Великая княгиня Московская, преподобная инокиня Евфросиния просияла в сонме московских чудотворцев, явив все сокровища русской благородной женской души. Чистая, милосердная, праведная, верная и любящая супруга, заботливая мать; она была прибежищем для всех нуждающихся и страждущих. Светло и тихо сияла княгиня-инокиня среди ужасов, бурь и бедствий той печальной поры.
Дочь Суздальского князя Дмитрия Константиновича и его супруги Анны, княжна, носившая в миру имя Евдокия, родилась в 1353 году. Как росла и воспитывалась княжна Евдокия, сведений не сохранилось. Согласно летописям, родители ее отличались любовью к Богу, благочестием, а также любовью к просвещению. Древнейший из сохранившихся летописных сводов – «Лаврентьевский список» составлен и написан по повелению князя Дмитрия Константиновича, который закончил свою жизнь схимником (в 1383 году) через три года после Куликовской битвы.
По благословению святителя Алексия, митрополита Московского 18 января 1366 года совершилось бракосочетание тринадцатилетней Евдокии с шестнадцатилетним Великим князем Московским Дмитрием Ивановичем. Свадьбу торжественно отпраздновали по обычаям тех лет в Коломне. Бракосочетание юных князя и княгини «преисполнило радостию сердца русских», как говорит летописец. Этот брак имел большое значение для судьбы Московского государства, так как скреплял союз Московского и Суздальского княжеств. Отец невесты, правнук родного брата святого благоверного князя Александра Невского, Андрея, соперничая с Москвой, дважды добивался великого Владимирского престола. Но кроме политического расчета, была в этом браке и другая цель: митрополит Московский Алексий, выбравший князю жену, разглядел в этой юной девочке удивительные христианские черты: кротость, преданность, твердую волю и чувство долга. Молодая княгиня «во всем усердно подобства богоугодному исправлению державнаго и благонравнаго супруга, с ним единомудренно а заповедех Господних благозаконно живущи»,– сообщает летописец.
В трудное время был заключен этот брак. Заканчивался сорокалетний период относительного спокойствия на Руси: наступало время практически не прекращающихся войн с многочисленными врагами – внешними и внутренними. Кроме постоянного противостояния внешним врагам – Орде и Литве, продолжалось кровавое соперничество русских княжеств.
Почти в самый год бракосочетания князя Дмитрия с Евдокией свирепствовала в Москве «моровая язва», народ умирал тысячами, по московским улицам слышан был плач и причитания осиротевших людей. К этой беде присоединилась еще одна – страшный пожар в Москве. Море огня охватило улицы города, безжалостно пожирая деревянные постройки. Горели дома, имущество, скот, гибли люди. Стон и плач народа достигал княжеского терема, исполняя скорбью и состраданием сердце юной княгини – и вот тогда-то явила себя Евдокия матерью и покровительницей обездоленных погорельцев, вдов и сирот.
Едва Москва восстановилась из пепла, как в 1368 году литовский князь Ольгерд осадил Кремль, в котором затворились великий князь с княгиней, митрополит Алексий и бояре. И снова горела Москва, опять слышались стоны и крики московских жителей, побиваемых литовцами. Вся Московская земля была опустошена.
Юная княгиня непрестанно молилась о родной земле, всеми силами старалась облегчить положение страждущих.
Не прошло и пяти лет замужества, как князю Дмитрию было необходимо ехать в Орду в связи со спором о великом княжении с Тверским князем Михаилом Александровичем. Первосвятитель Русской Церкви митрополит Алексий не только благословил князя на эту поездку – восьмидесятилетний старец сам сопровождал его до Коломны. В отсутствии супруга Евдокия со всем народом молилась о благополучном возвращении князя. По молитвам святителя Алексия и преподобного Сергия князь Дмитрий Иванович вернулся из Орды в Москву с ярлыком на великое княжение.
Вся жизнь великокняжеской четы прошла под духовным руководством и благословением великих святых земли Русской – святителя Алексия и преподобного Сергия, а также ученика преподобного – святого Феодора, игумена Московского Симонова монастыря (впоследствии архиепископа Ростовского), который был духовником Евдокии. С помощью этих подвижников Святой Руси терпеливо вынесла юная чета ниспосланные ей жизненные испытания.
Велико было влияние преподобного Сергия на княгиню. Недаром Церковь причислила ее, как духовную ученицу преподобного, к Собору Радонежских святых. Преподобный Сергий крестил самого Дмитрия и двух его детей, в том числе и первенца Василия (в семье Великого князя родилось 5 сыновей и 3 дочери). В 1373 году Троицкий игумен пришел на крестины княжича Юрия в город Переславль и совершил таинство крещения в присутствии самого Великого князя с супругой, родителей Евдокии, ее братьев, московских и суздальских бояр. В память о том счастливейшем дне своей жизни основала княгиня в Переславле церковь Рождества Иоанна Предтечи с обителью при ней.
Это был поистине благословенный христианский брак. Автор «Слова о житии…» князя Дмитрия находит удивительные и точные слова для описания совместной жизни великокняжеской четы: «Еще и мудрый сказал, что любящего душа в теле любимого. И я не стыжусь говорить , что двое таких носят в двух телах единую душу и одна у обоих добродетельная жизнь, на будущую славу взирают, возводя очи к небу. Так же и Дмитрий имел жену, и жили они в целомудрии. Как и железо в огне раскаляется и водой закаляется, чтобы было острым, так и они огнем Божественного Духа распалялись и слезами покаяния очищались».
***
Княгиня несла вместе с супругом тяжелый крест управления страной в тяжкое время татаро-монгольского ига. В 1380 году ее постигла новая разлука с мужем, и опять с великою скорбью молилась Евдокия о спасении отчизны.. Уходя на битву с полчищами Мамая, Великий князь у дверей Архангельского храма простился с женой, едва сдерживая слезы «народа ради», опорой которого оставалась в те дни Евдокия.
К моменту Куликовской битвы Русь находилась в кольце врагов: на севере были шведы, в Эстонии и Латвии установилось господство Ливонского ордена с его 150 крепостями, с запада – Литва, с северо-востока, востока и юга угрожали татары. И все же именно в это время идет объединение сил Русской земли для нанесения удара Орде.
Теперь попытаемся взглянуть на причины нашествия Мамая и предысторию великой битвы.
Во главе Золотой Орды, состоявшей из отдельных улусов, стоял ханский темник Мамай. В Орде признавались законными правителями только потомки Чингисхана, к которым темник не принадлежал. Однако он фактически правил всеми делами Орды от имени призрачных ханов, которых сам возводил на престол и уничтожал, если они не слушались его. Древнерусские летописцы называют их «мамаевыми царями».
Что же заставило Мамая собирать силу и идти на Русь? У русских была прекрасная разведка в Орде, и великий князь, да и весь народ знал о приготовлениях Мамая и причинах его нашествия. Об этом четко написано в летописном повествовании о великом князе Дмитрии Ивановиче:
«И рече Мамай князем своим и рядцем: приму землю Русьскую и разорю церкви христианскыя, и веру их на свою переложю и велю кланятися своему Махметю (т.е. Магомету); а идеже церкви были, ту ропати (т.е. мечети) поставлю, а баскаки посажю по всем градом Русьским, а князи Руськая избию». В летописной Повести о Куликовской битве слова Мамая переданы так: «Я не хочу так поступать, как Батый… Христианство погубим, а церкви Божии сожжем, и кровь христианскую прольем а законы их уничтожим».
Таким образом, речь шла не только о том, чтобы ослабить и опустошить Русскую землю, главной задачей было разрушение храмов и насильственное обращение народа в ислам. Мамай решил уничтожить веру христианскую на Руси. Это понимал Великий князь и его духовные руководители – преподобный Сергий, его ученики и сподвижники, да и летописи прямо говорят об этом. Времена веротерпимости кончились. Над Русью нависла тень страшной катастрофы – физическое и духовное уничтожение без малейшей надежды на восстановление.
Два года готовился Мамай к нашествию и собрал огромное войско. Вся сила татарская и половецкая собралась на Русь, здесь же были наемные отряды генуэзской пехоты, черкесы и многие другие. Но и этого Мамаю казалось недостаточно. Он хотел действовать наверняка и заключил союз с Литвой и Рязанским князем. Летом 1380 г. огромное ордынское войско двинулась к русским границам. Его численность, по мнению историков, составляла от 100 до 300 тысяч воинов.
23 июля 1380 г. один из «сторожей», посланных в разведку, прискакал в Москву с «поломянной» (т.е. огненной) вестью: «Идет на тебя, государь, царь Мамай со всеми силами ордынскими, а ныне на реке на Воронеже!». Затем пришло известие о том, что кроме полчищ Мамая Москве будет противостоять и второй враг – великий князь Литовский Ягайло выступает с запада и вскоре соединится с Мамаем. Третий враг – рязанский князь Олег занял выжидательную позицию и остался в стороне от битвы.
Дмитрий Иванович принимает единственно возможное, но требовавшее большого мужества решение: выступать не медля и дать сражение Мамаю на его земле, не дав ему времени соединиться с литовцами. Первое, что сделал великий князь, направился с воеводами, князьями и отборной дружиной к преподобному Сергию, испрашивая благословения Божия у святого игумена. Преподобный Сергий сказал: «Иди, господин, против поганых татар, призывая Бога, Господь Бог будет тебе Помощником и Заступником». И в конце добавил: «Победишь, господин, своих врагов, как подобает твоему государству». Тогда князь стал просить у преподобного особого дара в залог и подтверждение прореченной милости Божией и победе. Преподобный Сергий ответил: «Проси у меня, чего хочешь!» – «Дай мне двух воинов от твоего иноческого полка, тогда и ты станешь нашим участником»,– и назвал двух иноков из братии монастыря Пересвета и Ослябю.
Игумен исполнил просьбу великого князя и постриг их сразу в великую схиму с именами Александра и Андрея, сказав: «Вот тебе, возлюбленный княже, мои оруженосцы и послушники, а твои избранники», а монахам сказал: «Мир вам, братия моя, пострадайте как добрые воины Христовы! Приспело время вашей купли!»
18 августа 1380 г. духовенство окропило святой водой трое кремлевских ворот, через которые выходили войска,– Николаевские, Фроловские (Спасские) и Константино-Еленинские (Тимофеевские), и московская рать двинулась к Коломне. Матери и жены, провожая воинов на битву, давали им «конечное целование» – так издревле прощались с теми, кто шел на верную смерть.
«Княгиня же великая Евдокия Дмитриевна, и Владимирова княгиня Мария (жена князя Владимира Андреевича Серпуховского), и других православных князей княгини, и многие жены воевод, и боярыни московские, и простых воинов жены провожали их и от слез и рыданий не могли вымолвить и слова, в последний раз целуя мужей своих. Князь же великий и сам едва удерживался от слез, не стал плакать при людях, но в сердце своем весьма прослезился. И, утешая княгиню свою, так сказал:
– Жена! Если Бог за нас, то кто против нас?
И сел на любимого коня своего, и все князья и воеводы сели на коней своих, и выступили из города.
Великая же княгиня Евдокия со своею невесткою, Владимировой княгиней Марией, и с воеводскими женами, и с боярынями взошла в златоверхий свой терем набережный и села на рундуке (ларь с откидывающейся крышкой, приспособленный для сидения) под стекольчатыми окнами. Ибо в последний раз видит она великого князя, слезы проливая, словно речной поток…» (Из «Сказания о Мамаевом побоище»).
А затем потянулись нескончаемые дни и ночи: Евдокия молилась за мужа, за войско, за спасение Русской земли. Почти не покидавшую по традиции своих палат, княгиню теперь можно было часто увидеть на улице раздающей милостыню, кормящей нищих на великокняжеском дворе. В те полные мучительного ожидания недели люди невольно тянулись к ней как к единственной опоре.
В день праздника Рождества Пресвятой Богородицы 8 сентября 1380 года на заре русские войска, готовые к битве, стояли на Куликовом поле. Густой туман расстилался по полям, но в девятом часу стало ясно. Татары были близко, доносилось ржание их коней, скрип повозок, звон оружия. Можно представить себе волнение воинов. Все понимали, что в этот день на поле Куликовом решается судьба Отечества. «Чье поле, того и воля: биться не хотим, а поля не отдадим», – давным-давно сказал неведомый мудрец, и в этих словах – главный смысл того, что происходило в тот великий день.
Войско стояло вдоль правого берега реки Непрядвы в виде громадной птицы с распростертыми крыльями во всю ширь поля, чтобы полчища Мамая не могли окружить его. Восточная часть Куликова поля была покрыта лесом, в котором Великий князь приказал укрыться засадному полку под предводительством опытного воеводы Боброка и князя Владимира Серпуховского. Впереди боевого строя Дмитрий Иванович поставил конный сторожевой полк.
К полудню русские и татары сошлись лицом к лицу. «И встретились полки, и великие силы увидев, пошли навстречу, – повествует летописец, – и гудела земля, горы и холмы тряслись от множества бесчисленных воинов». Вдруг из татарских рядов отделился всадник устрашающего вида. Это был Темир-Мурза Челибей, исполин чудовищной силы. Потрясая копьем, он стал вызывать соперника из русской рати для единоборства.
Напряженное ожидание воцарилось на поле Куликовом. Его прервал схимонах Александр (Пересвет) – посланник Сергиев. Он выехал вперед на коне и обратился к войску: «Тот ищет себе противника. – Я хочу выступить против него с оружием». Летопись гласит: «И возложи старец на свою голову вместо шлема куколь, а поверх одежды надел свою мантию. И видеть его было умильно и грозно… И сказал старец: «Отцы и братия, простите меня грешного и благословите. И ты, брат Ослябя, моли Бога за меня».
Оба всадника изготовились к смертельной схватке. Та и другая сторона понимали, что она значит для предстоящей великой битвы. Все умолкли, и над полем воцарилась тревожная тишина. И вот противники на конях стали стремительно сближаться, напрягая все силы для первого удара. Зрелище действительно было потрясающим. С одной стороны – огромный воин в полном вооружении, а с другой – монах без шлема, в схимническом облачении со щитом и тяжелым копьем. Русские воины с затаенным дыханием следили за поединком и, вознося сердечную молитву ко Господу: «Боже, помоги рабу Своему!».
Казалось, вся Русь Святая собрала и вложила свою мощь в руку сына своего, воина-монаха Пересвета: «И ударишася крепко копии, едва место не проломися под ними. И спадше оба с коней на землю и скончашеся». Исход поединка, явился знамением для русских воинов. Пересвет погиб не потому, что не смог одолеть врага и остаться живым. Он стал святой жертвой, принесенной Богу, предвестником великой победы. И эту жертву на Поле Родины первым принес русский монах-схимник, ученик преподобного Сергия.
Заколыхались ряды обоих войск, прозвучали первые звуки воинских команд, и вот «сошлись две силы великие надолго и покрыли полки поле на десять верст от множества воинов, и была сеча злая и великая и бой упорный, сотрясение весьма великое: от начала мира не бывало у великих князей русских , как у этого великого князя всея Руси. Пролилась кровь, как дождевая туча…»,– эти слова летописи дополняет «Сказание о Мамаевом побоище»: «и лилась кровь, как вода, и падало бесчисленное множество мертвых – татар и русских. И падало тело татарское на христианское, а христианское тело на татарское, и смешалась кровь татарская с христианской; повсюду множество мертвых лежало, так что кони не могли ступать по мертвым; крепко сражались, не только оружием друг друга убивая, но и от великой тесноты под конскими копытами умирали, потому что нельзя было вместиться на том поле Куликовом: то место между Доном и Непрядвою было тесным. Выступили из полков кровавые зори, а на них сверкали сильные молнии от блистания мечей. И был треск великий и шум от ломающихся копий и от ударов мечей, так что нельзя было в тот горький час обозреть это грозное побоище. Уже многих убили, многие богатыри русские погибли, как деревья приклонившись, точно трава от солнца усыхает и под копыта подстилается… В единый час, в мгновение ока, о сколько погибло душ человеческих, созданий Божиих! Воля Господня совершается».
Татар все прибывало и прибывало. Они ломились, устремив главные силы на Большой полк, напирали со всех сторон в самую середину, ближе к левому его крылу – русским солнечные лучи слепили глаза и ветер дул в лицо.
Волна за волной накатывалась орда на русских воинов, но те стояли насмерть. Татары буквально выкашивали («как сено посечено» – восклицает летописец) передние ряды, но на их место вставали другие; много гибло и татар.
На исходе двух часов пополудни могучий и упорный бой шел с великим ожесточением – и никто не мог одолеть. Мамай видел, как редели русские полки левой руки – туда он и послал последние оставшиеся у него рати. Подкрепленные татары держали стремя на великокняжеское знамя.
Боярин Михаил Бренко, одетый в багряную епанчу, стоял под великокняжеским стягом. Татары много раз подрубали знамя и убили в конце концов мужественного Бренка, думая, что им удалось убить самого Великого князя. Дмитрий же, облачившийся в доспехи простого воина, бился наравне со всеми. Он был везде, в каждом воине, «став напреди, на первом суйме». «Потекли кровавые ручьи, побежали целые озера крови»,– повествует летописец.
Встретив мощный отпор великокняжеских полков и не пробившись в центре, татарская сила наклонилась в сторону левого крыла, где отпор был слабее и стала оттеснять русское войско к Дону. Более многочисленное ордынское войско стало одолевать русских, выбившихся из сил от непрерывного напора новых и новых полчищ. Мамай уже предвкушал победу.
В это же время за сотни верст от Дона в церкви Живоначалъной Троицы стоял полк воинов Христовых – иноков монастыря, собранных преподобным игуменом Сергием для молитвы за сражавшуюся на поле Куликовом Русь. «Телом стоял он на молитве во храме Пресвятыя Троицы, а духом был на поле Куликовом, прозревая очами веры все, что свершалось там, он, как очевидец, поведал предстоявшей братии о постепенных успехах нашего воинства; от времени до времени он называл павших героев по имени, сам приносил за них заупокойные молитвы и повелел то же делать братии». С воздетыми гор!е руками стоял преподобный Сергий и возносил молитву о победе Руси Святой, и эта дерзновенная молитва была услышана».
Летопись гласит, что находящийся в засадном полку князь Владимир Андреевич увидел над русским войском в шестом часу дня «небо открывшееся, из него вышло облако, как багряная заря, опустившись низко над полком Великого князя. То облако было наполнено руками человеческими, и те руки были над великим полком как бы проповеднически и пророчески…». Еще летописцы свидетельствуют: «Видели благочестивые в девятом часу (три часа дня), как Ангелы, сражаясь, помогали христианам, и святых мучеников полк, и славного Димитрия (Солунского)… Среди них был и воевода совершенного полка Небесных Воинств – Архистратиг Михаил. Двое воевод видели полки поганых, и трисолнечный полк, и огненные стрелы, летящие на них; безбожные же татары падали, объятые страхом Божьим и от оружия Христова». Помогали русским воинам святые князья Борис и Глеб; святой благоверный князь Александр Невский также незримо участвовал в этой битве, помогая своим соотечественникам – его видели в числе воинов небесных, помогавших русским. (Ночью с 7 на 8 сентября во Владимире, в обители Рождества Пресвятой Богородицы было видение у пономаря, сидевшего на паперти: сами собой возгорелись свечи у гробницы князя Александра Невского и «от алтаря изыдоста два старца светлых, приидоста ко гробнице великого князя Александра Ярославича и говорят: восстани, Александре, ускори на помощь сроднику твоему, Великому князю Дмитрию, одолеваему от иноплеменник!» После этого как живой восстал из гроба Александр Невский – и все трое стали невидимы. Видение было в ту ночь, когда русские воины молились перед битвой с врагами. Вскоре стали копать на месте гробницы Александра Невского и были обретены его святые мощи. С этого момента началось на Руси почитание св. Александра Невского.)
Татары уже одолевали, а русские полки все больше редели. Смятение своих видели воины засадного полка. Видя гибель русских воинов, князь Владимир Андреевич несколько раз пытался вывести полк из засады, но мудрый и осторожный Дмитрий Боброк удерживал его: «Беда, князь, велика, но еще не пришел наш час: начинающий не вовремя получает для себя вред; колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют над благородными…»
Только когда татары глубоко врезались в левый фланг русских и почти смяли его, но тем самым оказались спиной к засадному полку, воеводы дали сигнал к бою. Воевода Дмитрий Михайлович Боброк Волынский вынул меч и сказал: «Молитесь Богу, братия мои, друзья, дерзайте! Пришло наше время и час наш приспел!». Засадный полк ударил в спину татарам. Шел девятый час пополудни, девятый час битвы.
Увидев свежие русские полки, татары, как гласит летопись, закричали: «Увы нам! Русь снова перехитрила: меньшие сражались с нами, а добрые воины все сохранились». Татары побежали: «И побегоша татарстии полци и мнозе татарове падоша от христианскаго воинства».
Преподобный Сергий духовным оком следил за всеми событиями битвы. Епифаний Премудрый пишет в житии преподобного Сергия, что тот возвестил братии о победе русского воинства, когда враги были окончательно побеждены.
Почти вся русская рать навсегда осталась на поле Куликовом. Во всех описаниях битвы радость небывалой победы соединяется с глубокой печалью о гибели десятков тысяч воинов. Погибло много князей, убито около 500 бояр и великое множество простых воинов из разных концов Руси. Летописец говорит: «Грозно, братия, зреть тогда и жалостно видеть и горько смотреть на человеческое кровопролитие, как морская вода, а трупы человеческие, как сенище стога: быстрый конь не может скакать, а в крови по колени бродили, а реки три дня кровью текли». Но и почти вся мамаева рать была истреблена на Куликовом поле. Летописцы отмечают, что погибшие русские воины лежали в основном ликами вверх, к небу, а ордынцы – лицами к земле.
Долго не могли найти великого князя. Наконец, отыскали среди груды трупов. Он лежал оглушенный, но без единой раны. Первое, что услыхал князь, когда пришел в чувство, была весть о победе.
В течение восьми дней погребали русские воины своих братьев, погибших в бою. За победу эту Великий князь навсегда остался в памяти народа с именем Дмитрий Донской.
Когда Куликово поле содрогалось от страшной битвы, московские жены неотступно взывали к Небу о помощи, и громче всех звучала, дерзновеннее всех подымалась ко Господу молитва Великой княгини Евдокии. И Господь даровал ей счастье на том же самом месте, где она прощалась с мужем, встретить Великого князя Дмитрия, вернувшегося с победой.
Известие о победе вызвало на Руси великое ликование вместе с великой скорбью по погибшим. Сразу же после триумфального возвращения в Москву, князь Дмитрий Иванович с соратниками своими снова совершил паломничество в Радонеж. Летопись говорит: «И прииде к Троице к отцу Сергию. И преподобный старец срете его с кресты близ монастыря и знаменовав его крестом рече: радуйся, господине князь великий и веселися твое христолюбивое войско». Тогда же князь попросил преподобного Сергия отслужить заупокойные литургии и панихиды по убиенным на Куликовом поле русским воинам. Это поминовение названо было Димитриевской родительской субботой, так как состоялось оно впервые в субботу перед 26 октябрем – днем Ангела великого князя – памятью св. великомученика Димитрия Солунского. И в летописи записано, что было заповедано творить это поминовение до тех пор, пока стоит Русская земля.
Добавьте комментарий