23 октября (5 ноября) – день рождения Аристида Ивановича Доватура (1897-1982 гг.). К этому дню предлагаем вниманию читателей посвященную ему главу из книги А. Трофимова
«ИСПОЛНЕН ДОЛГ, ЗАВЕЩАННЫЙ ОТ БОГА…»
МАРИЯ ЕФИМОВНА СЕРГЕЕНКО (ИНОКИНЯ МАРИЯ)
(1891-1987)
А. И. Доватур был учеником, а впоследствии сотрудником М. Е. Сергеенко. Их дружба и совместное творчество продолжались до последних дней Аристида Ивановича. В книге о Марии Ефимовне приводятся биографии ее учителей, наставников, друзей, учеников. Познакомим читателей с одним из их числа…
***
Доватур Аристид Иванович
(1897-1982)
Русский филолог-классик, историк античности, доктор филологических наук, профессор, автор фундаментальных трудов по истории античной литературы и общественной мысли, глубокий исследователь и блестящий переводчик памятников античной письменности, как литературных, так и эпиграфических. Один из самых замечательных людей нашего времени, чья личная судьба может служить ярчайшей иллюстрацией судьбы всей русской интеллигенции в роковое для России XX столетие. Ученик выдающихся филологов И. И. Толстого, С. В. Меликовой-Толстой, и С. А. Жебелёва.
Аристид Иванович Доватур родился 23 октября / 5 ноября 1897 года в небольшом бессарабском городке Рени*, в семье кадрового офицера старой русской армии Ивана Михайловича Доватура. Отец происходил из старинного (но не слишком знатного) дворянского рода, восходившего к какому-то французскому предку (русское фамильное имя «Доватур» родилось из французского de Vautour**), переселившемуся в годы Великой революции в Россию. Он прослужил в русской армии почти 40 лет с 1875 по 1913 год, а потом в августе 1914 года вернулся на службу как офицер запаса, призванный в начале Первой мировой войны. Начав службу простым солдатом, он дослужился до полковника. Он был первым в семье, кто выслужил сначала личное, а потом и потомственное дворянство (дворянство французское, к которому, судя по фамилии принадлежал предок, в Российской империи не признавалось).
* Рени – город Бессарабской губернии, Измаильского уезда, на левом берегу Дуная, в трех верстах от устья реки Прута, на границе Румынии. Существовал уже в начале XVI в. В 1621 г. султан Осман, после неудачного похода в Подолию и поражения под Хотином, отнял у Молдавии округ и город Рени. В XVIII в. Рени назывался Томаров. Во время войны 1787-91 гг. сюда переселилось с правого берега Дуная много болгар, а во время греческого восстания, в 20-х годах XIX столетия – много греков.
** De Vautour – гриф, коршун, ястреб.
Родители Аристида Ивановича поженились в 1895 году, и брак их оказался счастливым. Мать Аристида Ивановича – София Мария Клеофила Димитриади происходила из смешанной греко-румынской семьи, которая восходила к какой-то ветви знатного византийского, а позднее валашского рода Кантакузинов. Ее отец Анастас Иванович Димитриади (или Димитриадис) был богатым купцом и городским головой бессарабского городка Рени, который сейчас находится в Одесской области Украины. Его дом существует до сих пор. В 1988 году на нем была установлена мемориальная доска в память двух крупных русских ученых родившихся в этом доме – А. И. Доватура и А. Н. Дейча. В этом доме и родился первенец в семье Доватуров – Аристид. Дед велел крестить его по греческому обычаю в соленой воде, так же как и родившегося на год позже его двоюродного брата Александра Дейча. Столь экзотическое имя – Аристид он тоже получил благодаря своему деду – греку. В семье Доватуров было еще двое детей: Раиса (1901 г. р.) и Всеволод (1904 г. р.).
Младшая сестра Доватура Раиса Ивановна вспоминала: «В детстве мы жили очень дружно между собой и тесно связанной с нами семьей младшей маминой сестры Лукреции. Ее муж, Николай Осипович Дейч, служил в одном полку с папой. Мы постоянно играли с нашими двоюродными братом и сестрой, Марией и Александром, который тоже родился в Рени в 1900 году». Александр Николаевич Дейч впоследствии стал знаменитым астрономом; в самые трудные для Аристида Ивановича годы он отправлял брату в лагерь продуктовые посылки и книги.
Семья по существу была русской, но многонациональные корни давали о себе знать: в доме Доватуров слышалась вперемежку русская, французская, румынская и новогреческая речь. Аристид Иванович, что называется, играючи стал полиглотом: в раннем детстве овладел всеми только что названными языками, чуть позже освоил польский, немецкий и английский, а еще позднее – итальянский, испанский и португальский, не говоря уже о древних языках, греческом и латинском, без которых немыслимо было образование в старой России.
С переводом отца по службе в Варшаву для юного Аристида начался новый, польский период жизни. В Варшаве, обучаясь в 1-й Русской мужской гимназии, он получил хорошую классическую подготовку. С началом Первой мировой войны отец А. И. Доватура был призван в действующую армию, а он сам с матерью переехал в Саратов.
При отступлении русской армии в 1914 году полковник Доватур попал в плен. До 1918 года он провел в плену в Германии. Сохранилась фотография, где он снят вместе с английскими военнопленными офицерами. После заключения мира с Германией, он пытался добраться до Рени, но погиб в пути. Аристид Иванович рассказывал семейное предание, что якобы на одной из железнодорожных станций пьяные революционные солдаты бросили под поезд пехотного полковника за отказ снять погоны царской армии; по описаниям очевидцев, этот полковник был похож на И. М. Доватура. Как пишет Александр Константинович Гаврилов, ученик Доватура и его коллега по кафедре, «отец Аристида Ивановича, Иван Михайлович Доватур, был русский офицер и таковым себя сознавал, хотя и не забывал своего французско-польского происхождения… Служба в русской армии воспринималась в семье И. М. Доватура как дело чести».
В Саратове А. И. Доватур в 1915 году окончил Первую Саратовскую мужскую гимназию с золотой медалью. Окончив гимназию, Аристид Иванович, не имея возможности поступить в Саратове на историко-филологический факультет (в 1915 году Саратовский университет существовал в составе лишь одного медицинского факультета), едет в Киев, где в ноябре 1915 года становится студентом историко-филологического факультета университета Святого Владимира. Затем, как только в Саратовском университете открылся интересующий его факультет, Аристид Иванович подает прошение и с 1917 года продолжает учебу уже в Саратовском университете на историко-филологическом факультете университета. В архивных документах сохранилось письмо ректора Киевского университета Святого Владимира (от 22 сенДОВАТУР АРИСТИД ИВАНОВИЧтября 1917 г.) ректору Саратовского университета: «Студент историко-филологического факультета университета Святого Владимира обратился ко мне с прошением о переводе его во вверенный Вашему Превосходительству университет. Вследствие сего, препровождая по особой описи (см. на обороте) документы Доватура, имею честь сообщить Вашему Превосходительству, что означенный студент вероисповедания православного поступил в университет Св. Владимира в ноябре 1915 г. К переходу просителя в Саратовский университет со стороны университета Св. Владимира препятствий не встречается».
Так в 1917 году А. И. Доватур продолжил свое образование в Саратовском университете. В первые годы существования историко-филологического факультета Саратовского университета в его составе было отделение классической филологии. Для работы на нем из Петрограда были приглашены С. В. Меликова (Толстая) и С. И. Протасова, окончившие Бестужевские курсы и прошедшие стажировку в Берлинском университете у Э. Мейера и У. Виламовица. Доцент С. В. Меликова с 1917 по 1920 год возглавляла отделение классической филологии. В эти же годы из Петрограда в Саратов приехала М. Е. Сергеенко. С 1919 по 1930 год на факультете преподавал выпускник историко-филологического факультета Петроградского университета профессор В. Я. Каплинский. Всех этих ученых и преподавателей А. И. Доватур считал своими учителями в древних языках и литературе, и наставниками в научной работе. А с Марией Ефимовной Сергеенко его связала пожизненная дружба.
Учебу он совмещал с работой: в 1918-20 годы – конторщик Союза потребительских обществ Саратовского края, помощник счетовода на книжном складе; в 1920-22 годы – помощник заведующего кабинетом классической филологии.
Первоначально Доватур предполагал изучать историю Франции, но занятия греческим языком и историей заставили его переменить решение. Помимо общих и специальных курсов, он углубленно занимался творчеством Овидия, Менандра, изучал древнеегипетский язык и религию, искусство Древнего Востока. Был секретарем студенческого общества любителей древней литературы. За представленное им сочинение на тему «Личность и деятельность Солона в греческом историческом предании» получило золотую медаль.
В Саратовском университете А. И. Доватур уже сложился как специалист-антиковед; его выпускное сочинение, посвященное элегиям Солона, было удостоено золотой медали, а сам он был откомандирован в Петроград «в качестве оставленного при университете для продолжения научных занятий» (1922 г.). В 1922-26 годы Доватур был аспирантом в НИИ им. А. Н. Веселовского у профессора И. И. Толстого*. Занимался в семинаре у проф. С. А. Жебелёва по чтению и интерпретации греческих надписей; по разбору «Афинской Политии» Аристотеля. Эти занятия на долгие годы определили его научные интересы.
* Создан в 1919 г. при Петроградском университете как Институт имени А. Н. Веселовского, в 1921 г. переименован в Научно-исследовательский институт сравнительной истории литературы и языков Запада и Востока (ИЛЯЗВ). Существовал до 1930 г.
С ноября 1923 года он становится сверхштатным научным сотрудником Научно-исследовательского института сравнительной истории литературы и языков Запада и Востока (ИЛЯЗВ) без содержания. Участвовал в работе секций Древнего и Ирано-Эллинистического мира (1924 г.) и литературы Древнего мира (1925 г.), и. о. библиотекаря Кабинета классической филологии. С апреля 1925 года зачислен сверхштатным регистратором в Государственную Академию истории материальной культуры (ГАИМК), занимался выборкой этнографического материала для сборника надписей. В октябре 1925 года окончил аспирантуру, сдав квалификационную работу и сделав доклад «Аристотель, фрагмент 485 и его источник».
Внештатная служба не давала достаточного заработка, и приходилось подрабатывать уроками, переводами, приведением в порядок частных библиотек. В 1924-34 годы Доватур был внештатным преподавателем греческого языка в Российском институте истории искусств (РИИИ).
В 1926 году Доватур начал работать научным сотрудником и библиографом в Государственной Публичной библиотеке. Позднее, в 1933-1934 годы, он работал библиографом также и в Библиотеке Академии наук. В 1932-35 годы преподавал на кафедре классической филологии ЛИФЛИ* и кафедре древней истории истфака ЛГУ.
* Ленинградский институт философии, лингвистики и истории (ЛИФЛИ) – гуманитарный вуз, готовивший младших научных работников и преподавателей вузов в области истории, философии, литературы и лингвистики. Был выделен из ЛГУ, располагался в здании Университета на Дворцовой набережной, дом 11 в 1931-1937 годы.
В 1920-е годы появились первые научные работы А. И. Доватура: «К вопросу о влиянии стихотворений Солона на историческую традицию» в составленном им сборнике в честь С. А. Жебелёва (1926 г., включает библиографию), «Заметки к Геродоту» и «Киренская клятва основателей» (Доклад 1928 г.). Входил в кружок для чтения греческих писателей, организованный зимой 1922-23 годов по инициативе А. В. Болдырева, товарища ДовДОВАТУР АРИСТИД ИВАНОВИЧатура по Саратовскому университетуту, участниками кружка были также А. Н. Егунов, А. М. Миханков, позже Э. Э. Визель, почти 3 месяца – К. К. Вагинов. В 1925 году за подписью А.Б.Д.Е.М. (А – 1-я буква имени основных участников, Б.Д.Е.М. – начальные буквы фамилий) в Госиздате появился перевод с древнегреческого Ахилл Татий Александрийский «Левкиппа и Клитофонт», а в 1932 году в издательстве «Academia» – «Гелиодор. Эфиопика» (Доватур перевел II и IX книги). К этому времени кружок уже распался, т. к. двое его участников – А. В. Болдырев и А. М. Миханков были арестованы в 1929 году по делу «Воскресения» и «Братства Серафима Саровского» и отправлены в Соловецкий лагерь.
В середине 1930-х годов поднялась новая волна террора, которая со страшной силой обрушилась на русскую интеллигенцию, и эта волна, особенно высокая и яростная в интеллектуальном центре России – Петербурге, увлекла за собой и Доватура. 15 марта 1935 года, как член к/р группы, Доватур был арестован, и «в порядке очистки города от социально чуждых элементов» выслан в Саратов на 5 лет. В Саратове (1935-37 гг.) был ассистентом кафедры древней истории истфака университета и преподавателем кафедры иностранных языков Медицинского института. По воспоминаниям сотрудников исторического факультета, латинский язык, который чрезвычайно живо и увлеченно преподавал Аристид Иванович, стал в эти годы самым любимым предметом студентов.
В октябре 1937 года он был арестован по стандартному в ту пору обвинению в контрреволюционной деятельности, и вторично осужден на 10 лет за к/р. пропаганду. По воспоминаниям современников арестовали его после того, как в саратовской университетской газете «Сталинец» появилась статья работавшего на истфаке В. Осипова, который написал, что истфак был засорен врагами народа, и на нем подвизался некий Доватур, который, получая громадные деньги, притворялся несчастным интеллигентиком и ходил плохо одетым.
Доватуру, кроме этих абсурдных обвинений, больше нечего было предъявить, потому что люди, высланные из Ленинграда, ясное дело, были чрезвычайно осторожны, он не мог сказать ни слова, ни полслова, за которые можно было бы зацепиться. Но вот Осипов «зацепился» за то, что Доватур плохо одет – якобы специально, дабы показать бесчеловечное отношение советской власти к интеллигенции…
Во всех документах следственного дела указано, что виновным себя обвиняемый А. И. Доватур не признал.
Свой срок Доватур отбывал в УНЖЛАГе, около поселка Сухобезводное Горьковской области*. В тот самый момент, когда в парижском журнале появилась очередная его статья, посвященная толкованию одного пассажа в «Истории» Геродота, он уже несколько месяцев работал на лесоповале, занимаясь рубкой сучьев на спиленных деревьях.
Доватур неизбежно скоро бы и окончил свои дни на лесоповале, если бы его не спасли добрые люди, близкие к администрации, которые устроили ему спасительное назначение работать в лагере медицинским статистиком (основанием для этого послужило… знание Доватуром латыни!).
Конкретно спас его лагерный врач Николай Иванович Зубов, тоже заключенный: он устроил Доватура медицинским статистиком.
Николай Иванович Зубов и его жена Елена Александровна были близкими друзьями Солженицына: они подружились в Казахстане, где вместе отбывали ссылку после лагерей. Зубовы стали прототипами супругов Кадминых в «Раковом корпусе». Именно Зубов познакомил Доватура с Солженицыным. А Доватур в итоге стал одним из множества действующих лиц главной книги Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ»:
«Вот Аристид Иванович Доватур – чем не чудак? Петербуржец, румыно-французского происхождения, классический филолог, отроду и довеку холост и одинок. Оторвали его от Геродота и Цезаря, как кота от мясного, и посадили в лагерь. В душе его все еще – недоистолкованные тексты, и в лагере он – как во сне. Он пропал бы здесь в первую же неделю, но ему покровительствуют врачи, устроили на завидную должность медстатистика, а еще раза два в месяц не без пользы для лагерных свеженабранных фельдшеров поручают Доватуру читать им лекции! Это в лагере-то – по латыни! Аристид Иванович становится к маленькой досочке – и сияет как в лучшие университетские годы! Он выписывает странные столбики спряжений, никогда не маячившие перед глазами туземцев, и от звуков крошащегося мела сердце его сладострастно стучит. Он так тихо, так хорошо устроен! – но гремит беда и над его головой: начальник лагеря усмотрел в нем редкость – честного человека! И назначает… завпеком (заведующим пекарней)! Самая заманчивая из лагерных должностей! Завхлебом – завжизнью! Телами и душами лагерников изостлан путь к этой должности, но немногие дошли! А тут должность сваливается с небес – Доватур же раздавлен ею! Неделю он ходит как приговоренный к смерти, еще не приняв пекарни. Он умоляет начальника пощадить его и оставить жить, иметь нестесненный дух и латинские спряжения! И приходит помилование: на завпека назначен очередной жулик».
Помогли выжить в лагерном аду и духовные качества Доватура: свойственные ему общительность, оптимизм, непреклонное желание выдержать свалившиеся на него испытания и вновь вернуться к нормальной жизни и деятельности. Немалую роль сыграло при этом и присущее ему чувство доброго юмора. В лагере он продолжал заниматься научной работой по книгам, которые родные передавали ему под видом иностранных романов.
Аристид Иванович, отбывая срок в Унжлаге, писал в свободное время научную статью о Юлии Цезаре, имея на руках только текст самого Цезаря. И, ложась вечером на свои нары, повторял по памяти отделы греческой и латинской грамматики, тексты из Гомера, Овидия, других античных классиков, чтобы не утратить профессиональные навыки. Здесь он написал работу о Геродоте, которая позже легла в основу кандидатской диссертации.
* Унженский исправительно-трудовой лагерь.
В 1930-е годы на границе Нижегородской и Костромской областей появилась секретная страна под названием УНЖЛАГ – Унженский исправительно-трудовой лагерь. По площади УНЖЛАГ сопоставим с территорией таких стран, как Дания, Нидерланды, Бельгия и Швейцария. Она включала в себя северо-запад Нижегородской области и огромный кусок области Костромской. Чтобы добраться от «столицы» УНЖЛАГА, поселка Сухобезводного, до его северного отделения на станции Поеж, нужно было ехать на поезде всю ночь. Но узкоколейка уходила еще дальше. Следы эти окончательно затерялись. Шпалы и рельсы поглотило ненасытное болото. Количество заключенных УНЖЛАГа менялось: на 1 апреля 1938 г. оно составляло 15 245 человек, на 1 января 1950 г. – 30 210 человек.
Из воспоминаний узников УНЖЛАГА:
«Кормили нас плохо: 400 граммов хлеба в день, баланда. Жиров никаких не давали, а норма выработки 7-10 кубометров древесины. Если не выполняли норму несколько дней, сажали в изолятор, в крохотное помещение, где 10-15 человек могли только стоять. Стояли всю ночь, а утром – на работу. В любую погоду. С собой брали две пары лаптей, но их на смену не хватало» (Василий Макарович Пашин).
«Лес валили вручную. Инструменты: пила-поперечка, пила-лучевка, топор. Все несли на себе в делянку. Начальником санчасти была жена начальника лагеря. Она отправляла на работу всех, кто хотя бы чуть-чуть ходил. По дороге от простуды и голода умирали по 6-8 человек в день. Умерших несли на носилках до зоны. Ночью вырывали неглубокую ямку-«могилу», слегка засыпали землей или снегом, ставили деревянный крестик и номер статьи. Фамилии, имена писать было запрещено» (Михаил Иванович Тюкалов).
«В 1949 году был страшный голод. Хлеба давали 50 граммов утром и 50 – вечером. Суп – листик зеленой капусты, вода, ложка растительного масла. Однажды привезли соленую кильку и селедку и давали без нормы. Голодные люди набросились на еду и стали пухнуть от соли и воды. Смертность была жуткая. Мертвых вывозили машинами» (Николай Фомич Поцик).
«…Была библиотека в УНЖЛАГе, и очень приличная. Ее привезли сюда с Беломорканала. Имелись прижизненные издания сочинений Александра Пушкина и Николая Гоголя, подшивки дореволюционных журналов, книги, выпущенные Сытиным. Увы, пожар в библиотеке, которая осталась в Сухобезводном после расформирования УНЖЛАГа, уничтожил все эти раритеты…» (Неизвестный).
Мы достигли заветных исканий,
Претворили в действительность миф,–
И сердца наши – хмурые камни,
И мечты наши – мертвый залив.
Мы живем, словно в темном вертепе,
Забываем созвучия слов…
В наших душах один только пепел
Никому не приснившихся снов.
Мы – недвижно-застылые боги
На пороге седьмого дня.
Сторожит нашу думу двурогий
Тонкий месяц, упавший в ивняк.
Подойди же, случайный путник,–
На властителей сказок взгляни,
И неси в твои трудные будни
Наших грез головни.
Если можешь – засмейся над нами,
Если хочешь – молча пройди,
Но запомни: мы были огнями.
Но запомни: огонь впереди!
(Поэт Василий Фёдоров, узник УНЖЛАГА)
Размеры бывшего лагеря таковы, что еще ни одна из экспедиций, которые наведываются в УНЖЛАГ каждый год, не смогли составить его точную карту и нанести границу его владений. Следов его существования осталось крайне мало: заросшие просеки, сгнившие и обвалившиеся деревянные бараки, оставшиеся кое-где лежневки*.
Летом 2009 года в Макарьеве Костромской области был открыт памятник жертвам УНЖЛАГа, выполненный в виде поклонного креста. Конструктивной основой монумента стали рельсы заброшенной узкоколейной железной дороги, некогда связывавшей различные лагерные пункты и лесозаготовки УНЖЛАГа.
* Лежневка, согласно Толковому словарю русского языка, это дорога их настланных бревен.
***
Отбыв сполна 10-летний срок заключения, Доватур в 1947 году был выпущен на волю. Ему запрещалось жить в крупных городах, и он должен был, чтобы быть поближе к Ленинграду, поселиться в Луге в комнатке под крышей, где зимой у него замерзали чернила в чернильнице. Лишь тайными наездами он имел возможность посещать Ленинград. В Луге Доватур прожил несколько лет, пока не получил разрешения вернуться в Ленинград.
Почти восемь лет Доватур проживал в Луге по адресу Казанский переулок, дом 9, где снимал комнатку у местной жительницы А. М. Федоровой. Все эти годы ему жилось очень трудно. После неурожайного 1946 года люди вновь вспомнили голод начала 1930-х. Нормы продуктов, отпускаемых по карточкам, поползли вниз. А. И. Доватуру пришлось нелегко, ведь неработавшим карточки были не положены. Приведем отрывок из его письма из Луги: «О моем быте. Живу в Луге. Для заработка беру работу в ИЯМ (выписка материалов по фонетике зап-европ. яз. на карточки – этим можно заниматься и в Луге). Погряз в долгах. Хозяйка и помещение – хорошие. Комната удобна во всех отношениях, но дом построен наскоро, и в нем холодно». А. И. Доватур жил тихо и ни с кем не общался. Единственным публичным местом, которое он посещал, был читальный зал городской библиотеки. В читальном зале было тепло и уютно, здесь Доватур забывал все, в том числе и постоянное чувство голода. И когда его, наконец, приняли на работу в Ленинградский университет, он еще несколько лет отдавал эти долги.
Друзья устроили ему несколько заказов на переводы. С декабря 1947 года он начал работу по договору для Института истории естествознания и техники АН СССР по переводу латинских текстов XVIII века и подготовке к печати латинских сочинений для Полного собрания сочинений» М. В. Ломоносова. Но деньги за эти работы, как водится, поступали нерегулярно, и по существу он жил в долг, благо находились люди, которые соглашались таким образом помочь ему. В 1950 году (совместно с М. Е. Сергеенко) он осуществил перевод с латинского писем Плиния Младшего, в 1952 году – сочинение В. Гильберта «О магните».
В начале 1950-х годов А. И. Доватур стал тайно выезжать в Ленинград. В библиотеках и архивах он восстанавливал свои знания. При поддержке одного из прежних своих наставников, академика И. И. Толстого, он защитил на филфаке ЛГУ в 1952 году кандидатскую диссертацию «Научный и фольклорный стиль у Геродота», когда ему было уже 55 лет. Он как бы начинал творческую деятельность сначала, но запасы прежних знаний были столь велики, а новые научные разработки велись им столь энергично, что уже в 50-е годы он выходит вровень с ведущими учеными-антиковедами, а в 60-е годы и обгоняет многих из них.
Лагерь вычеркнул из его жизни 17 лет. Знакомые не раз слышали его воспоминания о лагерной жизни. Правда, он всегда стремился рассказывать о ней легко и даже не без некоторого юмора. Так, он любил повторять, что в лагере ему довелось быть в самом изысканном обществе – князей, графов и баронесс, к сожалению, слишком долго…
А. С. Крюков, учившийся у Аристида Ивановича в 1960-1965 годах, написал о любимом учителе: «Ни годы лагеря, ни годы ссылки не смогли уничтожить в этом человеке достоинство, такт, честь. Острее всего переживал он не материальные и физические лишения, не тяжесть лет, проведенных в лагере, острее и больнее была постоянная мысль о безвозвратно потерянных, вычеркнутых, лучших и плодотворных годах человеческой жизни».
Спустя три года после защиты кандидатской диссертации, в 1955 году, Доватур получил, наконец-то, долгожданную справку о полной реабилитации. Он немедленно оформил право на постоянное проживание в Ленинграде и вернулся на работу в Ленинградский университет – доцентом на родную ему кафедру классической филологии.
А. И. Доватур общался в Ленинграде со многими известными людьми: поэтом и переводчиком Михаилом Лозинским, Анной Ахматовой, вдовой Блока Любовью Дмитриевной, Михаилом Кузминым, ОБЭРИУтами*, дружил с пианисткой Марией Юдиной. Он рассказал, что несколько раз по просьбе Анны Андреевны отправлял из Луги, где он в то время жил в ссылке (с 1947 года, после отбывания лагерного срока), посылки Льву Николаевичу Гумилеву в лагерь. Читала в каких-то воспоминаниях, что от матери Гумилеву посылки приходили редко, а вот, по словам Аристида, у нее просто не принимали посылки в лагерь в почтовых отделениях Ленинграда. В письме от 19 ноября 1954 года Ахматова пишет сыну: «Посылку тебе не приняли в Павловске, и Аристид был так добр, что отправил ее из Луги 16 ноября».
* Обэриу́ (Объединение Реального Искусства) – группа писателей и деятелей культуры, существовавшая в 1927 – начале 1930-х гг. в Ленинграде
После 1955 года одна за другой выходят его книги и статьи. Именно этот период помнят его многочисленные ученики, которых он любил и не мыслил себе жизнь без педагогической деятельности. Но и ученики, в общем, платят ему такой же любовью.
Лариса Михайловна Лукьянова, поступившая в 1955 году в Ленинградский университет, вспоминает: «Аристид Иванович был только что реабилитирован, и мы были его первыми студентами в послелагерный период. Всегда, когда были занятия у Марии Ефимовны Сергеенко, к концу занятий подходил Аристид Иванович. Даже если у него в тот день не было занятий, он специально приходил, чтобы проводить свою учительницу до трамвайной остановки. И это было все пять лет, пока мы учились. Потом, когда я спустя пять лет снова приехала в Ленинград на стажировку, я видела то же самое. Вот такая дружба была у них, и я думаю, что он, может быть, и знал, что она была тайная инокиня, потому что он и сам был верующим человеком. Только после его смерти коллегам стало известно о том, что он был верующим, так как в его завещании было указано, в каком храме его отпевать».
С марта 1956 года А. И. Доватур был зачислен на полставки в Ленинградское отделение Института истории (ЛОИИ АН СССР), где участвовал в подготовке коллективного труда «Корпус боспорских надписей». Для этого издания проанализировал несколько сотен надписей и дал обстоятельный очерк их грамматики. С сентября 1957 года назначен и. о. заведующего кафедрой классической филологии, с августа 1958 года – заведующий кафедрой, которую возглавлял до 1971 года. В 1964 году он защитил докторскую диссертацию, опубликованную затем под названием «Политика и Политии Аристотеля» (М.-Л., 1965). В декабре 1966 года утвержден в звании профессора кафедры классической филологии ЛГУ.
В 1971 году А. И. Доватур неожиданным и обидным образом, по причине будто бы престарелого возраста, был уволен из университета. К счастью ему дали место старшего научного сотрудника (профессора-консультанта) в Ленинградском отделении Института истории,– здесь он и продолжал трудиться вплоть до самой смерти в 1982 году. У него не было решимости расстаться совершенно со столь им любимым (хотя и неблагодарным) университетом, и он продолжал из года в год, пока хватало сил, вести на так называемых общественных началах (то есть без вознаграждения) до 12-14 часов учебных занятий в неделю на филологическом и историческом факультетах. Еще накануне последнего инфаркта, который и свел его в могилу, он гордился тем, что на кафедре классической филологии провел 171-е заседание студенческого научного кружка, бессменным руководителем которого он был с 1956 года.
Его занятия в эти годы непрерывно расширялись и постепенно в том, что касается классической древности, приобрели почти что всеобъемлющий характер. Жизнь и деятельность Аристида Ивановича связана прежде всего с Ленинградским университетом: с 1933 года начал он преподавать на кафедре классической филологии, а в послевоенные годы – с 1957 по 1971 годы – был заведующим этой кафедрой. Аристид Иванович Доватур – замечательный преподаватель. Под его руководством получили подготовку в области классической филологии и античной истории многочисленные выпускники и аспиранты двух родственных кафедр Ленинградского университета – кафедры классической филологии и кафедры истории древней Греции и Рима. Много внимания и сил отдавал он преподавательской работе, вел спецсеминары и спецкурсы на филологическом факультете. Занимался со студентами греческой эпиграфикой. На истфаке вел спецкурс по поздней римской и ранней греческой историографии, по греческой элегии. В 1956-81 годы проводил заседания студенчесеого кружка классической филологии. Им были составлены программы по древнегреческому языку, греческой эпиграфике, географии Древней Греции.
Предметом научных занятий Доватура была античность, но не в ее элементарных материальных основаниях, какими являются экономические и политические отношения, а в ее высшем духовном существе, запечатленном в творениях самих древних.
А. И. Доватур был верным адептом Петербургской историко-филологической школы, основоположниками которой в XIX веке были М. С. Куторга и Ф. Ф. Соколов, а блестящими представителями в XX столетии – его собственные наставники С. А. Жебелёв и И. И. Толстой авторитет которых был для него непререкаем. При всем том он не был механическим продолжателем дела своих учителей.
Его отличала особая черта – стремление проникнуть в духовный мир древних, ради постижения мысли древних писателей и, таким образом, приобщения к сокровенной сути античной цивилизации. Отсюда – раннее увлечение Доватура творчеством величайших и характернейших (каждого в своем роде) представителей античной общественной мысли – поэта и мудреца Солона, историка Геродота, политического мыслителя Аристотеля.
А. И. Доватур – выдающийся оригинальный ученый, автор фундаментальных трудов по истории античной литературы и общественной мысли, глубокий исследователь и блестящий переводчик памятников античной письменности, как собственно литературных, так и эпиграфических. Область научных интересов А. И. Доватура обширна и практически обнимает все разделы классической филологии. Однако, как и у всякого крупного ученого, у него есть свои любимые темы, в разработку которых он внес ощутимый вклад. Это, во-первых, древнегреческая лирика, в особенности Солон и Феогнид. Первому он посвятил еще в студенческие годы свое медальное сочинение, не раз возвращался к темам элегий Солона и в последующем; статьи о Феогниде печатались в ВДИ уже на памяти нынешнего поколения. Вторая большая тема – Геродот. Свидетельство тому – кандидатская диссертация, защищенная в 1952 году и затем опубликованная под заглавием «Повествовательный и научный стиль Геродота» (Л., 1957). И третья тема – Аристотель, которому посвящена его докторская диссертация «Политика и Политии Аристотеля», также изданная в виде монографии (М.-Л., 1965). Это – самый фундаментальный научный труд, вышедший из-под пера Доватура. Значение этих двух трудов особенно велико: в первом показано формирование у греков жанра исторической прозы, во втором – античная концепция полиса, как она представлена у самого глубокого мыслителя древности.
К этим фундаментальным труду примыкают еще две очень важные работы Доватура, связанные с Аристотелем. Первая – это рецензия на новейший труд об Аристотеле двух американских ученых Дж. Дэя и М. Чамберса. Рецензия носит исключительно важный, принципиальный характер: неверию новейших скептиков, сомневающихся в основательности суждений Аристотеля о древней истории греческих государств, русский ученый противопоставил собственное убеждение в несомненной большой исторической осведомленности автора «Политий и Политики», опиравшегося, в частности, при занятиях афинской архаикой на такого надежного современного свидетеля, каким был Солон. Другая работа – подготовка к переизданию выполненного когда-то С. А. Жебелёвым (и не лишенного недостатков) перевода «Политики» – работа, которой Доватур наилучшим образом исполнил свой долг перед памятью учителя.
Еще одна тема в особенности разрабатывается А. И. Доватуром, а под его руководством и его учениками, в последние годы жизни. Это – поздняя римская историография в лице «Писателей истории Августов» и Геродиана. Неоценимый вклад Аристид Иванович внес в разработку античной истории Северного Причерноморья, участвуя в создании «Корпуса боспорских надписей» (М.-Л., 1965), где ему, кроме исследования нескольких сот надписей, принадлежит еще исчерпывающий очерк грамматики. В новом подготовленном ЛОИИ АН СССР фундаментальном издании, посвященном Скифскому логосу Геродота, А. И. Доватуру принадлежит обширное историографическое исследование – обзор штудий по Скифскому логосу Геродота в зарубежной научной литературе, начиная с XVIII века.
Вспомним еще об одной сфере его занятий – о его новолатинских и иных новоязычных переводах. Он переводил с латыни статьи и заметки М. В. Ломоносова, с латыни и с немецкого – труды другого крупного физика XVIII века, коллеги Ломоносова по Петербургской Академии наук Г. В. Рихмана; перевел с латыни фундаментальный труд английского физика времени Тюдоров В. Гильберта «О магните, магнитных телах и большом магните – Земле» (М., 1956); наконец, редактировал подготовленный В. С. Люблинским перевод с французского новых текстов из эпистолярного наследия Вольтера. Они отвечали глубинному его влечению к европейской культуре, в каких бы формах она ни проявлялась.
В статье, посвященной юбилею ученого, сказано: «Многие годы А. И. Доватур активно сотрудничал с «Вестником древней истории», публиковал исследовательские статьи и рецензии на российские и зарубежные издания. Неутомимый труженик, Аристид Иванович выполняет массу различной работы – пишет исследовательские статьи, редактирует переводы, ведет занятия в университете, руководит студенческим научным кружком… Достойна восхищения та юная энергия, с которой он выполняет все эти различные дела…»
В его лице российская наука взрастила ученого, который по диапазону и масштабу своей творческой деятельности не уступает признанным корифеям мирового антиковедения, включая и его собственных наставников С. А. Жебелёва и И. И. Толстого. Лишь неблагоприятная личная судьба и упадок в нашей стране интереса к занятиям классической древностью помешали Доватуру занять то же общественное положение, которого удостоились названные его учителя, – стать не просто сотрудником, но полноправным, действительным членом Российской Академии наук.
В 1980 году Аристид Иванович перенес первый инфаркт. Его сестра Раиса Ивановна, врач по профессии, вспоминала: «Он очень спокойно отнесся к своей болезни и, почувствовав себя лучше, продолжал работать с прежним рвением. Как-то в письме я осторожно намекнула на серьезность болезни и посоветовала поменьше работать. Ответ гласил, что ему осталось еще очень много сделать, а если он перестанет заниматься наукой и педагогической деятельностью, то для чего тогда жить? В этом плане он абсолютно не щадил себя, и ему казалось, что все должны так же относиться к своей работе».
17 марта 1982 года он провел последние занятия со своими учениками, а утром 18 марта его не стало. Гражданская панихида происходила в Институте истории. У гроба выступали с речами академики: Д. С. Лихачев, Д. А. Ольдерогге, Б. Б. Пиотровский и многие другие, все отмечали выдающиеся заслуги покойного в науке, его педагогический талант, высокие человеческие качества, удивительное бескорыстие.
«Аристид Иванович был глубоко верующим на свой лад человеком, хотя никогда этого не демонстрировал»,– вспоминает его сестра Раиса. Отпевали Аристида Ивановича Доватура согласно его завещанию в Князь-Владимирском соборе, похоронен он на Северном кладбище Петербурга.
***
До последнего часа
Обращенным к звезде –
Уходящая раса,
Спасибо тебе!
(О. Мандельштам)
Аристид Иванович Доватур с полным правом принадлежал к этой «уходящей расе», о которой писал Мандельштам. Его светлый образ запечатлен во многих воспоминаниях учеников и сотрудников.
Его политические суждения были верны и прозорливы: еще в середине 1970‑х годов он предсказал падение советского строя: «Исторически такие системы не могут существовать более 100 лет». Предсказал он и распад страны, добавив: «Но я, слава Богу, до этого не доживу». Вспоминают и такие его слова: «Как русский историк я горжусь тем, что разделил судьбу своей страны в сложный исторический период». Как эти слова перекликаются с ахматовским: «Я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был».
Жил он в коммуналке, не имея ни холодильника, ни телевизора, ни даже радио. Однажды его спросили, почему он не купит себе радио? «А зачем? – ответил он. – Если начнется война или придут меня арестовать, об этом я узнаю и без радио, а всё остальное меня не интересует»
В жизни большинства его учеников он навсегда останется в памяти как необычайно яркий и живой человек, неподражаемый по своему артистизму рассказчик. Он был не просто талантливым педагогом, а учителем с большой буквы, Учителем «милостью Божьей»… Простое чтение со студентами текстов того или иного автора сопровождалось таким богатством самой разнообразной информации, что иногда по прошествии некоторого времени его ученики с изумлением обнаруживали свою осведомленность в специальных отраслях науки об Античности, о чем они прежде и не подозревали. Даже проходя со студентами грамматику (что может быть скучнее!), он умел оживить их слабеющее внимание шуткой или интересным, не относящимся к предмету занятий рассказом, превращал любое занятие в увлекательную игру ума.
Студентка и затем коллега Доватура И. А. Шишова вспоминает: «Его семьей были ученики. Их он не просто любил. Он принимал самое горячее участие не только в судьбах самих учеников, но и членов их семей. Он был необычайно щедрым человеком и, кажется, большую часть своих денег тратил на подарки. Его ученики до сих пор вспоминают о том, как он вел их в студенческий буфет (где всегда стоял в общей очереди) и накупал там гору пирожков, чем располагал к себе даже буфетчицу, известную своей профессиональной мизантропией. Он дарил студентам книги, которые приносил в большом мешке. Их раздача сопровождалась веселой игрой. Мы, работавшие вместе с ним, нередко находили на своих столах конфеты или плитки шоколада (тем, у кого были дети, полагались дополнительные – «для малюточек»), а также только что вышедшие из печати книги по специальности».
Однажды он спросил студентку, почему та пропускает занятия. Девушка смущенно призналась, что у нее нет зимнего пальто и она часто простужается. Аристид Иванович дал ей сто рублей со словами: «Купите себе пальто и больше не пропускайте занятий!».
О характере и образе жизни А. И. Доватура свидетельствуют воспоминания его ученика В. С. Дурова: «УРОКИ УЧИТЕЛЯ (Об А. И. Доватуре)». Приведем отрывки из этих воспоминаний.
«С Аристидом Ивановичем были прочитаны многие греческие и римские авторы: Геродот, Феогнид, Цицерон, Плиний, Марциал и другие».
«Аристид Иванович, повторявший, что за излишне красивой речью скрывается отсутствие мыслей, не переносил патетики и трескучих фраз. Сам он изъяснялся языком простым и ясным».
«Греческий язык,– говорил он,– женский язык, потому что его грамматика изобилует особенностями, между тем как грамматика латинского языка подчинена строгим правилам, исключения здесь немногочисленны; латынь – это язык мужчин».
«Если замечал, что мы утомлены или чем-то расстроены, начинал урок с какого-нибудь остроумного замечания или забавного рассказа о своих гимназических годах, но чаще всего рассказывал что-нибудь из истории России или Франции. Его запас исторических анекдотов был неистощим. Как только наше внимание ослабевало, и мы начинали отвлекаться, следовал занимательный рассказ».
«Сам никогда не опаздывал и требовал от нас того же. Следил, чтобы мы ложились спать не слишком поздно: время от времени делал неожиданные проверки – звонил нам вечером по телефону и спрашивал, готовимся ли мы уже лечь в постель. В моей коммунальной квартире его звонки вызывали переполох. Когда он строгим официальным голосом просил позвать к телефону студента университета Дурова, перепуганные соседи переходили на шепот».
«Доватур вел жизнь холостяка, обходясь лишь самым необходимым. На одежду и быт внимания обращал мало. Обедал в университетской столовой. Одевался скромно. В теплое время носил светлый плащ и темный берет. Зимой надевал пальто на вате и шапку-ушанку, тесемки которой были завязаны не сверху, а сзади, на затылке, так, чтобы уши всегда были прикрыты. Обязательной принадлежностью его туалета были галоши, которые он оставлял в гардеробе».
«Неприхотливый в быту, он постоянно следил за своим здоровьем и нас призывал к этому. Его рекомендации были просты: встав утром, первым делом выпить полстакана воды; соблюдать умеренность во всем, кроме науки; как можно больше ходить пешком. Я часто видел из окна троллейбуса его маленькую фигурку, бредущую вдоль невской набережной. С годами ему становилось все тяжелее, и он нес свой старенький портфель сзади, держа его обеими руками за спиной.
Ел Аристид Иванович быстро, угнаться за ним было невозможно.
– Не спешите, не спешите,– я подожду,– успокаивал он. – Привычка есть быстро выработалась у меня в заключении. Там на прием пищи отводилось несколько минут: не уложишься в положенное время – останешься голодным».
«Аристид Иванович называл нас (четырех друзей-студентов) квадригой – упряжкой из четырех лошадей. «Это моя квадрига»,– восторженно говорил он историку Дмитрию Павловичу Каллистову, обводя нас рукой. Каллистов, хорошо зная своего эксцентричного друга, молчал и понимающе усмехался. А вот профессор Мария Ефимовна Сергеенко, которую Доватур считал своей учительницей, энтузиазма его не разделяла. Недоверчиво поглядывая на нас, она всем своим видом говорила: «Это мы еще посмотрим, действительно ли вы слаженная квадрига или безмозглые клячи».
Мария Ефимовна Сергеенко вела у нас спецкурс по своей книге «Жизнь Древнего Рима». Маленькая, сухонькая, в темном пиджаке, она была полной противоположностью кафедральным дамам, всегда разодетым и накрашенным. Мария Ефимовна числилась в Институте истории, а с нами занималась по просьбе Доватура. Каждая ее лекция – увлекательное путешествие в прошлое – производила на нас глубокое впечатление».
«У него был дар располагать к себе людей. По отношению к женщинам он был подчеркнуто вежлив и церемонно галантен – при встрече целовал им руку».
«Известно, каким щедрым человеком был Доватур. О его щедрости ходили легенды. Он помогал деньгами самым разным людям.
Двое из нашей квадриги жили в общежитии, и Аристид Иванович старался всячески облегчить им жизнь – водил их обедать в «Восьмерку» или в «Академичку», так назывались университетские столовые; дарил письменные принадлежности и книги».
«В букинистических магазинах Доватур был желанным покупателем. Продавцы знали чудаковатого старичка, скупавшего тексты на древних языках и книги по классической филологии, и откладывали их для него.
Аристид Иванович дарил нам книги при всяком удобном случае и обязательно после каждого значительного события в нашей жизни, например, выступления в студенческом кружке или сдачи экзамена,– и непременно с памятной надписью.
Особенно охотно он дарил свои научные публикации. Вскоре мы стали обладателями его монографий и многочисленных оттисков научных статей, изданных в разные годы. Вот передо мной книга А. И. Доватура «Повествовательный и научный стиль Геродота», опубликованная в 1957 году, задолго до моего поступления в университет. На титульном листе надпись: «Дорогому ученику <…> на память о семинаре по Геродоту. 26 сентября 1965 г.». А через три недели всем нам была подарена только что вышедшая из печати монография «Политика и Политии Аристотеля». На моем экземпляре написано: «Моему дорогому ученику <…> в надежде, что он будет филологом. 19 октября 1965 г.».
Аристид Иванович дарил книги не только по специальности. Он часто задерживался у книжного киоска в вестибюле филологического факультета и покупал целую пачку на всю группу сразу. Так у меня появились сборник стихов О. Берггольц, воспоминания об армянском поэте Е. Чаренце, «Поэтический словарь» А. Квятковского и многие другие. Но эти книги Доватур не подписывал.
Под Новый год книги разыгрывались. На последнее декабрьское занятие Аристид Иванович приходил с большим мешком и просил Поплинского встать лицом к стене. Затем развязывал мешок, вытаскивал из него какую-нибудь книгу и спрашивал стоящего к нему спиной Юру, кому она достанется. Со временем мы с Юрой начали хитрить. Увидев нужную мне книгу, я подавал какой-нибудь знак: начинал кашлять или что-то ронял на пол – в результате книга оказывалась у меня. О нашей уловке Доватур, конечно, догадывался, но роль Деда Мороза играл до конца».
«Чем ближе были выпускные экзамены, тем большую тревогу вызывало у него наше будущее. Он начал подыскивать нам работу, где мы могли бы применить свои знания и заниматься наукой. «Ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан»,– шутил он».
«Наконец наступил день защиты дипломных работ. Как и следовало ожидать, всё прошло благополучно. Доватур улыбался, но скрыть своей грусти не мог. Все получили в подарок книги с памятной надписью. Мне достался роскошный двухтомник с биографическими материалами и репродукциями картин И.Левитана. Надписывая книгу, Аристид Иванович впервые назвал меня не только по имени, но и по отчеству. А написал он вот что: «Дорогому Валерию Семеновичу Дурову, любителю греческой, латинской и всякой другой поэзии, от учителя, любителя прозы. В день окончания университета». Потом все направились на Невский проспект в кафе «Север», где нас ждал праздничный обед. Это был июнь 1968 года».
Труды А. И. Доватура
Ахилл Татий Александрийский. Левкиппа и Клитофонт. Л., 1925.
Гелиодор. Эфиопика. М.; Л., 1932 (пер.; 2-е изд. 1965).
Повествовательный и научный стиль Геродота. Л., 1957.
Социальная и политическая терминология в «Афинской Политии» Аристотеля. // Вест. Древ. Истории. 1958. № 3.
Композиция Политий Аристотеля. // Классическая филология. Л., 1959.
Вопросы истории афинской демократии в новейшей зарубежной литературе. // Критика новейшей буржуазной историографии. М.; Л., 1961.
Фрагмент «Боттиейской политии» Аристотеля. // Древний мир. М., 1962.
Политика и Политии Аристотеля. М.; Л., 1965.
Краткий очерк грамматики боспорских надписей. // Корпус боспорских надписей. М.; Л., 1965.
Платон об Аристотеле. // Вопросы литературы и классической филологии. М., 1966.
О двух апориях в Политике Аристотеля. // Вест. Древ. Истории. 1968. № 3.
Феогнид Мегарский. // Там же. 1970. № 2.
Наследственная вина в представлении Солона, Феогнида, Эсхила. // Язык и литература античного мира. Л., 1977.
Аристотель и история. // Вест. Древ. Истории. 1978. № 3.
Аристотель о социальных причинах изменения афинского государственного строя в 60-30-х годах V в. до н. э. // Древний Восток и античный мир. М., 1980.
Рабство в Аттике в VI – V вв. до н.э. Л., 1980.
Фукидид и мегарская псефизма Перикла. // Вест. Древ. Истории. 1982. № 1.
Солон и Мимнерм: Поэтич. Полемика по поводу разного восприятия жизни. // Традиция и новаторство в античной литературе. Л., 1982.
Феогнид и его время. Л., 1989.
Этьенны: Семья филологов-издателей во Франции XVI в. / Публ. А. Н. Васильева. // Древний мир и мы: Классич. Наследие в Европе и России: [Альм.]. СПб., 1997.
Добавьте комментарий