один из них снова приехал к старице и попросил помолиться о больной жене, просил прощения и благодарил за вразумление.
– Так тебя Бог послал ко мне, чтобы ты обратился к Нему, – ответила мать Наталия.
Шла я как-то в церковь на службу и увидела, как мать Наталия заталкивала в трамвай мешок с сухарями (она собирала сухари у знакомых для своих животных) и икону из моего дома. Я подумала про себя: «Только бы не Нерукотворный образ Спасителя (который я очень любила). Лучше бы она взяла образ святителя Николая».
– Нет, не тот, другой образ, – сразу ответила на мои мысли матушка.
Когда пришла домой, увидела, что иконы святителя Николая нет, а Нерукотворный образ Спасителя на месте.
Вспоминается еще одна история с трамваем. Ехала я со знакомой в Никольский собор на службу. Вдруг трамвай резко остановился (хотя до остановки было еще далеко), двери открылись и в них появилась сияющая мать Наталия. Подошла она к нам и сказала:
– Иду я по своим делам, вижу, что знакомые люди в храм на службу едут, и говорю: «Извозчик! Остановись!» – и трамвай остановился.
Ничего не понимающий водитель изумленно смотрел на происходящее: ведь он даже не прикасался к рычагам управления!
Сидим мы с кумой. Мать Наталия взяла бумажку в руки, встала в углу: сама в шляпе, в руках веер. Приняла торжественную позу и закричала:
– Извозчик, извозчик!
– Матушка, так вы из «бывших»?
– А что, разве я голь перекатная?
Пришла ко мне матушка, когда в доме были гости. Наряд на ней был такой странный, что мне не хотелось, чтобы гости увидели матушку в таком виде. Я пригласила ее в другую комнату, чтобы там побеседовать. Но матушка прекрасно всё поняла, и, не спрашивая меня, вошла в комнату, где находились гости. Затем подошла к окну, взяла в руки салфетки и сказала громко:
– Подать карету!
После этих слов она преобразилась, это было так удивительно и чудесно. Перед нами был совсем другой человек, как будто дама из высшего света. Как матушке это удавалось, поразительно!
Поехали мы с матушкой в храм на Смоленском кладбище к акафисту. У самого кладбища увидели пьяницу просящего милостыню. Мать Наталия хотела дать ему целых сто рублей. Я выхватила у нее деньги, положила в сумку, решив, что лучше отдам их в церкви. Когда пришли в храм, открыла сумочку – сторублевой купюры там не было, а мать Наталия загадочно улыбалась. Но я точно помню, что положила деньги в сумочку, закрыла ее и постоянно держала в руках.
Сидим мы с матушкой, она и говорит:
– Катерина, у тебя сколько денег на книжке – три тысячи?
– А ты откуда узнала?
– Ты как помрешь, сестры первыми побегут делить твое наследство.
– Так, значит, сестры переживут меня?
– Нет, ты их всех переживешь и похоронишь.
И точно, все сестры умерли одна за другой, и я похоронила их.
В день выборов мать Наталия подъехала к избирательному участку на санках, которые тащил козел. Когда ее спросили, что это значит, матушка ответила:
– Я за советскую власть голосую, пусть она еще поживет.
Шли мы с матушкой по Андреевскому рынку и увидели мужчину, ведущего на поводке собаку. Мать Наталия подошла к нему:
– Это моя собака, отдай!
– Нет,
Начали они спорить. Матушка не отступалась. На разгоревшийся скандал подошел милиционер. Начали разбираться. Мужчина в ярости кричал, что эта старуха хочет отнять его собаку. Тогда матушка сказала:
– Давайте проверим. С кем пойдет собачка – тот и хозяин.
Как только собаку спустили с поводка, она сразу подбежала к матушке, прижалась к ней, виляя хвостом и не обращая внимания на крики бывшего хозяина. Милиционер сказал мужчине:
– Зачем обижаете бабушку?
Затем обратился к матушке:
– А она у вас зарегистрирована?
– Нет. А сколько нужно заплатить?
Мать Наталия дала милиционеру три рубля, а мужчине сказала:
– Нахал, у бабушки хотел собачку отнять.
Эта собачка стала любимицей матушки, и она нередко носила ее с собой в корзине.
Один человек много слышал о матушке и решил съездить к ней в Вырицу. Адреса не знал, но ему говорили опытные люди, что, если нужно, мать Наталия обязательно каким-то образом найдет того, кто к ней направляется.
Доехал он до Вырицы и прямо у станции увидел плачущую старушку, которая причитала:
– Ох, молюсь: Илья пророк, пошли человека-печника, печка совсем развалилась, надо починить.
Приехавший подошел к ней и спросил:
– Матушка, а ведь я печник. Может быть, чем помогу?
– Ох, Илья пророк, благодарю тебя: послал мне печника.
Так познакомился он с матушкой и доброе дело для нее сделал.
Однажды матушка сказала пришедшей к ней женщине:
– Дай-ка мне руку посмотреть. Ой, денег-то сколько, и еще заработаю. А дорога ватою устлана прямо в ад.
Эта женщина работала в церкви и воровала из кассы.
– Ой, простите, матушка, – воскликнула она.
– Если не покаешься, – ответила мать Наталия, – в ад пойдешь!
Как-то мать Наталия сказала одному из своих подопечных:
– Сходи к Н. В. и скажи, что мне тысячу рублей надо на сено.
Пришел он к Н. В., который работал директором магазина, и передал просьбу матушки. Тот ответил:
– Возьми две тысячи и отнеси ей. Вот мы теперь и узнали, что оба ходим к ней.
До этого случая они были знакомы, но скрывали друг от друга, что оба верующие и бывают у матушки.
Случилось так, что вскоре в их судьбе приняла самое близкое участие мать Наталия.
Этот директор магазина вместе со своим обретенным другом часто уединялись в подвальчике магазина, молились там, беседовали о духовных предметах. Мать Наталия предупреждала:
– Передайте Н. В., они там до того Богу домолятся, что весь магазин у них разворуют.
И действительно, недобросовестные продавцы тащили товар из магазина, пока директор отсутствовал. Кто-то из них и доложил начальству торга, что директор верит в Бога. То было время хрущевских гонений на Церковь, и вскоре на общем собрании сотрудников был устроен товарищеский суд над Н. В., его другом и еще одним молодым специалистом, присоединившимся к ним. На суде продавцы свидетельствовали, что их директор верует в Бога, собирает «богомолов», которые молятся прямо на работе. У них будто бы составилась целая секта, которая развращает молодежь, затягивает в свои сети новых людей. Выступали сотрудники торга, клеймили «отщепенцев», требовали сурового наказания. Наконец председатель суда сказал:
– У кого есть вопросы?
Из первого ряда в зале поднялась никому не известная старушка в аккуратной шляпке и сказала:
– Разрешите вопрос. Вы кого судите? – и сама ответила: – Вы ангелов судите! Посмотрите на них, это же лица ангелов. А посмотрите на лица сидящих в президиуме,– обратилась она к залу,– это пьяницы, блудники, табакокуры. У каждого по любовнице, а у того жена ушла от разврата супруга своего. Какое вы имеете право судить их?
Поднялся шум.
– Это сектантка! Вывести ее из зала! – закричал кто-то из президиума.
Старушка с достоинством отвечала:
– Ничего подобного, я не сектантка. Я мать первого Героя Советского Союза летчика Ляпидевского и обещаю, что завтра же поеду в Москву и сообщу, какие беззакония здесь творятся.
Обсуждение на этом закончилось. Видимо, испугавшись обличения и возможного разбирательства, суд решил понизить директора в должности, а остальных отпустить без последствий, строго предупредив.
Один из подсудимых разыскал адрес матери Ляпидевского и зашел к ней, чтобы поблагодарить за помощь. Выслушав гостя, она с удивлением сказала:
– Я не была ни на каком суде и вообще никуда не уходила из дома в тот день.
Тогда спасенные догадались, что это чудо совершилось не без участия матушки Наталии. Когда они вместе приехали к матушке, та встретила их словами:
– Ну, как я вас выручила!
– Матушка, так это вы были в суде?
– Просто я вас в обиду не дала.
В Вербное Воскресенье после Литургии возвращаюсь к себе на ленинградскую квартиру, дохожу по довольно узкой лестнице до двери – и вдруг с лестничной площадки голос матушки:
– Катя! Я тебя жду.
– Матушка, как же я тебя не увидела?
– А я вербочкой прикрылась: видишь, у меня целых три веточки.
Такой и осталась в моей памяти матушка Наталия: радостной, ликующей, с пушистой вербой в руках.
***
«Екатерина Владимировна Савельева занимала ответственный пост директора треста детских столовых Василеостровского района. Муж ее был директором универмага. Когда-то она закончила коммунистический ВУЗ им. Сталина, состояла в партии двадцать пять лет. Потом ее исключили из партии за веру в Бога. Когда дело Екатерины Владимировны обсуждали на партсобрании, представитель райкома партии обратился к секретарю партийной организации:
– Вы столько лет работаете вместе и ничего не знали о том, что она – верующая?
– Нет, ничего подобного не знала и не замечала.
А Екатерина Владимировна, как сама рассказывала, только что крестила ее внучку.
Жила она в городе и только наездами бывала в Вырице. Одно время жила у меня на даче. Это была хорошая знакомая моей бабушки, они очень дружили. Она ездила в Печоры к отцу Симеону с 1949 года, когда монастырь еще был в разрухе. Старец Симеон и познакомил ее с матушкой Наталией. Екатерина Владимировна заказала написать две иконы: святых мучениц Наталии и Татианы. Одна из них находится сейчас в Казанской церкви, а где вторая – мне не известно. Она собирала деньги на строительство часовни над могилой прп. Серафима Вырицкого.
Екатерина Владимировна прожила 93 года и была похоронена в Вырице на кладбище у храма святых апостолов Петра и Павла, неподалеку от могилы моей мамы».
(Из воспоминаний Митрополита
Симбирского и Новоспасского Прокла)
ДУХОВНАЯ ДОЧЬ МАТУШКИ Н.
Родилась я в Ленинграде в 1939 году, у меня были две старшие сестры. Жили мы на Лиговке, напротив Сангальского сада. Отец мой умер еще до начала войны, когда ему было 42 года, и похоронен был на Волковском кладбище. Эвакуироваться мы не смогли и остались в блокадном Ленинграде. Мама работала комендантом бомбоубежища. Когда мы прятались в бомбоубежище, у мамы всегда был с собой чемоданчик с документами, бельем и едой. Однажды мы, все три девочки, стояли на улице одни, мимо шел военный, посмотрел на нас и отдал нам буханку хлеба. Мы с мамой и сестрами эвакуировались из Ленинграда в июле 1942 года. Плыли на барже, и попали под бомбежку. Мама взяла с собой икону, перед которой не переставая молилась во время нашего исхода. Нам повезло: снаряды и бомбы ложились вокруг нас, а две другие баржи разбомбило, и в воде плавало много детских панамок.
Мы приехали в Ярославскую область. Сначала нас приютила мамина знакомая, а потом жили в каком-то домике, где собиралась молодежь. Мы сильно голодали, просили подаяние, и местные жители нас подкармливали.
В 1944-м году мы сами приехали в Ленинград. В то время очень не просто было вернуться: нужен был вызов, но маме это как-то удалось. Наша квартира была занята военнослужащими, и мы жили на лестнице; соседи выносили нам что-нибудь поесть. Видя наше бедственное положение, одна женщина предложила маме взять меня в свою семью, но мама не согласилась.
В 1946 году умерла наша мама от тяжелого порока сердца. Остались мы круглыми сиротами. Старшей сестре было 13 лет, средней – 10 лет, а мне – 7 лет. Через три месяца после смерти мамы меня и Ирину взяли в детский дом. До седьмого класса я ходила в 3-ю женскую школу, посещала кружок танцев в Доме пионеров на углу Большого проспекта и 17-й линии. Я любила танцевать, мечтала о балете. Относились к нам очень хорошо. Все любили нашего воспитателя Ибрагима Моисеевича. В детдоме у нас были игры в колечко, казаков-разбойников, еще мы водили хороводы. Старшая сестра Лиля постоянно навещала нас.
В детдоме я жила восемь лет, а Ирина – семь. Выйдя из детдома, я поступила на работу в Гознак и одновременно училась, окончила десять классов. Потом поступила в медучилище, работала санитаркой в Первом медицинском институте, затем медсестрой. Жили мы с сестрами дома, в Транспортном переулке.
***
Первая моя встреча с матушкой Наталией состоялась в 1957 году в Ленинграде. Я пришла к старой своей знакомой Муравьевой Марии Ивановне, но ее дома не оказалось, а у дверей ее стояла мать Наталия. Подала она мне больного голубя и белые носочки. Не помню, как я довезла голубя до дома, ведь ехать надо было на трамвае далеко, а коробки не было. При следующем посещении Марии Ивановны, я узнала от нее подробнее, кто такая матушка. Позднее я поняла: матушка ожидала именно меня, так как знала, что Марии Ивановны нет дома.
Мария Ивановна говорила, что матушка точно была монахиней и даже игуменией какого-то монастыря, но имени своего не открыла. От нее же идет известие, что матушка родилась в день празднования Преображения Господня, но сама старица этого не подтверждала. 13 лет она жила в пещере, Богом данной, где много молилась, постилась, плакала. Об этом тогда почти никто не знал. Посещала она и Кавказские горы, беседуя там с духовными лицами, была прозорливицей, лечила людей, много молилась. Однажды матушка пришла к Марии Ивановне с двумя монахинями и сказала:
– Это мои сестры, мы должны побеседовать.
О чем они беседовали, неизвестно, но уходили монахини очень довольные.
О себе матушка практически ничего не рассказывала, а узнав, что кто-то рассказал о ее постриге, сказала:
– Так своих предают…
Раньше матушка ездила по монастырям и святыням нашей земли, но поселившись в Вырице, бывала только в Ленинграде, а в последние годы жизни никуда из Вырицы не ездила.
После нашего знакомства она велела называть ее матушкой. Но когда начались хрущевские гонения на Церковь (кажется, это было в начале 1960-х годов), она сказала:
– Называйте меня Наталия Михайловна.
Жила Наталия Михайловна скрыто, скромно, тихо, без пенсии и крыши над головой. Кто примет ее – там и находилась. Жить в Вырице ее благословил мой первый духовник – иеросхимонах Симеон (Желнин). Сейчас он прославлен в лике местночтимых святых в Печорах Псковских. Раньше его гроб был в пещерах, а теперь стоит в храме.
О пребывании в Вырице матушки Наталии предсказывал и сам преподобный Серафим Вырицкий. Говорил, что она будет жить здесь, и будут к ней ходить люди за помощью. Еще Мария Ивановна говорила, что она знала французский язык, и была очень образована. Но от людей свои дары и способности скрывала, например, легко могла менять почерк, так что невозможно было понять, что это писал тот же человек. Часто писала полупечатными буквами, пляшущими в разные стороны, но это не ее почерк. На денежных купюрах со всех сторон подписывала печатными буквами имя «НАТАША» и дарила эти купюры людям.
Мария Ивановна «расшифровывала» мне ее слова и действия, ведь юродствующие не всегда говорят прямо, а часто иносказательно, замысловато. Долгие годы мне приходилось слушать и пытаться понять ее наставления. Будучи юной, я показала ей фото мальчика, с которым дружила четыре года, ответ был мгновенный: «Не твоя судьба». Так и случилось – четыре года мы встречались, после чего расстались.
Мы не скоро научились понимать то, что она говорила, кроме того, она не всегда говорила прямо о том, что нас ожидает или как верно поступить. Матушка часто юродствовала, и мы не всегда понимали то, что она сказала, переспрашивали, просили объяснить, старались запоминать или записывать ее слова. А потом пытались понять, расшифровать сказанное.
Ее слова, предсказания, предостережения всегда сбывались, так что после долгих лет общения не было никаких сомнений в ее удивительной прозорливости. Но, как правило, матушка не давала никаких объяснений своим пророческим действиям или словам.
Едешь к ней с горем, беспокойством, множеством вопросов, а уезжаешь спокойной и радостной.
В 1955 году отправилась я с Марией Ивановной в первый раз к отцу Симеону в Печоры. Я очень боялась, что батюшка будет меня ругать или бить, ведь я почти ничего не знала о вере, о Боге, о Церкви, совсем не знала еще, как себя вести. Мне пришлось жить в детдоме, а там нас постоянно били, если что-то не так делали. До Печор мы доехали на поезде, который приходил рано утром. Сразу договорились с жильем, тогда все было просто, паломников было совсем немного. Пошли мы к старцу Симеону. Увидев меня, батюшка взял меня за подбородок и ласково спросил:
– Откуда такого птенчика привели?
У меня сразу слезы полились из глаз, я поняла, что никто меня не собирается бить. Батюшка сказал при этой первой встрече:
– Вас чему учили в детском доме? – Что Бога нет? – А вы теперь сами стали к Богу приходить.
Мы у старца поисповедались, ходили на все службы в монастырь. Вставать приходилось рано, так как хлеба для всех не хватало, и нужно было прийти пораньше, чтобы занять очередь и купить. Было мне тогда 17 лет.
Во время первого моего посещения старец Симеон подвел меня к столу в своей келье, на котором лежало много маленьких иконок, и сказал:
– Выбирай любую.
Кажется, я выбрала Одигитрию, а потом в иконной лавке купила икону Казанской Божией Матери.
Помнится, Мария Ивановна мешками возила в монастырь крупу для братии. Мария Ивановна получала письма от старца, но все они приходили вскрытыми.
***
Какими мы были тогда? Ветер гулял в голове. Главные заботы – насчет женихов и т. п. Матушка более всего заботилась о нашем воцерковлении. К церковной жизни привыкала тяжело,– ведь я недавно вышла из детского дома, и всё это было для меня непривычно. Мне было трудно стоять в церкви. Особенно раздражало то, что женщины постоянно разговаривают во время службы. Я пожаловалась матушке, на что она ответила:
– Галя, ходить в храм всё равно надо!
Матушка говорила:
– Литургия – превыше всего! Божественную литургию не только в храме, хоть в сарае или подвале служи,– это превыше всего!
Призывала чаще каяться, причащаться. Когда появлялись проблемы, советовала отслужить молебен святителю Николаю, а иногда посылала заказать молебны в трех храмах.
Слова матушки были твердыми и с властью – она как будто ими гвозди забивала. Бывало, скажет:
– Пойди в храм, закажи молебен или подай записку,– и ты идешь без малейшего сомнения, что именно это надо сделать.
В монастырь идти своих духовных чад матушка не благословляла, считая, что обстановка в монастырях не способствовала духовному росту.
Молилась она днем и ночью. Часто пели мы духовные песни и молитвы, но правило вместе с ней не читали. Когда оставались у матушки ночевать, сами читали вечерние и утренние молитвы. Однажды мы сидели и пели молитвы вместе с матушкой. Голоса у меня нет, но петь очень хотелось, и матушка сказала: «Ты поешь как регент»,– это видно моя душа так пела. После того, как мы помолились, она сказала, отвечая на мой невысказанный вопрос о том, как нужно будет молиться во времена гонений:
– Молиться можно и на небо.
Благословляла матушка, складывая пальцы именословно, как священники и игумении. После благословения возлагала руку на голову.
Матушка читала наизусть выдержки из Священного Писания. Помню, цитировала главу 54-ю из Книги пророка Исайи.
Никакого помянника у матушки не было, она помнила всех, кто когда-либо приходил к ней, и молилась о них. Она провидела, кто и зачем придет к ней. Даже собаки знали, кто направляется в дом хозяйки, а что говорить о самой матушке! Она молилась за всех – знаемых и незнаемых, за Россию, за весь мир.
Когда я сказала матушке, что люблю полевые васильки, она ответила:
– А Господь любит белые лилии.
Она могла предсказывать события, которые произойдут через много лет. У нее были какие-то особые манеры, благородство. Она видела внутреннее состояние человека, уровень его развития и могла говорить с каждым на понятном ему языке.
К примеру, предсказывала новые порядки в торговле:
– Цены будут такими: кто сколько скажет в каждом магазине, столько и платить придется.
А вот еще пророчество:
– Границы страны откроют, людей будут убивать, и войны не надо. Колодцы будут отравлены, нужно хранить ключи от колодцев. Кинут (ракету) на Москву, а попадет на Петербург…
К матушке я относилась с великим уважением, приходила к ней с трепетом, жалела ее, прислушивалась к наставлениям и постепенно научилась кое-что понимать.
Спрашивала я у матушки:
– Скоро ли конец света? Наверное, лет 30-40 осталось?
– Ты неправильно говоришь. Для верующих будет одно, для неверующих – другое.
И у старца Симеона Печерского я спрашивала, зачем мне учиться, если скоро конец света? Но он снова и снова убеждал меня получать образование.
В молодости я была болтушкой. Так матушка меня наставляла:
– На работе говори только «здравствуйте» и «до свидания»!
Добавьте комментарий