МАКС ФАСМЕР (1886-1962). ГЛАВА ИЗ КНИГИ «ИСПОЛНЕН ДОЛГ, ЗАВЕЩАННЫЙ ОТ БОГА…» МАРИЯ ЕФИМОВНА СЕРГЕЕНКО (ИНОКИНЯ МАРИЯ)

«ИСПОЛНЕН ДОЛГ, ЗАВЕЩАННЫЙ ОТ БОГА…» МАРИЯ ЕФИМОВНА СЕРГЕЕНКО (ИНОКИНЯ МАРИЯ) (1891–1987)

ПЕРСОНАЛИИ

БИОГРАФИЧЕСКИЕ СПРАВКИ ОБ УЧИТЕЛЯХ, СОТРУДНИКАХ И ДРУЗЬЯХ МАРИИ ЕФИМОВНЫ

Макс Фасмер
(1886-1962)

Русский и немецкий языковед, иностранный член АН СССР (1928 г.), исследователь проблем этимологии индоевропейских, финно-угорских, тюркских языков, восточно-европейской топонимики и антропонимики. Труды по лексике славянских языков, их связей с другими языками, по истории расселения славянских, иранских, балтийских и финно-угорских народов в Восточной Европе. Создатель «Этимологического словаря русского языка» (русский перевод: т. 1–4, 1964-73 гг.).

Отец Макса Фасмера принадлежал к купеческому сословию, переселился в Россию в молодом возрасте и на момент рождения младшего сына сохранял германское подданство. В билете на жительство в Российской империи, выданном в Санкт-Петербурге 10 января 1903 года, сказано, что подданный Германии, бухгалтер Рихард Юлий Фридрих Фасмер родом из Альтоны (близ Гамбурга) «водворен в пределы России» с женою Амалией и детьми Марией (17 лет), Максом (16 лет) и Рихардом (13 лет), все евангелически-лютеранского вероисповедания. Переезд семьи Фасмеров в Россию состоялся не позднее 1886 года, что подтверждается метрической записью о рождении старшего сына, зафиксированной в Санкт-Петербургской евангелическо-лютеранской церкви Св. Екатерины: «1886 года 15 февраля в 11 часу дня родился в Санкт-Петербурге и 1886 года 29 июня окрещен Макс-Юлий-Фридрих Рихардович Фасмер. Родители: купец Рихард Юлий Фридрих Фасмер и его жена Амалия Мария Юлия, урожденная Шауб». Восприемниками Макса Фасмера записаны: аптекарь Фридрих Фасмер, жена архитектора Юлия Шауб, купец Юлий Шульц и его жена Анна, урожденная Фасмер.

Младший сын четы Фасмер, Рихард, согласно метрической записи той же церкви, родился 9 октября 1888 года в 11 часов утра и был окрещен 16 января 1889 года. Восприемниками Рихарда значились: вдова учителя математики Матильда Фоке, урожденная Шауб, архитектор Вильгельм Шауб-младший и вдова аптекаря Эмма Венк, урожденная Фасмер. Фамилии и профессии восприемников позволяют говорить о многочисленном родственном клане Фасмеров-Шауб, занимающемся фармацевтикой, торговлей, архитектурой, педагогикой. Семья Фасмеров к моменту начала школьного периода детей проживала в Тучковом переулке Васильевского острова.

Родители братьев Фасмеров выбрали для своих детей известную частную классическую немецкую гимназию Карла Ивановича Мая, которая пользовалась заслуженной популярностью у «василеостровских немцев». К. И. Май (1820-1895 гг.) был талантливым педагогом-практиком, последователем передовых педагогических взглядов Н. И. Пирогова и К. Д. Ушинского. Основным девизом школы было изречение основоположника современной педагогики Яна Амоса Коменского «Сперва любить – потом учить». До наших дней сохранились записи некоторые из педагогических принципов школы К. Мая:

Сперва любить – потом учить.
Главная задача наставника – приготовить юношу к труду, полезному для общества.
Пусть пути будут различны, но образование и воспитание во всяком случае должны оставаться конечной целью всякого преподавания.
Ум, нравственные качества, эстетическое чувство, воля и здоровье ученика в равной степени должны быть заботой учителя.
Пример преподавателя – самое действенное средство воспитания.
От юного существа можно добиться всего посредством высказывания к нему доверия.
Давайте ученикам истинное знание, так как только оно имеет непреложное значение и истинную силу.
Семья, школа и церковь – это три силы, которые воспитывают человечество…

Первым из братьев порог этой гимназии переступил в 1896 году Макс Фасмер. В 1898 году вслед за Максом «к Маю» поступил его младший брат Рихард. На протяжении пяти лет братья Фасмеры посещали школу вместе. В 1903 году Макс окончил знаменитую гимназию со средним баллом 3,83. Отличными оценками отмечены Закон Божий, математическая география и немецкий язык; скромные удовлетворительные оценки стоят в графах «физика» и «русский язык». Последний факт представляется весьма удивительным, учитывая будущую блистательную карьеру филолога и слависта. В прилагаемом к аттестату кондуите ученика гимназии отмечено, что «Макс-Юлий-Фридрих Рихардович Фасмер записей в штрафных журналах не имеет и за все время пребывания в Гимназии был поведения отличного». Учившиеся в этой гимназии на протяжении всей жизни называли себя «майскими жуками», а впоследствии для выпускников появился нагрудный знак с изображением майского жука…

Макс Фасмер был полиглотом. Как и положено российскому гимназисту, он по окончании гимназии знал три «мертвых» языка, цековнославянский, латынь и древнегреческий. А двумя «живыми» европейскими языками, немецким и французским, он владел безукоризненно. С годами количество языков, которыми владел ученый, постоянно увеличивалось.

Следует отметить, что к моменту окончания школы оба брата сохраняли германское подданство. В 1903 году к заявлению о приеме в число студентов историко-филологического факультета Императорского Санкт-Петербургского университета Макс Фасмер приложил национальный паспорт подданного Германии. Присягу на подданство России будущий автор «Этимологического словаря русского языка» принял только 7 мая 1907 года, в год окончания университета.

В 1903-1907 годы Фасмер учился в Санкт-Петербургском университете, изучал сравнительное языкознание и славистику под руководством замечательного слависта Бодуэна де Куртенэ*, основателя Казанской лингвистической школы. По воспоминаниям близкого друга М. Фасмера Маргареты Вольтнер, в Бодуэне де Куртенэ он обрел понимающего и очень увлеченного учителя, заботливого по-отцовски старшего друга, широта научного горизонта которого и неустрашимость в борьбе за собственные убеждения стали для Фасмера, а через Фасмера и для его учеников идеалом настоящего ученого. Среди учителей М. Фасмера следует назвать А. А. Шахматова** и Г. А Ильинского***. Позднее М. Фасмер вспоминал, что он был благодарен каждому воскресному утру, проведенному с А. А. Шахматовым в том кругу ученых, который тогда у него собирался.

* Иван Александрович Бодуэн Де Куртене (1845-1929.) Русский и польский лингвист. Представитель польской ветви старинного французского рода. Работал в России, Австрии, Польше, писал на русском, польском, немецком, французском и других языках. Защитил докторскую диссертацию в 1874 г. Профессор университетов в Казани, Юрьеве (Тарту), Кракове, Петербурге (1900-1918 гг.). Член-корреспондент Санкт-Петербургской Императорской академии наук с 1897 г. Одним из первых отказался считать лингвистику только исторической наукой и изучал современные языки. Исследовал вопрос о причинах языковых изменений, занимался социолингвистикой, теорией письма, участвовал в разработке реформы русской орфографии, осуществленной в 1917-1918 гг. Отредактировал и дополнил словарь В. И. Даля. Бодуэн создал целых две крупных лингвистических школы: Казанскую и Петербургскую.

** Алексей Александрович Шахматов (1864-1920). Русский филолог, лингвист и историк, основоположник исторического изучения русского языка, древнерусского летописания и литературы. Академик Императорской Санкт-Петербургской АН, член Императорского православного палестинского общества. С 1 января 1901 года – действительный статский советник.

*** Григорий Андреевич Ильинский (1876-1938).Окончил 6-ю петербургскую гимназию и историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета с золотой медалью. Был оставлен на кафедре славянской филологии для подготовки к профессорскому званию. С 1904 года – приват-доцент кафедры славистики в Санкт-Петербургском университете, затем профессор в университетах Харькова, Юрьева, Саратова (1920-1928), Казани, Москвы. Доктор филологии с 1911 г. Член-корреспондент Российской Академии наук с 1921 г., академик Болгарской (с 1929 г.) и Польской (с 1930 г.) академий наук. 11 января 1934 г. был арестован по сфабрикованному НКВД делу «Русской национальной партии», осужден на 10 лет лагерей и отправлен на Соловки. Затем тюрьма была заменена ссылкой. В 1937 году был арестован повторно и расстрелян.

Интересно отметить, что именно в это время М. Фасмер вновь переступил порог родной гимназии, на этот раз в качестве преподавателя немецкого языка. Скорее всего, молодой человек таким образом пополнял свой скромный бюджет.

В 1907-1908 годы Фасмер совершил поездку в Грецию (Афины, Салоники), где изучал диалекты греческого языка, а также албанский язык. По собственным словам, он уже тогда намеревался создать русский этимологический словарь и считал это главной целью своей научной деятельности.

В восемнадцатилетнем возрасте М. Фасмер опубликовал и первую фундаментальную работу «Греко-славянские этюды», посвященную греческим заимствованиям в церковнославянском и русском языках. Первая часть этой работы появилась в 1906 году, еще до окончания Максом Фасмером университета, вторая и третья части – в 1907 и 1909годы. По мнению специалистов, эта работа, до сих пор оставшаяся непревзойденной, сделала двадцатитрехлетнего М. Фасмера знаменитым ученым-славистом.

В Греции он заболевает малярией и вынужден отправиться для длительного санаторного лечения в Финляндию, где занимается финским языком и фольклором, что пригодилось ему при изысканиях в области финноугроведения и вылилось в специальное сообщение о финнорусских заимствованиях. Пребывание в Греции открыло М. Фасмеру значимость других балканских языков.

В 1909 году он сделал критический обзор исследований румыно-славянских языковых связей, где обращено внимание на отсутствие общих работ, посвященных славянским заимствованиям в румынском языке. В том же 1909 году он опубликовал ряд османско-турецких этимологий.

С 1910 года Макс Фасмер смог полностью посвятить себя науке. А в сентябре того же года он женился на дочери своего учителя – Цезарии Ивановне, урожденной Бодуэн де Куртенэ*, ставшей впоследствии известным ученым – этнографом и историком культуры. Бракосочетание их состоялось 12 сентября 1910 года в Витовте в Западной Галиции. Через четыре года союз их, однако, разладился, и Фасмер женился снова, на этот раз судьба семьи сложилась счастливо. Макс Фасмер и его жена Эльза Нипп прожили вместе всю оставшуюся жизнь.

* Цезария Бодуэн де Куртене (1885-1967).Получала домашнее образование, после переезда семьи в Краков в 1893 г. стала учиться в гимназии. С 1900 г. продолжала обучение в Санкт-Петербурге, училась на Высших женских Бестужевских курсах, затем на историко-филологическом отделении Санкт-Петербургского университета, окончив его в 1911 г. и защитив под руководством Ф. Ф. Зелинского диссертацию о языке опубликованного Ст. Пташицким польского молитвенника XVI века. По окончании университета преподавала в Варшаве в частных гимназиях. В 1922 г. защитила в Варшавском университете докторскую диссертацию «Святая Цецилия: к вопросу о происхождении апокрифов». С 1924 г. преподавала этнографию и этнологию в Виленском университете имени Стефана Батория, с 1929 г. профессор. В 1933 г. перешла на ту же должность в Варшавский университет. В 1935 г. стала одним из создателей Этнографического музея в Варшаве. С началом Второй мировой войны бежала из Польши и оказалась в Палестине, где стала одним из создателей Польского научного института, в котором, в частности, было организовано обучение военнослужащих 2-го польского корпуса. С 1947 г. жила и работала в Лондоне, где стала одним из соучредителей Польского научного общества заграницей, преподавала в Польском университете заграницей, с 1958 г. его ректор.

В 1908-1910 годы обучался в университетах Кракова, Вены и Граца. В 1910 году защитил свою работу «Греко-славянские этюды», как магистерскую диссертацию, за нее он получил премию имени М. И. Михельсона от Императорской Санкт-Петербургской Академии наук. Сдал экзамены на право чтения лекций и получил должность приват-доцента в Санкт-Петербургском университете. С 1912 года в должности профессора славянской филологии, индоевропейского и сравнительного языкознания преподавал на Высших женских Бестужевских курсах. В 1915 году защитил докторскую диссертацию по теме «Исследование в области древнегреческой фонетики».

В период своей научно-педагогической деятельности в России Фасмер также был награжден светло-бронзовой медалью для ношения на груди в память 300-летия царствования Дома Романовых (1913 г.).

***

После февральской революции и установления в стране нового строя министр народного просвещения А. А. Мануйлов во всеуслышание объявил о решении Временного правительства открыть с 1 июля 1917 г. в составе Саратовского университета три новых факультета, в их числе – историко-филологический. Однако для нормального функционирования его требовались значительные научно-преподавательские кадры, которые отыскать на месте оказалось практически невозможно. Поэтому оставалось рассчитывать на талантливую молодежь и ученых старшего поколения из Петрограда, Москвы, Томска и других крупных научных центров, согласившихся возглавить строительство основ саратовской гуманитарной науки и сделать факультет настоящим «научным центром края, придать его научному облику свое особое выражение». Так в Саратовском университете был открыт историко-филологический факультет – первая гуманитарная образовательная структура на огромной территории юго-востока Европейской России. Первым деканом факультета стал Семен Людвигович Франк.

Революция 1917 года и последовавшие за ней бурные события кардинально изменили уклад жизни многих и многих деятелей российской науки и просвещения. Это нашло свое конкретное воплощение и в судьбе Фасмера: постановлением Временного правительства от 1 июля 1917 года он был утвержден ординарным профессором по кафедре сравнительного языкознания и славистики Саратовского университета. Он читал курс «Введение в языкознание», вел лекции и практические занятия по русскому, старославянскому и польскому языкам. Среди рекомендуемых пособий для самостоятельной работы студентов по старославянскому языку Фасмер указывал труды известных зарубежных и отечественных ученых: В. Вондрака «Altkirche-slavische Grammatik» (Berlin, 1912), А. Лескина «Грамматика древнеболгарского (древнецерковносла-вянского) языка» (Пер. Н. Петровского. Казань, 1915), С. Кульбакина «Древний церковнославянский язык» (Харьков, 1917), Н. Каринского и др.

Он занимался также научно-популяризаторской деятельностью среди любителей местной старины. Известно, например, что на обращение выступить с публичными лекциями перед членами Саратовской ученой архивной комиссии, профессор Фасмер «предложил такую программу своих чтений: 1) Взаимоотношение индоевропейских языков. Родина индоевропейцев. 2) Взаимоотношение угро-финских языков. 3) Турецко-татарские языки. Вопрос о болгарах. 4) Родина славян». Кроме того, он преподавал в университете немецкий язык.

Позже Фасмер вспоминал, что задержка на год в Саратове была очень приятной, потому что можно было услышать редчайшие языки, например, калмыцкий, что давало новую пищу уму этимолога. В. Кипарский, перефразировав в своих воспоминаниях знаменитые слова Юлия Цезаря: «Veni, vidi, vici» – «пришел, увидел, победил», замечает: «Фасмер пришел, увидел и проэтимологизировал». Недалеко от Саратова находилась немецкая колония, которая частично сохранила песни и обычаи, восходившие к XVIII веку, что вызвало желание Фасмера создать диалектный словарь волжских немцев. При этом он стремился также ускорить работу над саратовским русским диалектным словарем, завершенный вариант которого затем передал на хранение в Саратовскую ученую архивную комиссию.

В 1918 году ряды профессоров Саратовского университета пополнил Григорий Андреевич Ильинский, один из учителей М. Фасмера. За годы работы в университете (1920-1927 гг.) он прочел курсы истории сербского, болгарского, польского языков, преподавал старославянский язык, сравнительную грамматику славянских языков, а также историю славянских литератур, вел практические занятия по славянским языкам и литературам. Свою преподавательскую деятельность на кафедре Ильинский начал вступительной лекцией «Что такое славянская филология?», в которой дал определение этой научной дисциплины. Ильинский, в частности, считал, что, наряду с разработкой теоретических проблем, славянская филология способна помочь решению практических задач по укреплению контактов со славянскими народами и государствами. Выходя за рамки филологии, профессор утверждал, что самые «разнообразные и сложные сведения» о славянах могут быть почерпнуты из славяноведения. Он верил, что наука стоит на пороге небывалого расцвета славянских исследований. «Этот расцвет,– писал ученый,– будет так могуч и так пышен, что перед ним должны будут померкнуть и те бесчисленные заслуги, которые славяноведение оказало в своем более чем столетнем прошлом. Только теперь перед нашей наукой открывается перспектива нормального и беспрепятственного творчества во всей его необъятной широте, и только теперь славистика,– эта пока лишь незаметная часть универсального человеческого знания,– получает возможность выйти из тиши ученых кабинетов на широкий форум жизни!». Но мечта ученого не осуществилась. Официальная идеология внедряла в сознание масс классовый, интернациональный, а не национальный или этнокультурный подход, и потому немало важных положений было изъято из текста подготовленной для печати одноименной статьи, опубликованной Ильинским в «Ученых записках» Саратовского университета (1923 г. Т. 1. Вып. 3). Через три года статья была напечатана полностью, без купюр в журнале болгарского Славянского общества «Славянски глас» (1926 г. Кн. 1/2; кн. 3). Ильинский сотрудничал и активно переписывался с известным славистом М. Г. Попруженко, эмигрировавшим в 1920 году в Болгарию, который после ареста Ильинского довел до печати его труд «Опыт систематической кирилло-мефодиевской библиографии» и затем продолжил работу в этом направлении. Заметим, что судьбы двух профессоров-славистов, Ильинского и Дурново, очень похожи: Ильинский также был арестован по «делу славистов», не миновал Соловки, был сослан в Сибирь, в 1937 году повторно арестован и расстрелян.

В послереволюционной провинции были серьезные жилищные проблемы, цены неуклонно росли, особенно на продукты питания, разразилась эпидемия сыпного тифа, голод захватывал не только центральные районы, но и Поволжье. К тому же с весны 1918 года стало все больше ощущаться идеологическое давление большевистской власти на сферу образования и науки. Работать и жить, а вернее – выживать, в Саратове становилось все труднее, что нашло отражение в переписке ученых. Так, Н. Н. Дурново писал академику В. М. Истрину летом 1921 года, что из командировки в Москву возвращаться в Саратов не собирается из-за неблагоприятных условий для научных занятий, враждебного отношения саратовских властей к университету и «критического» положения с продовольствием. Месячного заработка едва хватало, чтобы прокормиться с семьей в течение недели. Он отмечал, что «значительная часть профессоров из Саратова уехала, находя невозможным свое дальнейшее пребывание там…». О различных трудностях, мешающих работе, в письмах 1924 года академику Б. М. Ляпунову сообщал и Г. А. Ильинский: «К материальным невзгодам присоединяются моральные»,– писал он, имея в виду прежде всего идеологическое давление на профессуру, от которой требовалось «читать лекции, не исключая и лингвистических, в марксистском духе». Однако подобная ситуация была характерна не только для Саратовского университета…

Но в Саратове Фасмер оставался недолго – до ноября 1918 года. После октябрьского переворота Фасмер, находясь в Финляндии, наотрез отказался возвращаться в Саратов и переехал в Дерпт (ныне Тарту), Эстония. На принятие такого жесткого решения повлияли многие причины. Фасмер был далек от политики. Вспоминается случай из жизни Макса Фасмера, еще студента Петербургского университета. В 1905 году он умолял своего сокурсника, революционера Дмитрия Мануильского, «делать вашу русскую революцию не столь громогласно: мешаете же готовиться к сессии». Не могло не повлиять на это решение и происшествие, случившееся 8 ноября 1917 года, когда, со слов жены ученого, «…в ее доме восемь вооруженных людей с санкции Военной секции произвели обыск. Они заявили, что, по сведениям, у парадного был замечен человек с шашкой и револьвером, который произвел несколько выстрелов. Обыском хотели воздействовать на хозяина дома, чей сын, армейский офицер, отказался выполнить приказ о сдаче клинка и револьвера, мотивируя это тем, что оружие вверено ему военными властями. Обыскивающие прихватили с собой две коробки: с вином и вещами. Обыск производился грубо. Бандиты вошли и в комнату профессора Фасмера, спросили, нет ли у него оружия (у него не было револьвера – к «счастью»), оглядели комнату, но обыскивать не стали». Но, думается, все же основным мотивом в выборе дальнейшего пути явилось острое ощущение ученым сложности, а зачастую и невозможности существования людей умственного труда в революционной атмосфере.

Еще в 1918 году Фасмер подавал заявление с просьбой принять его приват-доцентом в Тартусский сельскохозяйственный университет, а в 1919 году по рекомендации И. А. Бодуэна де Куртенэ и профессора Хельсинского университета И. Ю. Микаола он был избран профессором сравнительного языкознания университета в Тарту. Так Фасмер оказался в Дерпте (Тарту). Здесь при помощи Евангелия и немногих книг, опираясь на собственное знание финского языка, он вскоре выучил эстонский язык и мог читать лекции в Дерптском университете по-эстонски.

Во время своего пребывания в Дерпте вместе с эстонскими коллегами М. Фасмер подготовил к рассмотрению предложение о подготовке словаря разговорного прибалтийско-немецкого языка. В 1918-1921 годы он преподавал в Тартуском университете в должности ординарного профессора. Участвовал в возвращении (на основании мирного договора между Эстонией и РСФСР от 2 февраля 1920 г.) в Тарту из Воронежа университетской библиотеки, куда она была эвакуирована во время Первой мировой войны. Одновременно переправил из России свою личную библиотеку, которую впоследствии предоставил в пользование германским славистам и использовал в своих работах.

В 1921 году Фасмер получил приглашение из Лейпцига на должность ординарного профессора историко-филологического отделения философского факультета Лейпцигского университета, работал на кафедре славянской филологии. С 1921 года – содиректор Индогерманского института, института Юго-Восточной Европы и Ислама и Государственного научно-исследовательского института индогерманистики. В 1924 году основал журнал «Zeitschrift für slavische Philologie» («Журнал славянской филологии»), который вскоре стал одним из ведущих зарубежных славистских изданий и выходит поныне. В журнале публиковались статьи и самого Фасмера по русской этимологии.

В 1925 году Фасмер переехал в Берлин, занимая до 1945 года должность ординарного профессора Славянского института в Берлинском университете Фридриха-Вильгельма. Он заведовал кафедрой славянской филологии, был членом Саксонской и Прусской Академий наук. В 1925-1933 годы издал 12 томов «Очерков славянской филологии и истории культуры» (Grundrisse der slavischen Philologie und Kulturgeschichte, Berlin, Leipzig, 1925-1933 гг.). Всего предполагалось выпустить 90 томов. Кроме того, в 1932-1936 годы он издает 4-томные «Очерки исторической этнологии Восточной Европы», затрагивавшие весьма важный сюжет о расселении в российской средней полосе финских племен.

В 1926 году участвовал в научной конференции в Минске. 14 января 1928 года Фасмер был избран иностранным членом-корреспондентом по разряду лингвистики (славянская филология) Отделения гуманитарных наук Академии наук СССР.

В 1930-1931 годы выступал с лекциями в Лунде, Уппсале, Стокгольме. 1937-1941 годы выступал с лекциями в Софии, Будапеште, Бухаресте и Хельсинки. В 1938-1939 годы Фасмер читал лекции в Колумбийском университете Нью-Йорка, где начал систематически работать над составлением словарных статей для этимологического словаря русского языка. Работу над словарем он продолжил и возвратившись в Берлин.

В биографии М. Фасмера отразился весь двадцатый век, все перипетии русско-германских связей и противостояний. Огромный научный престиж и незаурядная дипломатичность позволяли ему держаться вдали от политики.

Он не вступил в нацистскую партию. На работу ходил с двумя портфелями, дабы не было свободной правой руки во избежание нацистского приветствия. Когда в 1930-е годы Фасмера однажды спросили, почему в его кабинете не висит портрет фюрера, он ответил, что предпочитает не держать у себя ничего лишнего. Одно это требовало в то время немалой храбрости.

Не меньшей храбрости требовала попытка создания словаря русского языка в Берлине в 1938 году! Это кажется фантастикой. Мнение официальной нацистской идеологии относительно славян было общеизвестно. Пропаганда старательно созидала из восточных соседей образ недочеловеков (Untermensch). В марте 1939 года Германия оккупировала Чехословакию и начала предъявлять претензии к Польше. В сентябре того же года с войны между Германией и Польшей началась Вторая мировая война.

Узнав, что знакомые ему польские филологи попали в концлагеря, он начал ходатайствовать за них, и едва сам не угодил за колючую проволоку. Фасмер добивается освобождения из Бухенвальда известного ученого Б. Унбегауна*, также выходца из России. Во времена нацистской диктатуры Фасмер неоднократно выступал в защиту неугодных режиму ученых.
* Борис Генрихович Унбегаун (1898-1973). Один из выдающихся филологов-русистов нашего времени. Академик Н. И. Толстой так написал о книге Б. Унбегауна «Русские фамилии»: «Лучшая книга о русских фамилиях принадлежит ученому с нерусской фамилией, но с русским самосознанием, русским сердцем и с русской нелегкой судьбой». Воевал на фронтах Первой мировой войны. Во время Гражданской войны в России служил в Добровольческой армии, был ранен, после поражения белых поселился в Европе. Учился в Сорбонне. В 1935 г. защитил докторскую диссертацию на тему «Русский язык XVI века». Во время немецкой оккупации Б. Унбегаун вступил во французское Сопротивление и как участник антигитлеровской борьбы был арестован в 1943 г. и отправлен в концлагерь Бухенвальд. С 1953 по 1965 гг. постоянно жил в Оксфорде, работая профессором сравнительной славянской филологии. С 1965 года – профессор славянской лингвистики в Нью-Йоркском университете, где остался до конца жизни.

И в редактируемым Фасмером «Вестнике…» нашлось место для «запрещенных» авторов, которых Фасмер публиковал под вымышленными именами, рискуя многим. Из-за публикаций статей «авторов иудейского происхождения» журналу неоднократно угрожало закрытие. Занимался он и такими малопопулярными и даже опасными в Германии тридцатых годов темами, как польские диалекты в Силезии или лужицкие славянские языки.

С 1933 года Фасмер принадлежал Церкви Исповедания (Bekennende Kirche ) – той части протестантской церкви в Германии, которая начиная с 1934 года открыто противопоставила себя национал-социалистическому режиму.
* Исповедующая церковь (нем. Bekennende Kirche) – христианское движение Сопротивления в нацистской Германии. В 1933 году нацистский режим вынудил протестантские церкви Германии слиться в одну Немецкую евангелическую церковь, которая должна была бы поддерживать нацистскую идеологию. Церковная оппозиция была вынуждена уйти в подполье. Члены Исповедующей церкви участвовали в различных формах сопротивления, особенно в деле укрывания евреев от нацистского режима. Пастор района Далем в Берлине М. Нимёллер, который с Кюннетом и Лилье с мая 1933 г. возглавил движение. Сопротивление режиму вызывало недовольство у нацистской верхушки. Многие священники из Исповедующей церкви привлекались нацистскими судами за измену родине. Некоторые лидеры Исповедующей церкви (Мартин Нимёллер и другие) были отправлены в концентрационные лагеря, где часть из них погибла. Один из лидеров движения Дитрих Бонхёффер был заключен в тюрьме Тегель, откуда он был перемещен в концлагерь Флоссенбург и 8 апреля 1945 г. повешен.

Свою работу Фасмер не прерывал и в годы Второй мировой войны, несмотря на многочисленные трудности. Кроме подготовки словарных статей Фасмер в это время продолжал писать работы по славистике и преподавать на кафедре (занятия велись до февраля 1945 г.).

30 января 1944 года, фугасная бомба попала в квартиру Фасмеров. Сам ученый в это время находился в бомбоубежище, однако его библиотека и рукописи, включая картотеку для этимологического словаря, были уничтожены. Когда супруги выбрались наружу, повсюду на земле валялись книги и листы бумаги, а дом пылал. Библиотека, вывезенная Фасмером из Саратова, все накопленные к тому времени материалы к словарю погибли (спасти удалось только собрание русских гидронимов).

Ученый вспоминал: «Когда значительная часть словаря уже была подготовлена, попадание бомбы (январь 1944 г.) лишило меня не только этой и других рукописей, но и всей моей библиотеки. Вскоре мне стало ясно, что после войны я должен сосредоточить все силы на словаре, если вообще продолжать работу по намеченному плану. Картотека погибла, но я мог рассчитывать на богатое собрание книг Берлинского славянского института».

Фасмер сразу же начал собирать библиотеку заново, ездил в другие города, разыскивая нужные книги, но словарь и тем самым дело, которое Фасмер считал для себя главным в науке, оказалось под угрозой. Фасмер стал составлять картотеку заново, пользуясь библиотекой Славянского института. C 1945 года, когда библиотека стала ему недоступна, Фасмер продолжил работу в других берлинских библиотеках. В разбомбленном, холодном Берлине невообразимо странно выглядел этот человек, выписывавший слова из чудом сохранившихся книг безлюдных библиотек…

В 1945-1946 годы он не издал ни одной статьи, сосредоточившись на восстановлении словарной картотеки. Скудный военный рацион все-таки тоже дал о себе знать. Из-за элементарной нехватки витаминов стали подводить глаза. Об условиях своей жизни в Берлине того времени Фасмер пишет «В холодные недели декабря температура по утрам во всех наших комнатах была ниже нуля. Воду для бритья нужно было употреблять очень быстро, пока она не покрылась ледяной коркой. Но у меня такое впечатление, что, несмотря на холод, человек довольно долго может сохранять здоровье, впрочем, вероятность тяжело заболеть также велика…

Мой этимологический словарь быстро продвигается. Во время бомбежки погибло шесть сигарных коробок с карточками. За полтора года я наполнил карточками восемнадцать новых коробок и продолжаю систематически прочесывать разные журналы. В целом мы живем неплохо, но из-за чрезвычайных условий питания очень болят глаза, так что моих гостей я часто вынужден приветствовать не снимая темных очков». (Письмо А. Раммельмейеру, 3. 01. 1947).

Впоследствии Фасмер в одном из писем из Стокгольма (1948 г.) вспоминает: «Мы с женою бездетны и потеряли во время войны все наше имущество. У нас нет ни своих кроватей, ни одеял. С 1944 года мы жили у знакомых, постоянно подвергаясь опасности потерять и это временное жилье. В моем возрасте человеку приходится считаться с возможностью скоропостижной кончины, в особенности в условиях плохого продовольственного снабжения в Германии. По этой причине я уже несколько лет назад приобрел болезнь глаз, которая здесь при лучшем питании сразу же прошла»*.
* Когда фашистская Германия капитулировала, в Берлине оставались 1 700 000 человек. Главной проблемой советских властей стало спасение горожан от голодной смерти. В мае 1945 года была введена 5-уровневая карточная система. Больше всего еды получали ученые и артисты, меньше всего – старики и домохозяйки. Их карточки назывались Friedhofskarte, «билет на кладбище».

Благо, Фасмера пригласили в качестве гостевого профессора в Русский институт при Стокгольмском университете. В. Кипарский вспоминал: «После европейской катастрофы 1945 года Фасмер все должен был начать с нуля, так же как после большевистской революции 1917 года. За одну ночь от бомбежки погибла вся его библиотека и его картотека. На следующий же день, как он мне рассказывал, он отправился на поиски новых книг. Но много ли можно было наработать в Берлине, захлестнутом нашествием с востока? В этот момент помощь пришла оттуда, откуда она приходила ко многим пострадавшим европейцам, из северной сказочной страны «молочные реки, кисельные берега», в течение полутора столетий не знавшей войны – из Швеции. Несмотря на то, что Фасмеру уже было за 60, Стокгольмский университет предложил ему кафедру славянской филологии. Если принять во внимание, что в Швеции, как и в Финляндии, кафедру получают не по приглашению, а пройдя открытый конкурс, это было не только благодеяние, но одновременно необыкновенно высокая честь, которой раз в десятилетия удостаиваются выдающиеся ученые страны. В случае же Фасмера речь шла об иностранце и, что еще хуже,– о подданном государства, только что проигравшего войну и всеми растоптанного».

В марте 1948 года Фасмер увольняется из Берлинского университета. В запросе о причинах увольнения Фасмер писал: «Решающую роль в моем решении покинуть университет им. Гумбольдтов, в котором я проработал 22 года, сыграли разногласия с коллегами-коммунистами, в особенности с профессором В. Штейницем, которые стремились ограничить свободу моей преподавательской деятельности». 2 апреля 1948 года совет кураторов Стокгольмского университета назначил Фасмера ординарным профессором славянских языков с обязательством преподавания современных русского языка и литературы. 11 июня 1948 года назначение Фасмера было утверждено королем Швеции и с 1 июля вступило в силу. Два года, с 1948 по 1949 годы, Макс Фасмер жил в Стокгольме, отъедался и лечился.

В Стокгольме он старается жить с привычной для него интенсивностью, в согласии со своими интересами в науке и преподавании. Фасмер ведет занятия по старославянскому языку и чтению старославянских текстов повышенной трудности, по «Повести временных лет», польской исторической фонетике и морфологии, поэзии классика польского Ренессанса Миколая Рея. «Он хотел, чтобы началась исследовательская работа, хотел вдохновлять и пробуждать», курирует защиту двух диссертаций. Однако в Русском институте почти не было коллег, близких Фасмеру по духу и интересам.

Тогдашняя студентка Фасмера Барбара, берлинка по происхождению, вспоминает: «Трудности для него начались, похоже, с самого начала. Одним из факторов было наверняка то, что он почти не владел шведским, а студенты не все знали немецкий. К тому же в первые послевоенные годы в стране чувствовалась известная враждебность по отношению к немцам». Временное жилище (они живут в пансионе «Андерссон»), неизвестность, сомнения, тоска по Берлину – все это создавало атмосферу жизни на чемоданах. Фасмер думает о возвращении и постоянно взвешивает «за» и «против».

Несмотря на помехи, работа над словарем шла дальше. За время пребывания в Стокгольме он собственноручно восстановил погибшую картотеку. Извиняясь перед своей корреспонденткой за перерыв в переписке, 12 ноября 1948 года Фасмер пишет: «Я целиком погрузился в мой словарь и, если не считать лекций, целый день провожу за чтением журналов». Летом (в письме от 10.07.1948) он сообщал: «Почти целыми днями я работаю в институте, где в помещениях высокие потолки и прохлада». Приведем рассказ В. Кипарского о Фасмере за работой над словарем:
«Во время двухлетнего пребывания Фасмера в Швеции я посещал его трижды. Никогда не забуду картину, открывшуюся мне, когда я впервые спросил о Фасмере в Русском институте.
– Хочешь на него посмотреть? Нет ничего проще, прошу! – директор института Нильссон открыл соседнюю дверь – это было огромное, совершенно голое помещение, в середине которого стояли небольшой столик и жесткий стул. На столике лежал толстый словарь и стоял ящик с карточками. На стуле сидел великий ученый и писал карточки. В скандинавских странах не так, как в немецких университетах: у профессора там нет ни секретарш, ни студентов-лаборантов, ни ассистентов или прочих помощников, к которым Фасмер привык в университете Фридриха-Вильгельма. Зато ему не нужно было заботиться ни о чем, кроме своих лекций, экзаменов и научной работы.

Заказывать книги и вести канцелярию было делом особого директора института, который освобождал его от всего этого. И вот так собственными руками за эти два шведских года Фасмер смог восстановить уничтоженную бомбежкой картотеку своего «Русского этимологического словаря».
Когда в 1949 году он, можно сказать, под покровом ночи покинул Швецию, чтобы последовать приглашению только что основанного Свободного университета, рукопись словаря была почти готова…»

4 декабря 1948 года в Западном Берлине был создан Свободный университет, основанный в ответ на преследование, с которым сталкивались студенты, которые обучались в Университете, в то время находившемся в советском секторе разделенного города.
28 января 1949 года декан философского факультета направляет Фасмеру неофициальный запрос о его готовности стать во вновь созданном университете профессором славистики. Фасмер отвечает быстро и заинтересованно: «Основание Свободного университета я приветствую с большой радостью и с живейшим интересом слежу за его развитием». 8 февраля 1949 года реорганизованный Берлинский университет получил имя В. и А. Гумбольдтов.

Издание «Этимологического словаря русского языка»

19 мая Фасмер подал заявление об уходе из Русского института. Роль шведского сидения была исчерпана. Накануне отъезда из Швеции Фасмер в сентябре 1949 года пишет: «С июня я подготовил 2 выпуска (из 20) этимологического словаря (А и Б), которые уже печатаются у Винтера. Подготовка к печати идет дальше, я уже на слове ветвь, карточки заполняют 2 чемодана. Как только эта забота спадет с плеч, я напишу «Славянские древности», рукопись которых уже довольно объемистая. Только бы ничто не пропало при переезде…»

Словарь был вновь собран и почти готов к печати. Аргументы «за» перевесили, и Фасмер решил вернуться в Берлин. 24 августа 1949 года Фасмеру предлагалось с 1 сентября 1949 года занять место ординарного профессора славистики в Свободном университете. Фасмер имел намерение преподавать в обеих частях разделенного города, но для руководства университета им. Гумбольдтов такой вариант был неприемлем, и Фасмер был поставлен перед выбором. Выбор его был сделан в пользу западноберлинского университета, в котором он видел продолжателя традиции alma mater Berolinensis. Вполне возможно, что на его выбор, в каком из Берлинов жить, повлияло известие о гибели в ГУЛАГе брата Рихарда Фасмера.

Из письма Б. Унбегауна после возвращения Фасмера в Берлин: «После всего, что Вы писали мне о ситуации в Швеции, Ваше решение вернуться в Берлин меня не слишком удивляет. И все же я восхищаюсь Вашим мужеством, хотя и знаю, что мужество себя всегда оправдывает. Многие знают это, но мало кто может так поступать. Я от души поздравляю Вас с возвращением в Вашу страну, к Вашим прежним коллегам и ученикам, в привычные, хотя и несколько изменившиеся условия. Желаю Вам большого счастья и успехов» (1.10.1949.

«О составлении «Этимологического словаря русского языка» как о главной цели своей научной деятельности я мечтал еще во время первых исследований, посвященных влиянию греческого языка на славянские (1906-1909 гг.). Недостатки ранних работ побудили меня в дальнейшем интенсивнее заняться изучением славянских древностей, а также большинства языков соседних славянам народов»,– так писал 64-х летний Фасмер в 1950 году в предисловии к словарю. В 1949-1956 годы Макс Фасмер – ординарный профессор, заведующий кафедрой славистики Свободного университета в Западном Берлине. До июня 1949 года Фасмер занимался сбором материала для словаря и восстановлением утерянных данных по памяти, а с 1949 года он начал обрабатывать рукопись словаря. Словарь издавался в Хайдельбергском университетском издательстве «Карл Винтер» (Carl Winter). Первый выпуск словаря вышел в 1950 году. Издание продолжалось до 1958 года отдельными выпусками, которые составили три тома. В издательстве «Карл Винтер» этимологический словарь Фасмера вышел на немецком языке. Это издание М. Фасмер открывает посвящением Словаря памяти отца и брата: «Памяти моего отца, купца из Альтоны Рихарда Фасмера (1853-1924) и моего брата, петербургского востоковеда Рихарда Фасмера (1888-1938)».

Работа над переводом словаря на русский язык началась в 1959 году. Перевод был издан в 1964-1973 годы в Москве филологом-славистом О. Н. Трубачевым (1930-2002 гг.) тиражом 10000 экземпляров. Словарь вышел с исправлениями и дополнениями, в результате чего вырос больше чем на одну треть и составил уже четыре тома. После этого он несколько раз переиздавался.

В 1956 году Фасмер посетил Москву, участвуя в работе Международного комитета славистов. В том же году вышел на пенсию.

Фасмер был действительным членом многих иностранных академий: Саксонской и Прусской академий, академий наук Стокгольма и Копенгагена, Академии наук и литературы в Майнце, членом-корреспондентом АН СССР, а также академий наук в Будапеште, Осло, Вене, Софии и др.

В сталинскую послевоенную эпоху сотрудник Свободного университета Макс Фасмер был у властей СССР на плохом счету. Только в конце 50-годов, с наступлением «оттепели» он в 1956 году участвует в конференции, посвященной сравнительной грамматике славянских языков, и в первом заседании Международного комитета славистов, вместе с будущим переводчиком его словаря О. Н. Трубачевым, а также – Романом Осиповичем Якобсоном, после долгого отсутствия посетившего страну. В 1958 году Фасмер был приглашен в Москву на IV Международный конгресс славистов. Именнно на этом конгрессе советские слависты предложили перевести его словарь на русский язык, поскольку составление подобного словаря в СССР тогда не планировалось. К этому времени относится редкая фотография, запечатлевшая двух знаменитых учеников школы Карла Мая – Дмитрия Сергеевича Лихачева и Макса Фасмера.

30 ноября 1962 года Макс Фасмер скончался. Похоронен в Западном Берлине, на кладбище евангелического прихода Николасзее. В 1987 году решением Сената его захоронение получило статус почетной могилы (нем. Ehrengrab).

А два года спустя в книжных магазинах Москвы появился на прилавках первый том его словаря в переводе на русский язык. Круг замкнулся.

Четырехтомный «русский Фасмер» – этимологический словарь русского языка стал для ученого как бы нерукотворным «памятником прочнее бронзы» («monumentum aere perennius»). – Этот словарь до сих пор является самым авторитетным среди подобных книг. Зачастую у славистов ссылка на Фасмера – окончательный довод, опровергнуть который не всякому удается. Словарь вновь и вновь переиздается – и столь же моментально исчезает с прилавков книжных магазинов.

«По рождению, по культуре, приобретенной в детстве, по образованию он был русским человеком, ученым, сохранившим верность русской теме до конца жизни. Он был филологом русской школы; раскройте его словарь (имеется в виду «Этимологический словарь русского языка»), и вы увидите, как много места отведено там диалогу с ее светилами – с Шахматовым (с которым он чаще расходится в толкованиях), с Ильинским (к которому бывает настроен критически), с Соболевским (многие конкретные суждения которого нередко принимает)» – так писал о М. Фасмере и об отражении в его словаре русской филологической школы академик О. Н. Трубачев.

Долгая жизнь Фасмера дважды нарушалась войнами. В. Кипарский заканчивает свои воспоминания о М. Фасмере такими словами: «И то, что он в таких обстоятельствах все же создал свои труды, заслуживает величайшего восхищения, как у современников, так и у потомков».

***

Из воспоминаний о внешнем виде ученого: «Несмотря ни на какие времена и тяготы, Фасмер был, как обычно, строго одет в пиджачную тройку – зимой темную, летом светлую. Карманные часы на золотой цепочке делали его облик еще более старомодным. Неизменными атрибутами высокой, выше метра восемьдесят, фигуры были пальто и шляпа. И если Фасмера без пальто еще можно было увидеть на улице в сильную жару, то без шляпы – никогда. Он вежливо снимал ее, увидя знакомую женщину, пусть эта женщина была лишь студенткой первого семестра, а если ему с ней было по пути,– шел со шляпой в руке и открывал перед спутницей входную дверь…»

Фасмер был известен не только как хороший футболист, но и как любитель плавания. В Берлине он почти ежедневно ходил в бассейн.

***

ОСНОВНЫЕ ТРУДЫ М. Р. ФАСМЕРА (М. Vasmer)

Греко-славянские этюды.
I. Известия Отделения русского языка и словесности имп. Академии наук. 1906. XI. 2.
II. Греческие заимствования в старославянском языке. // Известия Отделения русского языка и словесности. 1907. XII.
III. Греческие заимствования в русском языке // Сборник Отделения русского языка и словесности. 1909. Т. 86.

Kritisches und Antikritisches zur neueren slavischen Etymologic.
I, II. Rocznik Slawistyczny (RS). 3. 1910;
III. RS. 4. 1911;
IV. RS. 5. 1912,
V RS. 6. 1913.

Исследования в области древнегреческой фонетики. Пг., 1914.

Ein russisch-byzantinisches Gesprächbuch. Leipzig, 1922.

Untersuchungen uber die ältesten Wohnsitze der Slaven. Teil I: Die Iranier, in Sudrussland. Leipzig, 1923.

Beiträge zur historischen Völkerkunde Osteuropas.
I. Die Ostgrenze der baltischen Stämme. Berlin, 1932.
II. Die ehemalige Ausbreitung der Westfinnen in den slavischen Ländern. В., 1934.
III. Merja und Tscheremissen. Berlin, 1935.
IV. Die ehemalige Ausbreitung der Lappen und Permier in Nordrussland. В.,1936.

Bausteine zur Geschichte der deutsch-slavischen geistigen Beziehungen. Berlin, 1938.

Die Slaven in Griechenland. В., 1941. Переизд.: Leipzig, 1970. Die griechischen Lehnwörter im Serbokroatischen. В., 1944.

Russisches etymologisches Worterbuch. Heidelberg, 1950-1958; (русский перевод) Фасмер Макс. Этимологический словарь русского языка. Т. 1-4. М., 1964-1973 (первое издание).

Grundriss der slavischen Philologie und Kulturgeschichte. Herausgeber zusammen mit R. Trautmann. Berlin; Leipzig, 1925-1933. Bd. 1-12.

Полный список трудов М. Фасмера: Festschrift fur Max Vasmer zum 70. Geburtstag am 28. Februar 1956. Berlin, 1956; Zeitschrift fur slavische Philologie. Heidelberg, 1963. Bd. XXXI. H. 1.

***

В конце главы предлагаем вниманию читателей краткое жизнеописание Рихарда Фасмера.

Рихард Фасмер (1888-1938)

Как и старший брат Макс, Рихард учился в знаменитой петербургской классической гимназии Карла Мая, окончив ее с серебряной медалью в 1906 году.

После года учебы на философском факультете Лейпцигского университета Рихард Фасмер стал студентом Петербургского университета и обратился к изучению восточных языков и культур. Его учителями были выдающиеся представители Петербургской школы востоковедения Павел Константинович Коковцов (1861-1942 гг.) и Василий Владимирович Бартольд (1869-1930 гг.).

Сразу после окончания университета в 1910 году Фасмер пришел работать в Эрмитаж помощником хранителя богатейшей нумизматической коллекции музея. К этому времени он перешел в российское подданство. С января 1911 года Фасмер стал постоянным сотрудником музея, с которым будет связан все годы активной научной и музейной деятельности вплоть до ареста в 1934 году.

Когда началась Первая мировая война, Фасмер ушел на фронт, а после демобилизации в 1918 году вновь вернулся в Эрмитаж и стал хранителем отдела восточной нумизматики, а с 1920 года – куратором всего нумизматического собрания музея.

Рихард Фасмер был чрезвычайно одаренным человеком и выдающимся ученым. Он великолепно владел несколькими восточными языками – иранским, арабским, сирийским, древнееврейским, турецким. Фундаментальные работы Фасмера по восточной нумизматике до сих пор сохраняют свое значение и чрезвычайно высоко ценятся специалистами. За период наибольшей научной активности в 1925-1934 годах ему удалось опубликовать около 50 своих работ.

В 1934 году Рихард Фасмер был арестован по сфабрикованному ГПУ делу «Российской национальной партии» (РНП). Младший брат обвинялся в постоянных связях с заграницей, то есть со своим родным братом, к тому времени уже иностранным членом Академии наук СССР Максом Фасмером. С 1928 года Макс Фасмер жил в Германии, на следствии его объявили «национал-социалистом» и одним из зарубежных вдохновителей заговора, а его младшего брата «передаточным звеном нелегальной связи между центром РНП с фашистскими кругами». Как следует из материалов дела, в вину ученому-востоковеду вменялось три реальных факта, по общему обыкновению интерпретированных следственными органами в нужном духе. Во-первых, это постоянная переписка с братом и другими жившими в Германии родственниками – следствие уделило большое внимание тому, что летом 1933 году Рихард Фасмер по просьбе брата обращался к пастору еще действовавшей тогда в Ленинграде лютеранской церкви за подтверждением арийского происхождения М. Фасмера, а затем переслал в Берлин полученную справку с пометкой «к использованию в Советской России не подлежит». Во-вторых, это посещение его квартиры в 1923 году сотрудницей германского посольства (по другим сведениям, сестрой сотрудника посольства), слушавшей в университете лекции М. Фасмера и предлагавшей семье его брата помочь с выездом в Германию. Этот визит был описан как «передача шпионских сведений». В-третьих, стало известно, что М. Фасмер передавал деньги для брата через посетившего Германию академика В. И. Вернадского, что интерпретировалось как финансирование подпольной организации.

Постановлением Коллегии ОГПУ от 29 марта 1934 года Рихард Фасмер осужден на 10 лет лишения свободы в исправительно-трудовом лагере. 4 апреля Фасмера отправили этапом в город Свободный БАМЛага. Затем Рихарда Фасмера повезли дальше, и 25 мая 1934 года он оказался в местах лишения свободы Узбекистана, где провел четыре года. В БАМЛаге, затем в Ташкентском лагере Фасмер работал в канцелярии Управления среднеазиатских трудовых лагерей.

В 1935 году жена ученого пробовала хлопотать «о предоставлении ему возможности работать по специальности в музеях Ташкента» (где хранилось много неразобранных нумизматических материалов).

Талантливый ученый умер 26 февраля 1938 года в Отдельном лагере № 19 УМВД Узбекской ССР. Отметим, что Рихард Фасмер упокоился в земле Сасанидов, земле куфических кладов, которые всю жизнь были предметом его научных интересов. Все попытки найти место захоронения ученого в Узбекистане не увенчались успехом.

В 1956 году дело Рихарда Фасмера и все пятитомное дело ленинградской ветви РНП было пересмотрено. Выписка из дела о реабилитации знаменитого ученого гласит: «…каких-либо объективных доказательств виновности лиц, привлеченных по делу, не имелось, а материалы дополнительной проверки свидетельствуют о фальсификации дела путем вымогательства личных признаний арестованных и оговора ни в чем не повинных лиц». Было признано, что сотрудники Секретно-политического отдела ПП ОГПУ дело фальсифицировали, репрессий в отношении участников этой выдуманной партии не должно было быть. Рихард Рихардович Фасмер был полностью реабилитирован. В июле 2017 года Эрмитаж одобрил установку мемориального знака ученому Рихарду Фасмеру. Табличку установят на доме 32 по Дворцовой набережной, во дворе Эрмитажного театра.