НЕСКОЛЬКО СЛОВ В ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В Глинской пустыни не было ничего внешне значимого и привлекательного. Бедность, даже убожество во всем. И, конечно, не это привлекало толпы паломников со всей России. Приезжали и с Дальнего Востока, с Алтая, с Севера, с Юга, не говоря уже об Украине и о таких городах, как Москва и Ленинград. Что же находили богомольцы в этом уголке, чудом уцелевшем от прежней, славной Глинской пустыни, где не сохранилось ничего: не было величественных храмов, не было торжественного богослужения и многоголосого хора, не было и чтимой чудотворной иконы (по слухам, она хранится и до сих пор «в народе»)? Было только одно: была жизнь, и эта жизнь была светом для многих. Свет этой жизни будил в душах новое сознание, желание очиститься, что-то изменить в себе к лучшему. Нужны были годы, чтобы многое понять, но почувствовать это там можно было так, как нигде. Даже физически было заметно другим, совсем не настроенным видеть здесь чудеса, что обитель отбрасывает отсвет на лица своих паломников и дарит им надолго (если не навсегда) чудо просветления милостью Божией, благодатию Его. Как наглядный пример того, хочется мне рассказать в заключение о встрече с девушкой, подсевшей ко мне на пути.
Я сижу в вагоне, вся погруженная в воспоминания о Глинской. Вдруг с шумом раскрывается дверь, влетает авоська, затем въезжает огромный чемодан, а на диван в полном изнеможении плюхается девушка лет восемнадцати, страшно неискусно накрашенная, с торчащим во все стороны перманентом. Я ласково заговариваю с ней, предлагаю чаю, монастырского хлеба. Она ест молча, не спуская с меня глаз. Потом неожиданно спрашивает: «Откуда Вы едете?» – «Из гостей». – «Нет, этого не может быть. Из командировки? Нет, не похоже. Из санатория? Нет. Ну, скажите мне, пожалуйста, мне очень надо знать, откуда Вы едете». – «Хорошо, я скажу, только Вам это будет непонятно. Я еду из монастыря». – «Я так и знала, что из необыкновенного места!»
Она вдруг вскочила и убежала куда-то. Вернулась умытая, без косметики, волосы смочены и аккуратно подобраны. «Я сейчас все Вам расскажу про свою жизнь». И она рассказала мне, что отец ее погиб на фронте, а мать во время бомбежки, когда ей было шесть лет. Ее отправили в детдом для сирот погибших. Когда она была в четвертом классе, они с ребятами ходили за ягодами для интерната. И вот однажды они увидели в лесу монаха в рясе. Он молился с воздетыми руками, клал поклоны. Осторожно, чтобы не «спугнуть», дети наблюдали за незнакомцем. Несколько раз он приходил на то же место. Однажды, окончив молитву, вдруг обернулся и сказал: «Дети, ну что вы прячетесь в кустах, выходите». До самой осени ребята встречались со старичком-монахом. Он рассказывал им о Христе, Его жизни, учении. А осенью крестил всех детишек в Оке. Он должен был уйти, не мог больше оставаться в тех местах. Напоследок долго беседовал с ребятами, учил их быть братьями и сестрами, никогда не оставлять друг друга, переписываться, если их разлучат. Это был его завет. «И знаете, как мы его выполняли!» – горячо сказала моя новая знакомая. И добавила: «А ведь он очень похож на Вас, что-то у Вас в лице есть то же, что и у него».
Образ старого монаха все эти годы сиял где-то в глубине ее души, и теперь она уловила отблеск того света, которым наделяла Глинская пустынь своих паломников.
КАК УМИРАЮТ…*
Прежде чем рассказать об одном эпизоде из этой большой для меня темы, необходимо вспомнить, как я познакомилась с известной пианисткой, профессором Московской консерватории N.
Осенью 1963 года на Введенском кладбище при большом стечении народа были похороны известного священника Николая Голубцова (моего духовного отца). Когда по окончании всей церемонии я уже собиралась уходить и уже отошла от свежей могилы с группой попутчиков, ко мне неожиданно подошла женщина в темном, которая своим обликом мне напомнила тип палестинской еврейки. Ее голова была повязана темным платочком, на ней было длинное просторное платье, тоже темное, на ногах – тапочки. Ее лицо можно было назвать красивым, оно имело характерное волевое выражение.
* Ольга Николаевна хотела собрать вместе отдельные, особенно яркие случаи, где она была непосредственным участником. Случаи таинства конца. Отсюда и повторение названия. Оно было задумано, как общее наименование.
Протянув мне руку, она сказала: «Вы – Ольга Николаевна, а я – N. Я знаю, что Вы живете на Арбате. На чем Вы едете?» Узнав, что я еду на такси, она утвердительно произнесла: «Вы возьмете меня с собой. Вы живете на Арбате, а я – у Дорогомиловского моста. У меня нет денег на такси». Услышав это, одна из моих спутниц тотчас отказалась от своего места в такси. Я согласилась с этим, мы поехали. По дороге N молчала. Я потом узнала, что она была крещеной, и что ее духовным отцом также был отец Николай. Такова была первая встреча.
Примерно через год, а если быть точной, то 31 июля 1964 года (1 августа – день памяти преподобного Серафима Саровского, поэтому накануне я всегда вечером иду в храм), мне неожиданно позвонила одна знакомая сотрудница из музея А. Н. Скрябина и умоляюще просила меня указать медицинскую сестру, в которой нуждается N для ее тяжелобольного брата. Я отвечала, что у меня нет знакомых медицинских работников и что, к сожалению, в этом случае не могу практически помочь.
Однако спустя 15–20 минут, к моему удивлению, передо мной предстала сама N и со словами: «Я умоляю Вас немедленно ехать со мной к моему умирающему брату»,– опустилась на колени и решительно отказывалась встать, пока я не соглашусь. Она просила: «Только на два часа! Все близкие будут в это время отсутствовать».
Я была возмущена этой настойчивостью, доказывала, что я не медицинская сестра и что совсем не представляю, чем могу здесь помочь, но она твердила, что не встанет, пока я не соглашусь, что такси ждет, что за все будет заплачено и тому подобное.
А я ведь хотела вечером пойти в церковь… Но тут я вспомнила слова покойного отца Николая о том, что если встанет выбор – идти в храм или к больному, то нужно идти к больному. Пребывая в большой досаде из-за того, что уступаю назойливой просьбе, не представляя свою роль, я все же решила собраться и поехать, понимая, что иначе мне от N не освободиться.
И вот мы едем в машине молча. Наконец я попыталась спросить у N, кто же ее брат и чем он болен. Она в ответ едва ли не рявкнула: «Молчите!»
Остановились у одного из домов в Столешниковом переулке. Поднялись в квартиру, пересекли большой холл и оказались в маленькой квартире, своего рода квартире в квартире. В передней стали раздеваться, навстречу вышел молодой человек лет 30-ти. Это был племянник, которому она представила меня как медицинскую сестру. Он провел нас в следующую комнату, пригласил сесть и сказал, что сейчас нас позовет. Я чувствовала свое ложное положение и пыталась узнать еще раз у N: «Зачем Вы меня сюда привезли?» В ответ было все то же: «Молчите!»
Через несколько минут дверь открылась и молодой человек пригласил: «Сестра, пожалуйте!» В комнате были две женщины, жена и дочь больного, как их мне представили. Потом я узнала, что обе они были врачами. Потрясение меня ожидало, когда я обернулась к постели больного. Там лежало обнаженное мужское тело со вздутым животом, ноги были как-то судорожно сведены в коленях и пятками упирались в спинку кровати. Подбородок человека беспомощно лежал на груди, он задыхался, по лицу струился пот.
В какое-то мгновение я почувствовала такое острое сострадание к этому неизвестному, но беспомощному умирающему человеку, что забыла все, кроме того, что надо немедленно облегчить его явные страдания. Я сказала: «Надо поднять его на подушки!» Женщины в ужасе отступили, а сын произнес: «Командуйте!» Получилось так, что я вмешалась и вместе с сыном мы попытались и смогли его поднять и положить повыше, на подушки. Когда тело расправилось, у больного облегчилось дыхание, и он попытался открыть глаза. Я в это время начала обтирать пот с его лица. Глаза он открыл. Вначале был совсем отсутствующий помутневший взгляд, который стал постепенно оживать, и вдруг умирающий радостно и изумленно произнес: «Ангел! Мой Ангел, не оставляй меня, не уходи от меня!» Я заверила, что не уйду.
Из многих неуловимых мелочей складывается порой ощущение неблагополучия, боязни смерти со стороны близких и полной оставленности этого человека. N давно уже не было в квартире. Но я уже забыла о ней и о своем несогласии ехать сюда. Передо мной была страдающая душа, и я готова была сделать все, чтобы облегчить ее страдания. Вместе с сыном мы выполнили необходимые медицинские, почти бытовые действия, которые принесли больному заметное облегчение. Когда пришлось выйти, чтобы помыть руки, его жена обратилась ко мне: «Сестра, не хотите ли кофе?», на что я наконец сказала, что я никогда не была медицинской сестрой.
Вскоре приехал известный профессор-уролог Рубинштейн. От больного я в этот момент отошла к окну, мне было видно, что во время обследования больной снова закрыл глаза, но после ухода профессора опять их открыл, искал мою руку, повторяя все те же слова: «Мой Ангел, не оставляй меня!»
Профессор Рубинштейн, уходя, сказал доверительно, что больной может дожить до утра. Я подумала, что до утра тут не могу оставаться, и какие-то мысли мои сложились в горячую мольбу о помощи этому человеку, в готовность сделать для него все, что смогу.
Так как он постоянно искал мою руку, я села на кровать рядом с ним и стала тихо читать 50-й псалом и некоторые другие молитвы, а потом снова возвращалась к словам этого замечательного псалма, чувствуя их необходимость, уместность.
В обстановке тишины, умиротворенности лицо этого бедного человека, вызвавшего во мне такую горячую волну сострадания, постепенно светлело, приняло спокойное выражение. С этим выражением он и скончался.
Я не знала имени этого человека, не знала и того, крещен он или нет, но не думала я тогда об этом, а просто откликалась на жажду помощи, чувствуя потребность ответить на просьбу сердца сердечным участием.
Совершенно неуместными мне показались старания жены этого человека как-то расплатиться за помощь. Мы говорили на разных языках, мне вообще не хотелось говорить с ними. Только сын, как мне показалось, был способен сострадать отцу. Женщин, кажется, занимали больше материальные проблемы.
Я покинула их дом очень уставшая от того напряжения, в котором пребывала несколько долгих часов. Конечно, уже не было сил, чтобы пойти в церковь, но я была уверена: все, что совершилось, было сделано правильно, что тут я оказалась лишь необходимым звеном, что через меня этому человеку была послана благость приготовиться к жизни вечной.
Я и теперь думаю, что одно из главных назначений человека в этом мире – жить духовной жизнью, обратив свой мысленный взор к заповеди Господа нашего Иисуса Христа «Возлюбите ближнего своего как самого себя», а помощь ближнему в момент кончины – наверное, одно из самых нужных духовных дел человека.
У ОТЦА АЛЕКСАНДРА ИЛЬИНА
Об отце Александре я впервые услышала от своих молодых друзей, которые во второй половине 60-х годов ездили к нему за советом и наставлениями, с исповедью. Возвращаясь, они делились со мной впечатлениями от бесед, и у меня составился образ священника-старца. Я радовалась за них. Мне казалось, что отец Александр напоминает другого замечательного московского священника отца Николая Голубцова (тогда уже почившего). Я и представить себе не могла, что когда-нибудь познакомлюсь с отцом Александром. Но неожиданно одно событие в семье его духовных чад послужило поводом для встречи.
Имея ко мне полное доверие как к старшему другу, эти люди обратились за помощью. Они просили разрешить их семейную проблему, которая определяла спокойствие сразу двух семей и ход событий их жизни. По искренней любви я не могла отказать в этой просьбе. Ознакомившись со всеми действующими лицами, я поняла, что это большое недоразумение, в котором повинны все. И следует просто попросить друг у друга прощение и примириться. Или придется поступиться дружбой. Первым моим советом было обратиться к духовному отцу (им был отец Александр Ильин), но это оказалось для них слишком сложным, в тот момент невыполнимым. В основе недоразумения была все та же гордость, обыкновенное человеческое самолюбие, которая так мешает рассмотреть свои поступки и себя. Эти люди предпочли поступиться дружбой. В их семьях воцарился мир. У меня же в душе осталось чувство огорчения, стала преследовать мысль: права ли я была, давая советы духовным детям такого наставника? И вообще, нужно ли давать в жизни советы, не совершаем ли мы грех против совести, беря на себя ответственность, в какой-то мере, вмешиваясь в судьбы людей?
Неожиданно именно меня попросили поехать к отцу Александру и рассказать эту историю, объективно представить ход событий. Я этому обрадовалась, так как получила возможность разрешить и свои сомнения; нашелся попутчик, что облегчило дальнейшее путешествие.
Ночным поездом добрались до Лениграда, там пересели на дачный, пригородный и около 8 часов утра были уже на месте, в поселке Красном, в доме, где жил отец Александр.
Из своей комнаты к нам вышел батюшка. Узнав, от кого мы, он благословил нас и попросил пройти в его келью – небольшую комнату, в которой уже были духовные чада из Новгорода и Ленинграда. Отец Александр продолжил прерванную службу, стоя на коленях перед любимой своей иконой Божией Матери «Взыскание погибших». Все также встали на колени. Я почувствовала, что неожиданно для себя сразу включилась в общий молитвенный настрой. Закончив молитву, батюшка причастил всех запасными Святыми Дарами (сам он уже был на покое) и отпустил пить чай.
После чаепития он пригласил меня к себе. В комнате налево стоял большой письменный стол, за который мы сели. Мне бросились в глаза множество книг и письменных принадлежностей: видимо, отец Александр в это время много писал. Над столом напротив него висела прекрасная фотография матушки в гробу. Батюшка, пока я рассказывала, не раз поднимал глаза и всматривался в эту фотографию. Он внимательно слушал, несколько раз поднимал глаза и всматривался в эту фотографию. Он несколько раз взглядывал на меня и как-то утвердительно кивал головой. Когда я кончила, он спросил: «Это все?» А потом сказал: «Очень хорошо, что Вы приехали. Мне все ясно. Спасибо! Все сделали правильно – не сомневайтесь».
В этом ответе я почувствовала такую доброту и внимание к человеку, с меня, как гора с плеч, сошла тяжесть. Батюшка добавил: «Вам придется переночевать. Поедете завтра утром». Затем он пригласил моего попутчика, а я ушла побродить по саду.
Во время общего обеда отец Александр занял место по одну сторону стола, мы же все разместились напротив. Перед ним стояла небольшая мисочка с какой-то жидкой похлебкой, до которой он почти не дотрагивался; нам же предложили летние яства: помидоры, огурцы, картофель. В это время отец Александр был уже тяжело болен и жил в доме своего зятя-священника.
Никаких признаков страдания на лице его не было. Поражали, наоборот, полное спокойствие, ясность орлиных глаз, которым открыто что-то неведомое, но единственно важное, какой-то скрытый от нас духовный мир. Я абсолютно не помню, что он говорил, но тогда всем своим существом почувствовала, что он предлагает нам ощутить Божественное присутствие, это всевидящее Око.
Запомнилось, что время от времени, как будто соблюдая ритм, почти через равные промежутки, он произносил, как выдох: «Боже, буди милостив мне грешному…»
На следующий день после утреннего правила и причастия отец Александр, прощаясь с нами, вышел нас проводить на крыльцо. Прежде чем получить его прощальное благословение, я сказала: «Батюшка, простите, что я причащалась, не исповедуясь Вам». На это он спокойно и ласково заметил: «Зачем?! И так все ясно».
Он стоит перед моими глазами: уходящий из этой жизни, но необыкновенно величественный.
В октябре 1970 года поехала к нему Нина Андреевна. С ней он прислал (она записала для памяти) как завет на будущее: «В ее положении ничего самой искать не следует, достаточно тех случаев, что встречаются по Промыслу Божию, так как Господь Сам посылает, что нужно. Говорить все, что Господь на сердце положит. Если человек в состоянии вместить, то говорить глубже. Труд, посильная молитва и служение ближним».
Скончался отец Александр 14 января 1971 года.
СВЯТЫНЯ ПОД СПУДОМ
В 1970-м году меня пригласила отдохнуть одна священническая семья к себе на приход, который находился у города Буя в Костромской области. Часов в семь утра я уже села в автобус, идущий в ту деревеньку, где служил этот священник. Взглянув в окно автобуса в одном месте, я увидела в низине целый цыганский табор. К девяти часам добралась до места.
Меня встретил батюшка с двумя очаровательными малышами. Мы вышли на дорогу, по которой надо было пройти полкилометра. Впереди видны были две церкви, к которым мы и направлялись. Дом священника около погоста, там он жил с семьей. Мне отвели комнату, окна которой смотрели на погост. Справа от погоста стояли высокие деревья и скамейка, на которой я любила посидеть и полюбоваться открывающейся панорамой: огромные поля, вдали лес, много куполов храмов в недействующих окрестных монастырях.
В первый день приезда я отдыхала. Время прошло в беседах с батюшкой и матушкой. Стояла прекрасная погода.
На следующее утро, рано поднявшись, я решила познакомиться со всем окружающим, и, прежде всего, отправилась на погост. Там две церкви. Одна каменная, зимняя, с высокой колокольней. На ней жила масса грачей. Храм был памятником архитектуры и никогда не закрывался. Служили там только по воскресеньям и праздничным дням. Неподалеку шагах в 20-ти от каменного храма стояла деревянная церковь, крытая лемехом. На закате солнце золотило его. На могилы приятно было посмотреть – такие все опрятные, ухоженные. Там-то я увидела, что погост на горе, а внизу блестит речка Письма. Здесь, по преданию, подвизался преподобный Макарий, потому и местечко называется: «Макарьево на Письме». Так написано и на остановке автобуса. Около ограды погоста стоял домик, где жили две женщины. Одна из них, монахиня, убирала в храме, другая следила за порядком на кладбище. Походив между могилами, я пошла к деревянному храму, который меня притягивал. Тронув скобу, легко открыла дверь. В храме полное разорение. Иконостас без икон, все запущено. Воздух там, правда, удивительный: напоен ароматом прогретого дерева. Присмотревшись, я заметила слева спуск. Двери уже не было, но уцелели ступеньки, ведущие куда-то вниз. Я решила туда спуститься. Лестница подо мной скрипела и шаталась. Откуда-то проникал свет, освещая земляной пол.
Лестница до пола не доставала. Я спрыгнула и очутилась в продолговатом помещении с двумя окнами на уровне земли. На окнах чугунные решетки. Была там и дверь, около которой стояли метлы, лопаты. Впереди стояло что-то, напоминающее столик для совершения треб, но без крышки, одни стенки уцелели. Когда я заглянула туда, то увидела квадратную дыру, где на глубине примерно 2,5 метра видна была часть погребальной колоды (гроба). Впечатление разрытой могилы, которую до конца не стали освобождать. Когда-то здесь был дощатый пол, но доски сняли. Я замерла от удивления. Первая мысль: кто здесь покоился? За кого помолиться? Зачем хотели побеспокоить покойника? Одновременно я почувствовала, как волной покой, умиротворение, особая тишина нисходили на душу.
Сколько времени я там пробыла, не знаю, только стала чувствовать холод. Надо было возвращаться. Подойдя к лестнице, поняла, что подняться по ней не смогу, она не доставала до пола. Подошла к двери и поняла, что открыть ее не смогу, она заперта снаружи. Неожиданно услышала разговор женщин, стала стучать. В ответ на испуганный вопрос: кто там? назвала себя. Щелкнул замок, открыли дверь. Я увидела двух женщин, которые в изумленном испуге спрашивали: как могла я сюда попасть. Когда я им объяснила, то сторожиха сказала: «Как же Вы здесь шею не сломали?» Другая, крестясь, добавила: «Это преподобный Макарий помог, ведь лестница висела на одной петле». Я их успокаивала, греясь на теплом воздухе. Завтракать я пошла в дом священника. Рассказала ему о знакомстве с храмом, спросила про разрытую могилу. Отвечать на мои вопросы он не стал, сказав только, что туда ходить нельзя. В ближайшие дни познакомилась я со старушкой 82-х лет. Звали ее Лидией Ивановной. Жила она в пяти километрах от погоста. Под праздники, несмотря ни на какую погоду, она приходила в храм. Батюшка с матушкой предоставляли ей ночлег. Это была глубоко верующая местная крестьянка. Овдовела она в 20-х годах. После смерти единственного сына она посвятила себя служению ближним. Хорошо зная ткацкое дело, работала до глубокой старости за станком. Когда не могла работать, помогала всем, собирая лекарственные травы. К ней тянулись люди за советом и утешением. Говорила она не много, но каждое ее слово было крепким и основательным. Все ее советы держались на Евангелии. С ней мы говорили о молитве Иисусовой, которая у нее была непрестанной. От нее-то я и узнала, как разгромили могилу и вообще о преподобном Макарии Писемском.
Жил Макарий один. Как-то, духом провидя желание преподобного Павла Обнорского встретиться с ним, вышел к нему. На этом месте позднее был вырыт колодец, который почитался местным населением. Деревянная церковь была построена над могилой преподобного Макария. Каменную построили позже, в XVIII веке. В память преподобного Макария устраивались крестные ходы, которые народ любил. В 20-х годах деревянную церковь передали по зернохранилище, а каменную велели закрыть. Чтобы помешать народу и отлучить от храма, распорядились снять крест с церкви, вынести иконы, разорить почитаемую могилу преподобного Макария. Долго не было желающих разрывать могилу. Нашли, наконец, двух смельчаков, которые взялись копать. Один, покопав немного, наотрез отказался, а другой… внезапно там умер. Зерно в храме пропало, его пришлось выбросить. Больше никто не брался ничего делать в храме, бросили все и взяли со священника подписку, что он никого не будет допускать к могиле. В каменном храме устроили надгробие с изображением преподобного Макария. Оно было около стены, с которой на приходящих смотрел преподобный Павел Обнорский. Кланялись преподобному Макарию, кланялись одновременно и преподобному Павлу.
Как-то я сказала батюшке, что надо бы как-то закрыть могилу преподобного Макария. Он повторил только, что ходить туда запрещено.
Обычно утром, поднявшись ранее хозяев, я ходила к деревянному храму и около окошек, в которые падал свет на могилу преподобного Макария, читала утренние молитвы. Там особый мир и покой окутывал душу. Однажды я обратила внимание на яркое голубое пятно там, где была могила. Приглядевшись, поняла, что кто-то атласное голубое покрывало расстелил на могиле. Удивилась: неужели батюшка, все-таки, решил как-то ее украсить? Сторожиха на мой вопрос сказала, что приезжали цыгане, они и положили покрывало на могилу в знак благодарности. Что-то у них, видно было такое, что заставило искать помощи преподобного Макария и получить ее. Замков для них, разумеется, не существует. Открыли без труда дверь, прихватив замок себе. Теперь другой доставать надо.
Да, много еще на нашей земле мест, где были святые. Удивительно, что после всего, что мы пережили, память о них жива в народе. И как больно видеть равнодушие там, где, казалось бы, в первую очередь надо было позаботиться о сохранении памяти святых земли нашей. Не пора ли вспомнить об этом уголке и привести в порядок могилу преподобного Макария?*
* В настоящее время в Макарьеве открыт женский монастырь. Деревянный храм практически восстановлен заново. Внизу устроено надгробие над могилой преподобного.
О СЕРГЕЕ ПЕТРОВИЧЕ СИТИКОВЕ*
Этот труд был мне подарен в 1955–56 годы другом автора – Н. К. Миллером. Он вскоре умер, пережив очень ненадолго друга своего, Сергея Петровича Ситикова. Оба они прошли через лагерь и ссылку. Сергей Петрович в студенческие годы вместе с Н. К. Миллером встретились на Кавказе со старцем, который им не только ответил на вопросы, но и смог углубить их интерес к самому сокровенному внутреннему деланию, которое раскрыли им писания святых Отцов.
Вскоре после смерти любимой жены, потрясшей его, он был арестован. Пойти через лагерь и ссылку он смог не только не сломленным духовно, но еще более утвержденным на основании того духовного опыта, который он черпал из слов старца и писания святых Отцов. Сам Сергей Петрович писал об этом другу Коле (Н. К. Миллеру), посылая ему законченную эту работу. Николай Карлович был очень сдержан в словах, держался замкнуто и ничего не сказал о Сергее Петровиче. Позже, в 1958 году, экземпляр этой книги я видела в Глинской пустыни. На титульном листе стояла дата – 1916 г. и место издания – город Киев. Это было сделано в целях конспирации. Сергей Петрович писал книгу уже после того, как отбыл ссылку.
Желание выразить в ней свой опыт, свои переживания, поделиться всем открывшимся духовным богатством было разбужено в Лавре, когда он имел возможность побывать на старом монастырском кладбище на окраине Сергиева Посада, куда он приехал к другу – Н. К. Миллеру, жившему там в это время. В 70-х годах я познакомилась с Петром Алексеевичем Журовым, который знал и С. П. Ситикова, и Н. К. Миллера. Он сохранил письма Ситикова и Н. К., которые и передал мне. Из них и из его рассказов о Ситикове я и почерпнула эти сведения.
* Предисловие к книге С. П. Ситикова «О внутреннем христианстве».
РУСЬ СВЯТАЯ (СОН)
На площади стоит большой памятник, к нему подходят люди разных вероисповеданий: магометане, индусы, православные. У памятника стоит благоверный князь Игорь и говорит всем: «Русь – святая, и народ русский – святой. Православная вера – истинная».
Сон этот был накануне дня памяти святого благоверного князя Игоря…
Добавьте комментарий