На Волге, в нижнем ее течении – там, где великая русская река уже набрала свою полную силу и величаво несет волны навстречу седому Каспию – в Астрахани, Царицыне и окрестных с ними землях, с давнего времени, (XVII век) православные люди поминают в молитвах имя загадочного отрока Боголепа из города Черного Яра, который, согласно преданию, в возрасте семи лет принял монашеский постриг и схиму. Вскоре после этого он почил и прославился многочисленными чудесами и случаями благодатной помощи людям.
История эта многим казалась невероятной, а сведения о самом отроке были отрывочны и недостаточны. Но церковный люд хранил веру в чудесную помощь преподобного черноярского отрока. В домах благочестивых христиан перед образами его не переставали гореть лампады, а на высокий волжский берег, к месту, где, как полагали, когда-то был похоронен святой Боголеп, стекались паломники, служились панихиды.
После 1917 года почитание отрока Боголепа ослабело, из святцев исчезло упоминание о дне памяти преподобного отрока (24 июля/6 августа, в один день с памятью святых князей-страстотерпцев Бориса и Глеба). И только старые богослужебные книги сохраняли его краткое жизнеописание и песнопения в его честь.
В последние годы стали известны новые подробности, касающиеся преподобного Боголепа. Найдены исторические свидетельства того, что в середине XVII века указываемые преданием сроки отрок Боголеп действительно жил в городе Черный Яр; подтвердились и основные события его жизни. Явлено немало новых чудес, описанных нашими современниками.
Пришло время всем православным узнать об удивительном русском святом, возродить почитание его славного имени.
***
Родился будущий святой отрок 2/15 мая 1647 года, в тот самый день, когда Церковью празднуется перенесение мощей благоверных князей страстотерпцев Бориса и Глеба. Поэтому младенца и решили назвать Борисом.
Родители его жили в Москве и происходили из знатного дворянского рода Ушаковых. (В ходе последних исследований подтвердилось предположение о родстве семьи Якова Ушакова с другими Ушаковыми – старцем Феодором Санаксарским и прославленным адмиралом праведным воином Феодором Ушаковым.) Отца звали Яковом Лукичом, а мать – Екатериной. Сведений о раннем детстве Бориса почти не имеется. То, что известно, укладывается в общий житийный канон: семья боярина Якова была очень набожна, а сам мальчик – весьма тих и далек от ребячьих забав; с младенчества он проявлял различные свойства избранника Божия. В среду и пятницу не касался материнской груди, а когда слышал колокольный благовест, призывающий на богослужение, плакал и , беспокоился.
Борис долгое время оставался единственным ребенком в семье Ушаковых, наследником и утешением для родителей. На радость им мальчик рос и становился все более самостоятельным и смышленым. С годами любовь к церковным богослужениям и молитве в нем укреплялась. Дома Борис просил, чтобы рассказывали ему про святых. Нянька, убаюкивая его рассказом какого-нибудь жития, засыпала раньше ребенка. Проснувшись, бывало, находила его в красном углу молящимся на коленочках перед иконами. Иногда же Борис потихоньку исчезал из дому, и взрослые беспокоились и искали его, в конце концов мальчика находили в храме.
В 1651 году, когда Борису было всего четыре года, отца его, Якова Лукича Ушакова, царским указом назначили воеводой в далекие от Москвы земли, на самые южные рубежи Русского государства – в крепость Черный Яр, что стояла на берегу Волги между Астраханью и Царицыном. К новому месту воевода с семьею отправился из Казани по Волге с речным караваном. Было это весною 1651 года
Чем дальше на юг плыл корабль, тем безлюднее становились берега, меньше виднелось жилья. Спустя два месяца плавания путешественники приблизились к Черному Яру. Городок стоял на высоком правом берегу Волги, окруженный восьмью башнями и высоким дощатым забором. Против каждого угла крепости на четырех столбах высились караульни, с которых стрельцы далеко видели реку и степь.
Окрестности города казались унылыми. Из-за недостатка влаги и постоянной угрозы нападений степняков черноярские жители не решались приступать к земледелию. Внутри города располагалось некоторое число домов, большинство из которых были весьма неказисты на вид. Из всех зданий выделялся лишь деревянный храм Воскресения Христова с воеводскими палатами напротив.
Нелегко Ушаковым было привыкать к новому месту. В памяти оставалась многолюдная Москва с многочисленными большими и красивыми храмами и домами.
Вскоре жителей Черного Яра постигло несчастье: 25 июля 1652 года в городе начался пожар. С дома местного священника Пафнутия огонь перекинулся на дом воеводы и приказную избу,– и вскоре запылал весь город. Всего несколько часов бушевало пламя, но за эти часы весь Черный Яр выгорел без остатка. Местные жители, прихватив самый необходимый скарб, спешно покинули городские пределы, в смятении смотрели они на огонь, пожиравший их дома. Слышались плач, стоны, горестные восклицания. Борис, а ему было лишь пять лет от роду, не понимал всего происходящего. Но вид человеческого страдания оставил глубокий след в душе мальчика.
В том же 1652 году из Астрахани пришло повеление воеводы боярина князя Михаила Петровича Пронского строить крепость Черный Яр заново. На полверсты выше по берегу возводился новый город, вместе с ним была заложена и новая церковь. Усердием воеводы Ушакова она строилась больше прежней, о трех приделах: центральный – Воскресения Христова, а боковые – Казанской Божией Матери и святителя Николая. Воеводские палаты стояли, как прежде, напротив. Стройка шла споро, настроение жителей, как и всегда во времена общего поновления, было самое бодрое. Казалось, жизнь черноярцев налаживается, и все бедствия остались позади.
Однако всего через два года астраханскую землю постигла опасная эпидемия. Появилась болезнь, имевшая название «вредительная язва» (чума). От этой болезни слег и Борис Ушаков, которому в то время исполнилось семь лет. Язва коснулась его правой ноги, и мальчик стал сильно хромать, однако по-прежнему стремился бывать в церкви.
Постепенно родители и окружающие люди приметили, что во время службы мальчик как будто получает облегчение от недуга. Борис самостоятельно передвигался по храму, а временами, молясь, совсем забывал о болезни, и на лице его появлялось выражение неземной радости.
Однажды, молясь в церкви, Борис увидел Ангела в образе прекрасного юноши. Посланец держал нечто в руках и говорил: «Здесь дар Божий за твое терпение, прими его». Это было длинное одеяние, похожее на одеяние самого Ангела, на котором виднелось Распятие. Казалось, что Сам Распятый Христос простирал с него руки к Борису и говорил: «Иди скорее ко Мне, ты Мой!»
После этого болезнь отрока стала ослабевать, и, к великому утешению матери и отца, совершенно прошла. Однако Борис сильно переменился. Он стал будто разом взрослей и серьезней. Видение, пережитое им, было таким ярким и сильным, что ни на минуту не шло из головы мальчика. Земные радости теперь совсем не интересовали его. Душа его еще более устремилась к Богу: ибо один вид Ангела и одеяние с Распятием произвели в сердце ни с чем не сравнимые сладость и утешение. Отроку казалось, что он явил в болезни мало терпения, и поэтому Господь, вероятно, теперь медлит и ждет, не призывая его к Себе. Страдания, причиняемые болезнью, Борис вспоминал с благодарностью. Он искал, чтобы к нему снова пришло какое-нибудь испытание.
Спустя краткое время на губах отрока выросла язва, которую в народе называли «чечуй». Из-за опухоли по всему телу мальчика пошел сильный жар. В то же самое время неподалеку от воеводских палат увидели странника. Это был незнакомый монах. Подойдя, он просил передать воеводе, что принес благословение воеводскому дому и может помочь больному сыну. Воевода с радостью принял его и привел к постели Бориса.
Мальчик давно уже находился в беспамятстве, однако при приближении инока пришел в себя и с изумлением посмотрел на пришедшего. Незнакомец казался ему похожим на светоносного юношу-Ангела, который в видении принес ему удивительное одеяние. Не ветхие и запыленные с дороги ряску и мантию, но блистающие неземными цветами, благоухающие райскими ароматами одежды увидел мальчик на страннике. На груди его ослепительно сиял крест.
Инок был схимником. Долгое время он жил в своей келии в одиночестве, предаваясь молитве и размышлениям о Божественном, и вот однажды, совершая бдение, услыхал голос: «Оставь свою келию и иди в город Черный Яр. Там найдешь отрока Бориса и послужишь ему».
Старец был изумлен. Он не знал, как ему отыскать этот неведомый Черный Яр. Однако,послушный воле Божией, он быстро собрался и отправился в путь. Много дней провел он в скитаниях, пройдя много верст в поисках Черного Яра. Повстречавшись с Борисом, он ожидал, что Бог откроет ему, как поступить дальше.
С мольбой и надеждой смотрели на инока родители мальчика: Борис был их единственным наследником, продолжателем рода, и родители верили всем сердцем, что человек Божий принесет мальчику скорое исцеление. Но странник уже с первых минут видел, что мать и отец напрасно надеются на выздоровление: болезнь, которой Господь посетил Бориса, была смертельна.
Появление инока на некоторое время прибавило мальчику сил. Борис казался повеселевшим и бодрым, и только, но по мнению старших, был как бы сам не свой. Он много раз повторял, что давно уже ждет посланца от Господа, и вот пришел дивный Ангел (так почему-то он именовал оборванного и запыленного странника), который облечет его в сияющие ангельские одежды.
Услышав об этом, воевода не на шутку встревожился. Он почувствовал, что появление незнакомца сулит не выздоровление, а расставание с любимым сыном. Он принялся успокаивать мальчика, монаха же приказал гнать со двора и не пускать в дом. Тот с покорностью удалился, но не ушел далеко, ибо дело, за которым Господь призывал его в далекую Астраханскую землю, еще не было исполнено.
Схимник поселился неподалеку от Черного Яра, избрав для себя обиталищем песчаную яму посреди степи. Здесь он опять был один и мог беспрепятственно предаваться молитве и богомыслию. Пищу его составляла скудная степная растительность, а воду давала могучая Волга. Опасности обходили стороной жилище монаха. Хищные звери, подчиняясь духовной силе его, сторонились пещеры, а рыскавшие повсюду татары по ночам замечали над ней как бы огненный столб и опасались приблизиться.
Во дворе воеводы царила растерянность. Болезнь Бориса обострилась до крайности, и все лекари, которых нанимал воевода Яков Лукич, отказались от мальчика. Видя, что с каждым днем жизнь в сыне угасает, родители были в отчаянии. И только сам отрок оставался спокоен и светел. Теперь он открыто молил родителей, чтобы те благословили его принять монашеский постриг. Несмотря на мучительную болезнь, отрок показывал необычайное терпение и только не переставал тревожиться о своем постриге, желая, чтобы совершили его как можно скорее, ибо часы его земной жизни были уже сочтены. Как повествуется в летописи: «…той же отрок, аще в велицей бяше болезни в таковом возрасте, но обаче великодушно терпяще согревающу бо его сердце Духу Святому велиим вожделением, како бы отрещися мира сего и облещися во иночество».
Отец колебался. Будучи набожен и воспитав в благочестии сына, он верил, что Бог, по Своему милосердию, не предаст его дома на разорение. Не могло постичь родительское сердце, что надеждам его о Борисе суждено в полной мере исполниться не в земном житии, полном искушений и бед, а в небесной жизни, и что кратковременное страдание и кончина любимого сына вместо разорения принесут его дому радость и укрепление.
Без еды и питья, ночи и дни напролет Яков Лукич вместе с супругой Екатериной проводили в молитвах о сыне. Но положение день ото дня ухудшалось. От горя родители сильно переменились. Лихорадочные попытки помочь мальчику совсем истощили их душевные и телесные силы . Никаких увещаний со стороны не желали слушать несчастные мать и отец, и только, как за спасительную соломинку, хватались за любую надежду продлить жизнь любимца своего Бориса.
В один из дней отрок известил родителей, что его посетило видение: он исцелится, как только будет пострижен в монашество. Узнав это, отец и мать наконец согласились, чтобы их сын стал монахом. Но оставалось неясным, кто пострижет его? Монастырей поблизости, до самой Астрахани, еще не было, а странник-монах исчез без следа, лишь только по повелению воеводы его выгнали из городских стен.
На Ушаковых новой волной накатило отчаяние. Им казалось, что враг рода человеческого вертит ими и всячески насмехается над их бедой. Горько жалели они о том, что некогда неучтиво обошлись с пришлым старцем. – Чудилось, что после этого Небо совсем отвернулось от них и не могут они теперь ожидать для себя милости Божией. Отец и мать искренне каялись и обвиняли себя во всех самых тяжких грехах, прося со всей строгостью наказать их самих, но помиловать малолетнего сына, ничего не успевшего еще сделать дурного на свете.
В это время в ночной тишине раздался отчетливый стук. У ворот воеводского дома стоял тот же монах-странник. Как сумел он пройти, когда городские ворота закрыты, а ночная стража зорко следит за любым подозрительным человеком на улицах? Мать и отец приняли это чудесное появление странника как знак особого Промысла Божия о сыне и вручили себя целиком воле Всевышнего.
Борис встретил старца так, как будто в точности знал время его появления. Постриг должен был совершиться немедленно, и перед родителями встало новое затруднение: необходимо было где-то достать одеяние схимника. Посовещавшись между собою, Яков Лукич и Екатерина хотели уже было послать за портным, но тут старец развернул сверток, бывший у него на руках. В нем оказалось схимническое облачение, как раз по размеру ребенка. Это дивное чудо окончательно успокоило родителей Бориса. Теперь они убедились, что все прежние события не случайны. Бог, посылая им скорби и искушения, желал высшего счастья для их сына.
Принять постриг Борис пожелал в храме. Несмотря на болезнь, сам сумел встать и направиться к церкви. Город к этому времени уже напоминал растревоженный муравейник: из дома в дом передавалось известие о том, что Ушаковым было знамение и теперь тяжко болящего воеводского сына готовятся постригать в монахи. Невзирая на ранний час, жители города устремились к воеводскому дому и храму.
Каждый по-своему дивился такому событию. Одни недоумевали – кем может быть совершен постриг. Другие негодовали и видели в происходящем странную причуду градоправителя и надругательство над святым православным обычаем. Третьи, наиболее близкие к Ушаковым, от всего сердца сочувствующие родителям и ребенку, про себя полагали, что тяжкое горе совсем помутило рассудок у воеводы с женою, и те оказались готовы к любому посмешищу, только бы не смириться со скорой кончиной Бориса.
В этот момент ворота воеводского дома раскрылись. Перед изумленными обитателями Черного Яра предстала необычайная процессия. Впереди, опираясь на палку и превозмогая боль, шел отрок Борис Ушаков, который уже долгое время не поднимался с постели. За ним двигался согбенный и запыленный старец в одеянии схимника. В нем признали загадочного старика, уже приходившего к воеводе и затем невесть куда подевавшегося. Старец держал на руках небольшой подрясник и схиму. Далее шли родители отрока с образами в руках, поющие славословия Богу, шествие замыкал настоятель храма.
По толпе прокатился и замер шум удивления. Все взоры были устремлены на удивительную процессию. Отрок же под взглядами горожан, казалось, приобрел еще больше уверенности и спокойствия. Чем ближе к храму, тем легче шагал отрок, наконец, он совсем выпрямился, отбросил прочь свою палку и пошел без чьей-либо помощи.
Настроение собравшихся стало меняться: вера и ликование охватили людей. Храм наполнился народом как в большие праздники. – Совершился обряд пострижения, во время которого отрок был по-особенному красив и светел. Лицо его, обезображенное страшной опухолью, совершенно очистилось и стало похожим на ангельское. Поэтому странник-монах, постригая Бориса в великую схиму, решил дать ему новое имя Боголеп (по-гречески, Феолемпт), что означает «украшенный Богом».
По монашескому уставу первые три дня после пострига, отрок-схимонах провел в алтаре храма. Не подымаясь с колен, он молился так, как будто находился лицом к лицу с Господом. Его юное лицо постепенно становилось взрослым и мудрым и одухотворенным. Казалось, что тяжкая болезнь отступила. Мальчик менялся на глазах,– лик его просиял святостью.
Спустя трое суток Боголеп вышел из алтаря. Его поджидали родные, желавшие поскорее обнять сына и вместе порадоваться его выздоровлению. Однако Боголеп, глядя на них с теплотою, все же уклонился от родительских ласк.
В эти первые дни после пострига Господь открыл святому отроку-схимнику многие из Своих тайн и судеб земных. Он любил своих земляков и родных, но уже не принадлежал земле. «Я теперь не ваш, а Божий,– сказал он, перекрестив мать и отца и говоря в утешение,– Господь укрепит вас, мои милые батюшка с матушкой. Вы не будете больше скорбеть обо мне, ибо у вас появятся еще дети, и вы ими утешитесь».
Выйдя из храма, преподобный оглянулся вокруг и осенил город крестом по четырем сторонам. Подойдя к черноярцам, с робостью взиравшим на него, он сказал: «Господь поставил меня вашим заступником. Все, с чем будете обращаться ко мне в молитвах, исполнится. Я отныне хранитель вашего града и молитвенник о земле Русской».
После этих слов лицо отрока-схимонаха стало бледнеть, покрылось испариной, и он упал без сознания. Святого охватила сильная лихорадка, называемая в народе «огневицей». Проболев день и не приходя в сознание, схимонах Боголеп скончался 10 августа 1654 года, будучи семи лет от роду.
***
Под 1654 годом в астраханских летописях значится эпидемия чумы, от которой, скорее всего, отрок Боголеп и скончался. В древних рукописных святцах часто упоминается преподобный Боголеп. Например, в «Книге глаголемой описание о российских святых», составленной в начале XVIII века, читаем: «преподобный отец инок Боголеп Черноярский новый чудотворец, бысть от рода боярска, преставися в лета 7140 (1632 – ошибочно) и положен бысть в соборной церкви».
Похоронить преподобного отрока решили у храма, с левой стороны от алтаря. Место это хорошо просматривалось из окон воеводского дома и было удобным для поклонения. Спустя некоторое время к могиле притекали уже тысячи богомольцев. В святости отрока помогли убедиться сразу несколько чудесных событий.
В 1671 года остатки разбитого мятежного войска разинцев двигались к Астрахани из-под Самары: здесь они потерпели от царских полков сокрушительное поражение. Сам Степан Разин к этому времени был уже пойман и предан публичной казни в Москве. Бунтовщиками командовал его ближайший товарищ и отъявленный головорез Федор Шелудяк. За ним по пятам двигался с войском воевода боярин Иван Богданович Милославский.
Приблизившись к Черному Яру, Шелудяк решил не вступать в бой, а забрать с собой всех местных жителей. Этим пополнением атаман рассчитывал укрепить поредевший астраханский гарнизон. Черноярцы не хотели воевать на стороне мятежников и вошли в лодки под угрозой расправы.
Добравшись до Астрахани, Шелудяк не переставал думать о судьбе Черного Яра. Теперь он жалел, что не сжег крепость, в которой московское войско могло основательно укрепиться. Чтобы исправить ошибку, атаман снарядил верных ему татар с приказанием разорить город дотла.
Казалось, что дело решится просто и быстро: крепость стояла пустая. Шелудяк приказал своим людям добраться до Черного Яра, захватить оставшуюся добычу и предать город огню. Татары приблизились к городу, но городские ворота оказались наглухо заперты, как при осаде. Никого из защитников наверху видно не было, и только в одном месте на стене они увидели странного вида мальчика, одетого в монашеское облачение.
Когда татары подошли ближе, он посмотрел на них и грозно сказал: «Уходите, окаянные, вон. Бог поставил меня стражем месту сему, и вы не сумеете сотворить городу зла». Татары посмеялись речам отрока и приготовились к штурму. Отряд с разных сторон подошел к стенам, и тут произошло нечто необычайное: плотная тьма опустилась на воинов, и они в ужасе начали кричать и звать друг друга на помощь.
Кое-как развернули они коней и отошли прочь от города на несколько верст, здесь татарские конники вновь обрели зрение и стали думать, что с ними случилось. Оставаясь в недоумении, они тем не менее не решились снова приступать к Черному Яру. Возвратившись назад в Астрахань, они рассказали Шелудяку обо всем происшедшем.
Шелудяк не поверил: он рассвирепел, думая, что татары обманывают его. Атаман собрал новый отряд из самых отборных и верных казаков-донцов. Однако и эти посланцы вернулись от Черного Яра ни с чем. Штурм города опять не удался: отряд также ослеп и был вынужден отойти восвояси. Казаки пребывали в сильном смятении и тряслись от страха. Они всем говорили о молодом иноке из Черного Яра, который своей сверхъестественной силой останавливает целое войско.
Трепет охватил астраханцев, когда поняли они, что Господь карает их, как противников Божиих. А плененные черноярские жители ликовали: их город заступничеством преподобного отрока Боголепа остался цел и невредим.
Тем временем Милославский вступал в Черный Яр. Город пред царским войском предстал совершенно пустым. Ворота стояли распахнутыми, а через открытые двери храма в честь Воскресения Христова виднелись горящие свечи. Сначала воины решили, что черноярцы в спешке оставили город, попрятавшись где-то в береговых зарослях. Тем не менее, день проходил за днем, а никого из бежавших не удавалось найти. И только после освобождения Астрахани – а она сдалась на милость царя без боя – удалось выяснить, что черноярцы все были схвачены и увезены Шелудяком. От них Милославский узнал о чудесных событиях.
***
Следующее свидетельство о помощи святого отрока-схимника Боголепа относится уже к 1689 году. В это время на Руси правили цари Иоанн и Петр Алексеевич, а над ними за малолетством опекуном состояла сестра их Софья. Ближний боярин князь Василий Голицын тогда был отправлен царевной воевать в Крым. В отместку кубанские татары, подданные крымского хана, напали на Астраханскую землю, оставшуюся почти без защиты.
Гарнизон Черного Яра был весьма малочислен и слабо вооружен: казалось, что город Черный Яр должен погибнуть. – Татары готовились к приступу. И вдруг посреди поля они увидали мальчика в монашеском одеянии; он подъехал к их стану на белом коне и, назвавшись хранителем города, сказал: «Если дерзнете на град сей, злою смертью погибнете». Татары почувствовали, что это не простое явление, и повернули вспять, уйдя не только от Черного Яра, но и вообще с Русских земель.
После чудесного избавления города на могиле отрока схимонаха Боголепа устроили часовню. Здесь, по желанию горожан и проезжих по Волге, стали служить панихиды. А вскоре случилось еще одно чудо, прославившее нового угодника Божия не только в черноярских пределах, но далеко по окрестным землям.
В самом конце XVII века, при митрополите Савватии, в астраханской церкви Рождества Пресвятой Богородицы служил иерей по имени Иоанн. Он был искусным иконописцем, но уже долгое время не брался за работу, так как страдал глазной болезнью. В 1695 году он видел сон: благообразный отрок в схимническом одеянии повелел ему написать на доске свой образ, после чего отвезти этот образ в Черный Яр и поставить в построенной возле храма часовне. «Если исполнишь все сказанное,– заключил таинственный отрок,– исцелишься от своего недуга».
Иоанн, проснувшись, не медля ни минуты принялся за икону. Лишь только на доску был нанесен левкас, зрение начало понемногу возвращаться. Вскоре отец Иоанн совсем забыл о болезни. Дни и ночи он проводил в писании икон: работы за время болезни накопилось много. Что же касается образа отрока-схимника – дни проходили за днями, а у отца Иоанна все никак не доходили руки до того образа, ради которого вернулось к нему зрение.
Постепенно сон стал стираться из памяти. Иконописец стал даже сомневаться, вправду ли посещало его видение? Ни о каком мальчике-иноке, да еще облаченном в великую схиму, он никогда не слыхал. Вполне могло статься, что исцелением своим он обязан какой-нибудь мази или снадобью, которые в большом количестве давали ему местные и заморские лекари.
Но вот прошел целый год, и зрение опять стало ухудшаться,– теперь уже никакие лекарства не помогали. Глаза резало нестерпимо, новая болезнь оказалась хуже прежней. Отуц Иоанну грозила полная слепота.
Иоанн взмолился ко Господу о помощи, одновременно стараясь вспомнить, за какие грехи постигло его это наказание. Ночью священник опять увидел неведомого подвижника. Только теперь мальчик в схиме держался очень строго. Словно бы отвечая на все сомнения и вопросы Иоанна, преподобный сказал: «Мое имя в схиме – Боголеп. Как меня видишь, так и пиши. Если не сделаешь этого – останешься до конца дней своих страдать от своей болезни».
На другой день отец Иоанн направился в митрополичьи покои к владыке Савватию, чтобы рассказать обо всем и принести покаяние. Владыка рассказу поверил. Он знал, что черноярцы молились отроку Боголепу, почитали его святым, и поклонялись его могиле. Архиерей знал отца Иоанна как благочестивого христианина, ревностного служителя Церкви и талантливого иконописца. Поэтому владыка Савватий благословил как можно скорее написать образ.
Работа двигалась споро, точно невидимая рука помогала иконописцу. К Иоанну снова вернулись здоровье и силы. Завершив икону, он показал ее своему архиерею. – Изображение производило сильное впечатление. Дыхание иного, горнего мира струилось от иконы, просвечивало через краски и видимые очертания. Преподобный Боголеп, в монашеском облачении, с четками в руках, стоял во весь рост в середине иконы. Подняв лицо к Небу, он в тайне сердца беседовал с благословляющим его Господом. Очертания фигуры, по-детски изящные, гибкие, создавали ощущение легкости и как бы воздушности. Что же касается лика, то он в одно и то же время заключал в себе строгость и непосредственность, спокойствие и воодушевление, простоту и духовное знание.
Велика была радость жителей Черного Яра, когда явленный образ их земляка, преподобного отрока Боголепа, преодолев путь от Астрахани по Волге в богато украшенном митрополичьем насаде (тип судна), прибыл в город. Возле Воскресенского храма, над могилой угодника возвышалась новопостроенная часовня. В ней по праздничным дням, а также по особому желанию благочестивых мирян, служились панихиды с прибавлением прошений ко отроку Боголепу о помощи.
Горожане с великим благоговением приняли образ своего защитника и покровителя. Священник-иконописец, никогда в жизни не видевший отрока, написал его таким, каким он запомнился в последние дни и часы своей жизни. Несомненным являлось не только портретное сходство, но то состояние духа подвижника, которым просиял его лик перед кончиной. Это было кроткое умиротворение, задумчивая отстраненнсть и надмирность.
В эти дни город переживал как бы второе пришествие своего любимого святого, в округе не осталось никого, кто был бы безучастен к торжеству.
Икону схимонаха Боголепа поместили в часовню, возложив на гробницу. Рядом устроили небольшое отверстие, через которое можно было увидеть маленький гробик угодника. Сверху образ покрыли кисейною пеленою, которую открывали только на время служения панихид.
После кончины митрополита Савватия, последовавшей в 1696 году его преемник, митрополит Сампсон, будучи много наслышан о чудесах отрока-схимонаха Боголепа, пожелал, чтобы его иконописные изображения появились и в астраханских храмах. Явленный образ с почестями вынесли из часовни и перевезли в Астрахань, где с него было сделано несколько списков. После этого икону вернули на прежнее место.
В старинном «Иконописном подлиннике», содержащем иконописные прориси святых с кратким жизнеописанием, о Боголепе говорится: «Святой преподобномученик (?) Боголеп, иже в граде Черном Яру, новый чудотворец, от Астрахани 300 поприщ, родом боярин, подобием млад, на голове клобук, ризы преподобнические». Известно множество образов преподобного отрока Боголепа, находящихся в храмах, и в домах верующих астраханцев. В основном это иконы, написанные в ХIХ – начале XX века. На всех повторяется один и тот же сюжет, по-видимому, восходящий к единому иконографическому подлиннику. Судьба же первого иконописного образа, неизвестна.
Один из списков этого образа был вывезен после 1917 года из храма города Черный Яр и ныне находится в фондах Астраханского краеведческого музея.
Добавьте комментарий