…Жила в Вырице женщина, у которой дочь от рождения была немой, а мать не могла ходить без костылей. Пришла она с дочкой к старцу, который сказал ей:
– Господь поможет тебе, молись! Твоя материнская молитва должна помочь дочери.
Она встала на колени и долго молилась перед иконами в келье старца. Наконец батюшка сказал:
– Вставай, Господь услышал твою молитву. Пусть девочка подойдет ко мне.
Старец покрыл голову ребенка епитрахилью, помолился, и с того момента девочка заговорила. А вскоре и мать этой женщины, с трудом добравшаяся до кельи батюшки на костылях, возвратилась домой на своих ногах, забыв о болезни.
…Привезли к старцу девочку, умирающую от дизентерии. Батюшка помолился, причастил больную, и в тот же день девочка исцелилась.
…Одна женщина заболела. Врачи поставили страшный диагноз – саркома. Старец благословил ложиться на операцию. После операции, сделанной в Военно-медицинской академии, женщина, лежа на кровати, увидела: дверь открылась, вошел отец Серафим и спросил с улыбкой:
– Все хорошо, жива?
Соседки по палате ничего не видели. Скоро она стала выздоравливать. Профессор академии не раз показывал больную разным комиссиям. Все смотрели и изумлялись, ибо болезнь считалась неизлечимой.
…Жили в Ленинграде муж и жена – врачи. Он – профессор, она – доцент, начальник глазного госпиталя, прекрасный врач, многим вернула зрение. Все годы Великой Отечественной войны были вместе на фронте. Муж очень хотел иметь детей, а она – нет, сделала 18 абортов. В конце концов муж оставил ее, нашел другую женщину.
Возвратившись с фронта в Ленинград, она никак не могла устроиться ни на работу, ни с жильем: квартира записана на мужа, а без прописки не берут никуда на работу. Оказалась буквально на улице, без средств к существованию. Как член партии ходила в горком, но и там не помогли. Тогда она решила покончить с собой.
Идя в мрачном настроении по улице, она неожиданно встретила знакомую фронтовичку. Та с участием расспросила ее о жизни и, узнав о постигших несчастьях, сказала, что в Вырице живет старик, который многим помогает и открывает будущее.
Подумав, что это какой-то гадатель, врач решила поехать, так как терять все равно было нечего. В Вырице она нашла дом старца, там ее спросили:
– Вы к батюшке?
Она возмутилась:
– К какому батюшке! Не хватало мне только к попу обращаться, – и выбежала вон.
На улице по непонятной причине у нее отнялись ноги, она опустилась на обочину дороги и заплакала. Самыми последними словами ругала она мысленно мужа, партию, знакомую, пославшую ее к какому-то попу, но встать не могла: ноги не держали.
Вышла из дома женщина и сказала:
– Вас зовет батюшка.
Она категорически отказалась идти. Женщина подошла вторично и сказала:
– Ваше имя Н., вы врач-окулист, только что приехали из Германии, вас зовет батюшка.
Неожиданно для себя она встала и, как бы против своей воли, пошла в дом.
В келье она увидела старого монаха в схиме, лежащего на кровати. Тот ей сказал прямо, что во всех бедах виновата сама, убив своих детей. Поняв, что старцу открыта вся ее жизнь, она с плачем упала перед ним на колени. Он тут же утешил ее:
– Поезжай в Смольный, тебя назначат заведующей клиникой в Петергофе, дадут комнату. Потом станешь опекуном одной пациентки и переедешь к ней в Ленинград. Будешь приезжать ко мне, а потом и на могилку будешь ездить.
“Что за сказки он говорит”, – подумала Н.
– Я не сказки говорю, но все, что сказано, сбудется, – ответил старец на ее мысли.
Действительно, в Смольном ей дали назначение на работу в клинику Петергофа, и комнату там же, а впоследствии она перебралась в Ленинград, дожила до глубокой старости, стала очень верующей и до конца дней своих ездила на могилку старца в Вырицу.
Вспоминают такой случай. Однажды воры забрались в дом, где жил батюшка. Разбили окно в кухне, но попасть в келью старца не смогли. Не сумели они найти вход и в келью матушки Серафимы. Так и ушли, несолоно хлебавши.
Многие из тех, кто бывал у старца, вспоминают, что возле дома, где он жил, чувствовался необыкновенный аромат, воздух был особенным, и всякий приходящий к батюшке ощущал благодать, наполнявшую само пространство вокруг дома.
Наступила весна 1949 года. Старец сильно болел. Чада его молились об исцелении духовного отца, говорили, что очень жалко расставаться с батюшкой. Отец Серафим на это отвечал:
– Неужели вы думаете, что Господь не услышит? Да если я протяну руки к Нему, Он сразу исцелит. Но не как я хочу – буди, Отче, воля Твоя, а не моя отныне и вовеки. Пусть любые болезни посетят – да будет воля Твоя!
Старец очень ослабел, совсем не вставал с постели, но требовал, чтобы к нему пропускали всех приходящих. Те, кто ухаживали за ним, жалели батюшку и не впускали людей. Но он духом знал, кто и зачем приходил; заставлял возвращать тех, кого не пропустили. Бывало, снимали людей прямо с поезда и возвращали: так старец требовал.
Незадолго до кончины отец Серафим спал, не просыпаясь, двенадцать суток подряд. Приходивший к нему врач следил за работой сердца, все эти дни пульс едва прослушивался. Когда батюшка проснулся, то сказал, обращаясь к матушке Серафиме:
– Я побывал во многих странах. Лучше своей страны не нашел и лучше нашей веры не видел. Говори всем, чтобы никто не отступал от Православия.
Перед кончиной отцу Серафиму явилась Сама Пресвятая Богородица. Было это ночью. Старец знал, Кто его навестит, и сказал женщинам, ухаживавшим за ним:
– Зажгите все лампады.
Божия Матерь явилась старцу у березы под окном его кельи. Отец Серафим сказал, чтобы эту березу ни в коем случае не срубали.
За две недели до своей кончины старец объявил отцу Алексию Кибардину, что Божия Матерь велела причащать его ежедневно. Отец Алексий рассказывал: «Я каждую ночь причащал старца по его слову. И вот однажды я проспал, не услышав звонка будильника. Проснувшись в четыре часа утра (а причащал я его обычно в два часа), я надел дароносицу и в буквальном смысле слова побежал к старцу. Когда вошел в дом, а затем в келью, старец лежал необыкновенно сияющий. Я извинился, что проспал, на что отец Серафим ответил:
– Батюшка, не беспокойтесь, меня уже Ангелы причастили.
Глядя на его лицо, я понял, что это истинно так».
Старец просил отца Алексия съездить в Москву и передать Патриарху Алексию I, что убогий Серафим через две недели отойдет ко Господу и чтобы из семинарии и Духовной Академии приехали попрощаться с ним. Старец передал земной поклон и просил святых молитв Патриарха о себе. Как рассказывал отец Алексий Кибардин, когда он передал Святейшему слова старца и земно поклонился, Патриарх, ничего не отвечая, обратился к иконам, сделал три земных поклона с крестным знамением. Потом повернулся, по лицу его текли слезы. Он тихо произнес:
– Я уже четыре года Патриарх. Я стал Патриархом по его молитвам. И мне осталось служить еще 21 год. Так сказал этот святой старец. Передайте ему от меня, что я прошу его святых молитв.
В день кончины батюшка сказал:
– Сегодня принять никого не могу. Буду молиться.
Вечером пригласил в свою келью близких, благословил каждого иконкой преподобного Серафима Саровского. Зажгли лампады, все встали на колени. Начали читать акафисты Пресвятой Богородице, святителю Николаю, преподобному Серафиму Саровскому.
Послали за настоятелем Казанского храма отцом Алексием Кибардиным. По воспоминаниям очевидцев, он плакал во время последней исповеди старца. После причащения отец Серафим постоянно справлялся, который час. Наконец, благословил келейницу матушку Серафиму:
– Читай отходную.
В последний раз спросил, сколько времени. Было около двух часов ночи.
– Вот и всё.
Перекрестился в последний раз:
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь. Спаси, Господи, и помилуй весь мир.
И опустил руки на грудь.
Скончался старец ночью 3 апреля 1949 года в доме на Майском проспекте. После его кончины в Вырице целую неделю чувствовалось благоухание.
Священник Иоанн Миронов вспоминает: «В день кончины 3 апреля 1949 года батюшка Серафим чудесным образом позвал меня к себе. Накануне передал через отца Григория Селиванова: “Пусть Ваня приедет”, – и точно назвал дату. Я и отправился 3 апреля самым ранним поездом… О кончине праведника в этот час знали только самые близкие. Отец Алексий Кибардин начал первую панихиду. Я удостоился молиться вместе с ним. Когда переносили батюшку с кровати на стол, казалось, одну мантию несем – такой невесомый он был».
В первый день после кончины отца Серафима одна из женщин, пришедших попрощаться со старцем, подвела ко гробу свою слепую дочку и сказала:
– Поцелуй дедушке руку.
Девочка поцеловала руку – и тут же прозрела.
Три дня шел ко гробу непрерывный поток людей. Святейший Патриарх Алексий I дал распоряжение митрополиту Ленинградскому Григорию, чтобы в семинарии и академии после кончины старца на три дня отменили занятия. Гроб для погребения старца прислал митрополит Григорий (Чуков).
Все богослужебные предметы и книги отец Серафим завещал отцу Алексию Кибардину, чудотворную икону Спасителя послал Патриарху Алексию I, другие иконы подарил Казанскому храму в Вырице. Там они хранятся и до сего времени: образ Тихвинской иконы Божией Матери, иконы преподобного Серафима Саровского и великомученика Пантелеимона.
Отпевали отца Серафима накануне праздника Благовещения в Вырицкой Казанской церкви. Тогда до Вырицы ходил паровик с перерывами в два часа. На дорогу уходило почти три часа. В день отпевания и погребения старца утренний паровик не смог увезти всех желающих, в вагоны невозможно было войти более ни одному человеку. Толпа буквально атаковала начальника вокзала:
– Следующий поезд ждать два часа, дайте нам срочно дополнительный поезд!
На вопрос о причине такой срочности люди отвечали:
– В Вырице великий отец Серафим скончался, опоздаем на погребение.
Но все же и неопоздавших было великое множество. Приехало много духовенства и учащихся духовных школ. Среди них был и будущий Святейший Патриарх Алексий II, учившийся тогда в Ленинградской духовной семинарии. Во время отпевания и погребения тысячи людей стояли вокруг Казанского храма и на соседних улицах. Пел хор Духовной Академии и семинарии.
Елена С. вспоминает: «Во время похорон впереди гроба несли образ преподобного Серафима Саровского из келии батюшки. Хоронили 6 апреля. Народу было так много, что его верной келейнице матушке Серафиме даже сломали в давке ребро, о чем он предупредил ее заранее, сказав:
– Во время моего погребения берегите ребрышки…
