Из записных книжек
«Будь осторожен и береги свой ум!»
отец Иоанн Кронштадтский
Христос для того и вочеловечился и был помазан Духом Святым, чтобы через Него обновилась человеческая природа и мы через Него родились и сделались Новой Тварью.
Стяжание Духа Святаго – такое обновление человеческой духовной природы, чтобы в человеке снова отобразился образ Божий и через веру во Христа он мог соединиться с Богом.
Наша забота и стремления должны быть, чтобы жить по заповедям Божиим и очистить сердце от страстей. Нужно приготовить место в сердце, очистить его.
Наше дело трудиться, а не ждать награды.
Христос – только в очищенном сердце (вселяется).
Ничем так не сохранишь мир, состоящий в общении с Богом, как вниманием к себе.
Прохождение духовной жизни и ревности о спасении должна неослабно внимать себе, то есть замечать все движения своего сердца и ума.
Подлинная духовная жизнь чужда воображению.
Труд – постоянность. В духовной жизни должна быть постоянность.
Необходимым условием мира между людьми является осознание каждым своей вины.
Наши только вера и смирение, то есть презрение к себе и благодарение Бога за все, даже за нестерпимые муки в здешней жизни.
Благодать дается не за усилия, а за смирение.
Осуждение восхищает суд Божий и Господь попускает тем людям впадать в те же грехи.
Подлинное Богообщение – личная молитва к личному Богу.
Подлинный духовный опыт (христианина) есть общение с Богом абсолютно свободным и не зависит от одних усилий и воли человека.
«Господи, даждь ми терпение, великодушие и кротость». Дай мне творить Твою волю, только Твою, будь мне Оградой и Защитником, только Ты царствуй во мне, только Ты можешь спасти меня. О, как дивен Ты, когда я в скорби и чувствую Твое Божественное дыхание, Твою неизъяснимую Красоту. Как могу я убегать, зная это, от людей, терзающих меня своими скорбями. Только не отнимай Себя у меня, не отступай от меня, Ты для меня все и я без Тебя ничто. Страх и трепет охватывает меня, когда я вижу себя в своем ничтожестве, но когда Ты проявляешь себя, я перестаю быть собою, невероятное становится как бы осязаемым, сознанием своей неделимости со всем сотворенным Тобою. Жалки человеческие слова, которыми я не в состоянии владеть, чтобы запечатлеть Твое чудо. Чудо преображения Твоего создания. Чем мне выразить Тебе, Благоуханному, свою благодарность?! Пусть я творю только Твою волю – не отступи от меня, помоги мне будить человеческое сердце к любви. Не оставляй меня, не гаси во мне воспоминаний Твоих проявлений ни с чем не сравнимых…
4.V.61.
Благодарю Тебя, Господ и, что смиряешь мою гордыню, мое сердце жаждет Тебя, Сладчайший Иисусе, и только Тебе ведомо оно. Дай мне сердце чистое, смиренное, неосуждающее, примиряющее. Вселись в него, кроткий, Божественный Иисусе, окропи его лучами Твоей благодати, излей в него хотя бы каплю Твоей любви. Дай мне коснуться лишь края ризы Твоей светоносной и моя скорбь будет радостью. Не оставь меня!
15.IV.62.
Не спрашивай, чтобы тебе не солгали.
16.IV.62.
Пришел Д. Ф., принес прочитать письмо Вана Клиберна. Это так искренно, так непохоже на наш советский язык. Это посланец из высших сфер, поэтому он так неотразим. Он – душа одухотворенная, он гений светлый. Увидим ли мы его еще, в нем необычайная хрупкость, сильнее, чем он, чувствовать и передавать невозможно… Все его дарование сверхъестественно…
24.VI.62.
Вчера в очереди за молоком две женщины начали гневно говорить. За мною стояла уже немолодая дама, изысканно одетая и косметически обработанная, она вдруг очень милым голосом обратилась к ним: «Гражданки, не ссорьтесь, ведь мы живем в последние дни, нужно из мира уйти с миром, прошу вас – не ссорьтесь». Очень было это сказано непосредственно и кротко. Две мегеры затихли, но взгляды их метали молнии.
24.VI.62.
С 10 по 16/Х 62 г. жила в Загорске в доме покойного Ник. Герм, вдвоем с Мар. Ник. Дом на краю города около березовой рощи, в которой сохранился остаток кладбищенской церкви. Мерзость и запустение. О кладбище напоминают лишь уцелевшие холмики – это следы могил, а надгробий нет. Нет и крестов, только случайные осколки от 3-4-х мраморных и гранитных плит, а в земле лежат братия Лавры и среди них подвижники. Ничто уже, кроме этих смиренных бугорков, о них не говорит. Очень красива панорама Лавры, купола Успенского собора, красавица-колокольня Растрелли. Ежедневно ходила в Лавру, хотя дорога с горы на гору, а ноги очень болят. Несмотря ни на что, на этот неприятный порой женский типаж паломниц, на далекие от аскезы лица монахов (но есть и аскеты), на милицию, на безшабашную экскурсионную толпу – сердце ощущало и влеклось к святыне, которую ощущаешь всем существом, хотелось молчания и одиночества…
Книга Крюи «Борьба с безумием» меня занимает, не узнаю ли чего нужного для бесед с моими шизофрениками. Конечно – любовь в первую очередь и терпение, а главное – любовь. О сладчайший Иисусе, напои мое сердце любовью, склони на меня Свой сияющий лик, коснись дыханием, освободи меня от меня самой, да не будет меня, одна лишь воля Твоя да пребудет во мне, со мной, вокруг меня.
3.I.63.
Господи, помоги мне служить людям, ведь это Ты их приводишь ко мне, Ты дай мне вразумление и любовь моему сердцу, чтобы достойно служить Тебе.
Все думаю о Кориновской выставке. Все-таки удивительно видеть в выставочном зале тех, кто является духовными светилами, например, митрополит Трифон. Эта композиция с фрагментами Уходящей Руси потрясла меня до слез, я готова была реветь от великого психологизма художника.
4.I.63.
Как невозможно передать это состояние, внезапное, неудержимое… Вдруг погружаешься в ощущение наполненности всего Твоим Духом. Это было, было… И за что мне это, Господь мой! Нет во мне ничего доброго, червяк я ничтожный…
Я сидела в саду и мысли все об одном: как же стать на путь и не оскорблять Тебя. И вдруг – эта удивительная тишина, и все вокруг и во мне стало единым, и я как бы перестала существовать… И такая тишайшая тишь, невозможно передать. И потом безграничный прилив любви ко всем и всему… И радость особенная… И осталось воспоминание и какой-то след во всем. Это было неделю назад.
12.VII.63.
Болею с 15 марта. Боже мой! Сколь Ты благ и милосерд, трепещу пред Твоею великою милостию и хочу, всем своим существом хочу последние дни своей жизни стать достойной такой великой Твоей милости и долготерпение Твое оправдать. Но ничего во мне нет доброго и достойного, помоги же мне Сам, научи творити волю Твою, только Твою.
Воспоминания о батюшке так неожиданно пришли ко мне и в нужную минуту – и это Ты, Твоя милость.
8.IV.65.
Господи! За что, за какие дела Ты так щедро изливаешь на меня Свои щедроты. Чувствую Твое присутствие и страшусь, и вспоминаю до конца свои падения, и не нахожу в себе ничего, чем бы заслужила Твою чудную любовь. Только Она, изливаемая Тобою, как безграничная Доброта, как полноводная река в весеннюю пору, разливается и орошает места, не произрастившие до сего дня ничего доброго, так она достигла, как незаслуженный дар, моего сердца и омыла его, и оставила такой след. И чудно, и страшно. Помоги мне.
4.VI.
Господи, Ты приводишь во мне людей и таких разных, и таких больных. Если это Твоя воля, то помоги же мне Сам, я ничтожное Твое создание. Имею в сердце своем только сострадание к человеку и готовность понять Твою волю и исполнить ее. Дай же мне услышать ее и дай мне меру Твоей любви при исполнении ее. Услыши меня, не отврати слуха Твоего, прояви Себя, чтобы в тишине и смирении поняла Тебя. Господи, услыши меня.
26.Х.
На 20-й день по кончине отца Николая я, уходя с кладбища, хотела поклониться могилке старца Алексея Мечева. Задумавшись, потеряла могилу. Стою и смотрю по сторонам. Какая-то пожилая, плохо одетая женщина, убирает поблизости могилу, и я обращаюсь к ней с вопросом, где могила о. Алексея. – «Да Вы же стоите у ее ограды!» И верно. Я смотрела дальше и не видела, что рядом. А потом я захотела подойти к могиле Ольги Сергеевны. Вдруг эта женщина начала так горестно рыдать, что я испугалась за нее, и стала ее успокаивать. Горе, отчаяние было в ее плаче. Откуда-то пришла в мое сердце любовь, мне было все равно: совершила ли она проступок или невинно страдает. Она затихла на моей груди, мы плакали обе. То, что она говорила, было не очень ясно. Ольга Сергеевна перед смертью на нее разгневалась, прогнала ее и умерла, а она так и не получила с ней примирения. Я помню ее многократное всхлипывание: «А она, моя голубушка, 30 лет меня знала и прогневалась…» И страшная заброшенность, и одиночество среди людей. Она отказалась от денег, которые я хотела дать, и мы договорились встретиться, по ее просьбе, на кладбище. Я дала ей свой телефон. С тех пор я ее не видела, но она во время моей болезни неоднократно звонила.
28.XI.
Во сне какие-то невидимые руки положили передо мною две книги: толстую сверху и под ней – тонкая, а рядом – сияющий крест. Новый Завет, молитвенник и крест. Не то голос, не то мысль ясная: «Это все, что тебе нужно».
Проснулась в радости.
10 авг. 1978.
Неоконченное письмо
Не любопытства, а сердечное участие к молодой жизни диктует мне это маленькое письмо.
Если девушка с гвоздиками сделала вывод из того случая, который произошел с нею 5-го августа, благополучно вернулась домой и поняла, что красоту нужно искать не в большом городе, а в своем внутреннем мире, то…
Передо мною лежит на письменном столе маленький засохший цветочек гвоздики, оброненный незнакомой девушкой у порога нашей двери.
Эта веточка воскрешает передо мною образ девушки, приехавшей в нашем городе искать квартиру.
Что она нашла, она знает, она сама, а вот мне, восьмидесятилетней женщине, все кажется, что я могу ей что-то подсказать нужное, доброе, что могло бы действительно ей помочь в этих поисках.
Мне кажется, что не случайно она позвонила в нашу квартиру и именно в мой звонок, поэтому я сообщаю точно свой адрес.
Москва Г-2 Арбат, Кривоарбатский переулок, д. 13, кв. 9, Ольга Николаевна Вышеславцева.
Из книги «Три судьбы». Изд. «ПАЛОМНИК». М. 2008
Екатерина Морозова
ПАМЯТИ ОЛЬГИ НИКОЛАЕВНЫ ВЫШЕСЛАВЦЕВОЙ, МОЕЙ КРЕСТНОЙ МАТЕРИ
Крестили меня в 1971 года, и крестной матерью моей стала Ольга Николаевна Вышеславцева.
Помню нашу первую встречу. Меня привели в ее квартиру в Кривоарбатском переулке Лида и Андрей Меныпутины, старинные друзья моего мужа. Привели и оставили с Ольгой Николаевной с глазу на глаз. Мне навстречу поднялась женщина среднего роста с прямой осанкой, вовсе не старушка,– хотя в это время ей было 73 года. Седые, слегка вьющиеся волосы, убранные назад, и большие очень светлые глаза на мраморно-бледном лице делали ее красивой.
Каким-то скорбно вдумчивым выражением лица она была схожа с моей мамой и многими другими интеллигентными женщинами, родившимися на рубеже веков, перенесшими и повидавшими так много – войны, революции, потери близких. Но было в ней нечто, выделяющее ее из всех, кого я тогда знала: живой интерес к людям, – ни себя, ни своего не жалеющий,– как я потом поняла, дар Божий, развитый и умноженный. С таким вот интересом,– чем бы мне помочь,– взглянула она на меня.
А помощь мне была очень нужна. Позади было 35 лет жизни, много всякой путаницы и греха, и в конце концов встал этот вечный, для всех неизбежный вопрос: зачем жить, какой смысл в моей жизни? И с разных сторон зазвучал ответ: «Тебе креститься надо!»
– Тебе креститься надо,– сказал мне муж.
Может быть, и вправду надо, а то заела тоска и все немило. Я услышала этот зов, но не сразу пошла на него. Решила еще раз прочесть Евангелие.
Блаженны нищие духом…
Блаженны кроткие…
Блаженны миротворцы…
Блаженны плачущие…
Я очень хорошо понимала, что это – не про меня. Тогда как же быть?
Мы познакомим тебя с Ольгой Николаевной. Она тебе поможет,– решили наши друзья Лида и Андрей. Андрей был другом сына Ольги Николаевны, погибшего на фронте, а Лида долго жила в семье Ольги Николаевны еще при жизни ее мужа, художника Н. Н. Вышеславцева. Знал ее и мой муж Евгений еще по очень давним временам.
– А какая она, Ольга Николаевна?
– Ну, она очень православный человек и многим помогает, к ней полно народа ходит.
Ольга Николаевна согласилась со мной поговорить. И вот наша встреча состоялась. Я рассказала ей мою жизнь. Ольга Николаевна внимательно слушала, а потом совершенно неожиданно рассказала мне многое о себе: о том, как погиб на фронте ее сын; как тяжело болел и умирал муж, а перед смертью увидел Христа; о сестрах Нине и Александре. Во всем ее рассказе красной нитью проходила мысль: нас Господь ведет скорбями, но никогда не оставляет, это мы Его оставляем.
В общем, встреча состоялась. Передо мной был сильный, тонко организованный человек, с открытым сердцем и нравственным благородством, строящий себя по тем Евангельским заповедям, которые так меня смутили. После нашего длинного разговора Ольга Николаевна вдруг спросила:
– Катя, а зачем ВЫ креститься хотите?
– Тоска заела, сил нет.
– Но ведь в жизни может ничего не измениться. Только отношение ко всему должно стать другим. Вы «Символ веры» знаете?
– Ну так, приблизительно.
– А его нужно знать наизусть.
– Я выучу, это не проблема.
– Ну так Вы его принимаете?
– Да, вот Бог-Отец и Бог-Дух Святой – как-то понятно, а Христа я не чувствую пока.
– Но себя-то грешной осознаете?
– Это конечно.
– А ведь своими силами от тоски и греха не спасешься. Вы чувствуете нужду в Спасителе?
– Наверное.
– Так кто же Спаситель, кроме Иисуса Христа? Вы Евангелие читали?
– Читала. Я подумаю.
– Вот подумайте, попросите Матерь Божию, чтобы помогла и вразумила.
Ольга Николаевна подвела меня в иконе Казанской Божией Матери и прочла мне «Заступницу усердную».
В другой раз я пришла уже к близкому человеку.
– Ольга Николаевна, я действительно ничего доброго сама не могу. Злость, досада и раздражение захлестывают меня.
– Ну как ничего не можете? Вы ведь кого-нибудь любите?
Маму, мужа, дочку?
– Конечно, люблю, и еще очень многих… Впрочем, и за тех, кого люблю, в вечном страхе живу, — вдруг потеряю или что-нибудь случится.
– Почему же в страхе? Вы Богу доверяете? Он их больше, чем Вы, любит. И Вас Бог любит. Вот Он теперь стучится к Вам.
Я посмотрела на Ольгу Николаевну, и мне стало страшно и до боли ясно, что именно она поможет мне открыть дверь, в которую стучится Бог.
– И ничего без воли Божией с нами не случается. Ведь как в молитве Отче наш мы читаем: Да будет воля Твоя. Только грех мы творим сами, потому что воли Божией не принимаем.
Она помолчала, потом изменившимся голосом произнесла
– После гибели сына Вадима я долго мучилась, пока сказала: «На все святая воля Твоя, Господи. Значит, так для него лучше…». И теперь я это знаю.
Мы проговорили допоздна. Я ехала домой в пустом вагоне метро, потом шла пустынной улицей, оскальзываясь на мерзлом тротуаре, и была счастлива. Я чувствовала, что все теперь в моей жизни изменится. Таких вечеров и бесед было много. Ольга Николаевна не жалела своего времени и сил. Наконец, в канун Рождества, точнее, 2 января 1971 года, решено было мне креститься. Ольга Николаевна согласилась быть крестной.
Встал вопрос о духовнике. Я просила только, чтобы батюшка был постарше, Ольга Николаевна рекомендовала отца Николая Ведерникова, которого она давно знала, любила и многих уже привела к нему. Я его никогда до этого не видела.
– А он старенький?
На этот вопрос она прямо не ответила, только сказала, что у него уже внук есть.
Я в подробностях помню этот день. Мы поехали к отцу Николаю домой, на Юго-Запад, втроем, с моим мужем Евгением.
Дверь открыла красивая приветливая женщина. «Наверное, дочь батюшки»,– подумала я. Но оказалось, что это вовсе не дочь, а матушка Нина, бабушка грудного внука. Таким же красивым и уж никак не старым оказался отец Николай. Я сжимала в руке блокнот с исповедью за всю жизнь, который писала накануне ночью, и с ужасом смотрела на Ольгу Николаевну.
– Ничего, ничего… Вы, надеюсь, не передумали креститься? – ободрила она меня.
Я не передумала. После бессонной ночи, проведенной в размышлениях о своем прошлом и настоящем, я чувствовала себя самым грешным человеком на свете. Все это мне предстояло рассказать незнакомому священнику. Он долго слушал меня, наклонив голову и прикрыв глаза, а потом спросил, верю ли я во Святую Троицу. Я что-то сбивчиво начала объяснять, опять же ссылаясь на Ольгу Николаевну.
– Ну, такая крестная! – сказал он. – Бог привел. Давайте креститься.
Во время таинства я видела, как Ольга Николаевна молится за меня сосредоточенно и серьезно. После крестин мы пили чай на кухне у Ведерниковых и как-то сразу подружились с ними, а потом и полюбили их, так что ближе и родней никого в нашей жизни не стало.
Но все же по дороге домой я заметила:
– А отец Николай вовсе не старый.
– Знаете ли, мудрость и старость – не всегда одно и то же. Вам теперь вместе жить и расти вместе,– ответила Ольга Николаевна, весело посмотрев на нас с мужем.
– Ольга Николаевна, мы теперь с Вами родственники.
– Правильно, я член вашей семьи.
«Ваш член семьи» – так она и в письмах подписывалась. И она действительно им стала.
Первые два года мы встречались очень часто, много разговаривали. Ольга Николаевна давала книги, помогала их приобретать. Она останавливала меня, если вдруг меня «заносило» вправо или влево, помогала найти свою дорогу.
В 1972-м году она очень долго болела. В надежде поправить здоровье уехала на дачу в Малаховку, но лучше не стало. Она писала мне оттуда:
«Я еще не могу читать, и мне трудно писать, я только хочу сдержать слово… У Вас есть хорошие книги, вспоминайте меня, учитесь уходить внутрь себя, не терзаясь мрачными предчувствиями, радуйтесь тому, что есть жизнь сокровенная, что все окружающее Вас не есть случайность, и на всем и на всех есть печать… Вот только надо научиться ее различать. Это придет со временем, и не надо спешить ставить перед собой непосильные задачи. Во всем должна быть мера, иначе не будет гармонии».
Это доверие к тому, что предлагает жизнь в данный момент, неслучайность всего происходящего, было главной ее мыслью.
Она никогда не теряла времени даром и своим примером учила других. Она пользовалась малейшей передышкой, чтобы написать письмо, ободрить человека, передать то, что уже пережила и постигла сама.
«Дорогая Катюша, не думайте, что я забыла Вас, Вы всегда в моей памяти и заботе.– писала мне Ольга Николаевна,– но я просто не могу ручаться ни за один час и не знаю, что принесет следующий. Слава Богу, я могу написать хоть немного, так как второй день я на ногах… К своему состоянию я отношусь спокойно, и если Вы хотите помочь мне, будьте и Вы спокойны и не рисуйте мрачных картин. Все идет своим чередом, и только доверчивое отношение к тому, что дается (посылается) во всех положениях, дает внутреннюю радость и покой. Очень прошу Вас, продумайте это».
Она учила меня истинному смирению, которое она понимала как принятие воли Божией о себе, которому она и сама училась всю жизнь.
Мужество в принятии воли Божией сочеталось в Ольге Николаевне с горячим любящим сердцем и очень живым темпераментом. Бывало, что она и сердилась, и обижалась на людей, но равнодушной не была никогда.
«Катя, пишу Вам вслед, мне показалось, что Вы ушли от меня обиженной и расстроенной. Простите меня за резкость, но некоторые вещи мне очень трудно переживать спокойно…»,– писала она мне после нашей размолвки.
Я бежала на другой день к ней, уверяя, что не обиделась и что сама во всем виновата. Она смотрела на меня, улыбаясь. Мир был восстановлен, и было в этом во всем нечто личное, только к нам двоим относящееся. Именно об этой тайне двоих больше всего тоскует теперь моя душа.
Скольких людей вмещало ее сердце! Она была остро заинтересована в их успехах, здоровье, а главное – в духовном росте. За скольких людей она молилась!
Наши встречи с ней со временем стали реже, но никогда не прекращались совсем. Она не выпускала меня из своего поля зрения, сама звонила, если я долго не появлялась, интересовалась всем и всеми.
– Что Вы не приведете ко мне маленького Федю (это о нашем сыне)? Я хочу на него посмотреть.
– Как мама? Катя, очень трудно жить в старости, не забывайте об этом.
– Как Женя? Берегите мужа, у него слабое здоровье, а он Ваша опора.
Ольга Николаевна помнила всех друзей и знакомых, за которых когда-либо просили молиться, интересовалась их дальнейшей судьбой и жизнью.
Попросишь ее помолиться о человеке, находящемся в тяжелых обстоятельствах; в болезни, в депрессии, в горе,– проходит время, все меняется к лучшему. И вдруг звонок:
– Катя, как Ваша больная?
А я уже забыла, что просила молиться.
– Лучше, Ольга Николаевна, лучше.
– Слава Богу! А что же Вы не позвоните? А как у Вас дела?
Как Ваша работа? Не забывайте, что у Вас семья, и Вы прежде всего жена и мать.
Так было сотни раз. Уже совсем больная, ослепшая, Ольга Николаевна видела все внутренним взором и помогала людям не меньше, чем раньше, и радовалась нашим радостям, сочувствовала нашим бедам. А беды сыпались на всех обильно.
– Люди приходят с такими скорбями. Лукавый не дремлет,
сеет плевелы всюду. Берегите души детей, время сейчас страшное.
Последний раз я видела Ольгу Николаевну в канун Вознесения, за две недели до ее смерти. Она недавно вышла из больницы, чувствовала себя очень плохо. Она рассказала мне о том, как полюбили и зауважали ее все в больнице, встретив «личность», и как бы в доказательство этого раздался телефонный звонок от одной из больных, лежавших с ней. Та просила ее совета.
– Нива большая, а делателей мало,– сказала Ольга Николаевна после разговора по телефону.
…Хоронили ее шесть священников (в том числе и наш отец Николай Ведерников) и все мы, сразу осиротевшие, потерявшие так много, чего еще не успели осознать.
Но я верю, что приобрели мы молитвенницу на том свете, и не оставит она нас без помощи.
Крестная мать моя Ольга, инокиня Мария, моли Бога обо мне.
Екатерина Морозова
Добавьте комментарий