ЛЮБОВЬ ВОПЛОЩЕННАЯ (Книга первая. Глава первая)

Детей в нашем углу было много, и мы постоянно играли на улице: в штандор (с мячом), в городки (у нас их называли «рюхи») – это было любимое наше занятие. Папа даже делал для нас специальную биту. Играли в «чижика»– деревянный чижик нужно было ударить и отбросить лопаткой, затем считали, сколько лопаток до четырехугольника, из которого чижика выбивали. Играли еще в «свинки», «горелки» и в «жмурки». Знали и помнили множество считалок. Вспомню некоторые их них:

Пришла курица в аптеку
И сказала: «ку-ка-ре-ку»,
Дайте пудры и духов
Для приманки петухов.

За стеклянными дверями
Стоит мишка с пирогами.
– Здравствуй, мишенька-дружок,
Сколько стоит пирожок?
– Три копейки с половиной,
Выходи, дружок, с дубиной.

Еще играли в фанты. Выбирали ведущего, который объявлял, какие слова запрещено говорить:

Шла торговка мимо рынка,
И споткнулась о корзинку.
В этой маленькой корзинке
Есть помада и духи,
Ленты, кружева, ботинки –
Что угодно для души!
Что хотите, то берите,
Губки бантиком держите,
«Да» и «нет» не говорите,
Черный с белым не берите…
Вы поедете на бал?

После этого ведущий задавал вопросы. Нельзя было отвечать «да» и «нет», нельзя называть черный и белый цвет. Вопросы задавались до тех пор, пока кого-то не поймают на ошибке. Когда кто-то ошибался, то у него брали вещь (фант), и в конце игры ведущий, отвернувшись, определял, что какому фанту делать: одному – спеть песню, другому – прочесть стихотворение, третьему – под стол залезть, загадать или разгадать загадку, без помощи рук сесть на землю и встать, выпить стакан воды, не опуская в него носа, быть зеркалом – то есть повторять движения ведущего, попрыгать на одной ноге и так далее.

Еще у нас была любимая игра – в «заиньку». Дети становились в круг, а один (заинька) в середине круга. Хоровод начинал водить из стороны в сторону и петь:
Заинька, серенький,
Я хожу, гуляю,
Вдоль по хороводу.

Заинька, серенький,
Некуда заиньке
Выскочити.

Заинька, серенький,
Некуда заиньке
Выпрыгнути.

При этих словах заинька пытался выскочить из круга, но играющие то опускали руки вниз, то поднимали вверх, и не пускали его выскочить из круга. После окончания песенки место заиньки занимал другой.

В двухэтажном доме напротив нас жила семья Казанцевых. Глава семьи был офицером царской армии. Его отправили в тюрьму, когда по Тихвину шла волна арестов офицеров старой армии. В доме остались его жена Лидия Дмитриевна – благородная, красивая женщина с сыном. Возле их дома был большой сад, по фасаду окруженный кустами желтой акации. Мы делали из нее свистульки. В саду росли только обычные лесные деревья, и совсем не было фруктовых – нас это удивляло. Удивляло и то, что у них не было огорода. Зато для нас – полное раздолье. Посреди сада находилась большая поляна с чудесной травой. Во дворе мы играли в крокет (конечно, в основном мальчишки). Никто из нас не умел играть в крокет – мы узнали об этой игре от Казанцевых.

Сына хозяйки дома звали Авенир, но мы называли его Авочка. У мальчишек были свои прозвища: Граф, Унтер, Абрек, Басёга – все эти имена придумывал Авочка. Он был заводилой во многих играх.

Потом дом опустел, хозяйка умерла, а Авочка поступил в военное училище и надолго уехал. Дом растащили на стройматериал. Когда Авенир приехал, то ему от родного дома досталась только ручка от входной двери. Очень жалко этот чудесный, добрый дом.

Из других соседей помню Грузинских – Павла Кузьмича и Марию Никитичну. У них было пятеро детей. Отец держал лошадь и работал извозчиком, мама была домохозяйкой. Соседей мы обязательно звали по имени-отчеству.

Напротив нас стоял также дом Усачевых – хозяйку звали тетя Дуня, было у нее трое детей: Павел, Николай и Анна. Тетя Дуня работала на пекарне, а мужа у нее не было, что с ним случилось – не знаю. Они сдавали второй этаж своего дома, а сами жили внизу. Была у тети Дуни сестра. Когда немцы бомбили Тихвин, осколок бомбы попал ей в голову и поразил насмерть.

Из ближних соседей помню Денисовых, они держали лошадей, а в сарае у них была настоящая старинная карета. На двери у них висел звонок-колокольчик.

Особенно любила я качели,– сколько помню, они всегда были у нас во дворе. Любимым моим занятием было лежать на качающейся доске и смотреть в небо. И в своем доме, на Сходне, я попросила мужа сделать качели; приходившие к нам дети качались на них с большим удовольствием. Помню, что многие из них просили родителей устроить им такие же качели.

ШКОЛА

В послеоктябрьское время новая власть преобразовала систему народного образования. Была утверждена единая трудовая школа, которая включала две ступени. Первая ступень – начальное образование с первого по четвертый класс, затем шла школа второй ступени – обучение в ней велось с пятого по седьмой классы. Третья ступень – восьмой и девятый классы, в них готовили детей для поступления в ВУЗы и давали практический уклон, чтобы подготовить ребят к специальности кооператоров и педагогов. Обязательным было обучение только в школе первой ступени.

Учителей в школах не хватало, но не потому, что их совсем не было, а по идеологическим причинам. Учителей дореволюционной школы неохотно допускали работать с детьми. Об этом ясно сказано в протоколе заседания XIV съезда Советов Тихвинского уезда от 8-11 марта 1925 года: «Мы не вылечим старые язвы, если только не выбросим за борт «старых» учителей. Идеология «старого» учителя, условия работы, в которых приходилось ему работать и программы совершенно иные. Необходима «чистка» учительства. Чтобы было больше красных учителей, а не обучала бы детей старая попадья…»

К счастью Мария Сергеевна училась именно у «старых» учителей дореволюционной школы. Когда она начала учебу (в 1923 году), до учительских «чисток» руки еще не дошли у новых хозяев жизни. Положение учителей в те годы было трудным. В тихвинской газете 1920-х годов написано: «Учительство голодает, босо и оборвано… на выдаваемый паек существовать невозможно. Приходиться только удивляться, чем живет народный учитель. Несмотря на декрет о бесплатном детском питании, ничего нет. Тысячами дети остаются без одежды и обуви…» Впоследствии учителям стали платить зарплату. Средний месячный заработок составлял 25 рублей.

В 1923 году Мария Сергеевна Трофимова поступила в Единую трудовую школу первой и второй ступени № 1, самую известную городскую школу Тихвина, где получили образование многие поколения тихвинцев. Школа занимала помещение бывшей женской гимназии – красное кирпичное двухэтажное здание с закругленными углами, которое до сих пор является украшением Тихвина.

Как и все небольшие старинные города, Тихвин не имел крупных кирпичных строений, и это здание для гимназии было явлением необычным. Здесь видится прежде всего забота о будущем города и своей Отчизны: забота о девочках – будущих матерях. И сегодня это здание радует глаз своей красотой. А внутри его – еще красивее и удобнее. Чистые стены, выкрашенные в светлые тона, высокие потолки, большие кафельные печи. Светлые классы, с огромными окнами весело освещались солнцем, они вмещали до сорока учащихся. Зимой в них было тепло и уютно. Коридоры также просторные, в них свободно помещались все дети во время перерывов между занятиями. Здесь они устраивали игры, которых было множество, а в классах оставались только дежурные.

Несмотря на то, что поменялось название гимназии, изменились программы и сами основы жизни, традиции старой школы бережно хранились и передавались педагогами. Каждый из них отдавал детям не только знания, но и частичку своей души. Какие замечательные учителя преподавали в те годы; практически все они принадлежали к старой учительской школе:, благородные, широко образованные, любящие свое дело. Они не работали, а служили своему делу и очень любили детей.

***

Моя первая учительница с первого по четвертый класс Мария Александровна Кострова была удивительным человеком. Она знала пять языков, была всесторонне образованным человеком. Чего она только не умела! – Учила нас рисовать, шить, вязать, вышивать, знала множество стихов и прививала нам любовь к поэзии.
(Кострова Мария Александровна. С 1901 года была учительницей начальных классов, кроме того, преподавала историю и географию. По окончании Московского государственного педагогического института иностранных языков преподавала немецкий язык в тихвинских школах. В 1936-1957 годы была директором Тихвинской средней школы № 2, а затем школы № 1.)

До четвертого класса (первая ступень, как тогда ее называли) я училась в начальной школе на городской площади, затем надо было переходить во вторую ступень, в другую школу. Подали заявление, а меня не принимают, как дочь служащего, якобы нет мест, хотя их было предостаточно. Тогда в первую очередь принимали детей рабочих и крестьян. Вечером собралась за столом вся семья, и папа сказал, что меня не приняли учиться. Первый раз в жизни я видела, что папа плачет. Молчит, а слеза за слезой капают из глаз. Но надо было что-то делать.

В Вологде жила папина сестра Клавдия Михайловна Мороз. Она любила всех нас и, узнав о том, что ребенку негде учиться, срочно приехала к нам. На семейном совете решили немедленно отправить меня вместе с ней в Вологду, где она попытается устроить меня учиться. Это было очень нелегко, так как в школах уже начались занятия. С раннего утра тетушка ходила по вологодским школам и, наконец, в железнодорожной школе (были раньше такие для детей железнодорожников) приняли ее заявление. Дядя работал коммерческим ревизором на железной дороге, и потому руководство сочло возможным зачислить в эту школу его племянницу. Можно представить, с каким рвением и жадностью начала я учиться. Особенно любила географию, видимо, талантливый учитель сумел увлечь нас своим предметом. Когда задавали выучить названия рек или гор какой-либо страны, я запоминала не только основные, но и самые незначительные, мне очень хотелось узнать побольше. Закончила я пятый класс в Вологде с отличными оценками по всем предметам.

По окончании пятого класса я вернулась домой, где меня приняли в шестой класс, так как был отсев учеников и для меня нашли место. В школе училась хорошо, участвовала в работе кружка юных натуралистов и юнкоров (юных корреспондентов). Мы выпускали очень интересную стенгазету.

С самого раннего детства, насколько себя помню, была я верующей. В школе нужно было держаться осторожно, не проговориться и не дай Бог, чтобы кто-то увидел тебя в церкви: могли исключить из школы. О вере и Церкви запрещалось даже упоминать в школе. Борьба с «религиозными пережитками» стала одним из основных дел в воспитании нового поколения. Можно себе представить, каково было верующим учителям участвовать в антирелигиозной пропаганде. Нам категорически запрещали ходить в церковь, освящать куличи и пасхи. И все таки мы посещали церковь, однако делали это с большой осторожностью.

Особенно любила я Вербное Воскресенье и службы Страстной седмицы: чтение двенадцати Евангелий, вынос Плащаницы. Ночное пасхальное богослужение было такой радостью для меня, что я каждый год бывала пасхальной ночью в храме, хотя и знала, что в школе могут быть неприятности. На Пасху, в Святую ночь, в школе устраивали вечер с выступлениями, пением и танцами; посещение было обязательным. Помню одну такую ночь. Пришла я на вечер, но как только пробило десять, я тихонько спустилась в раздевалку, оделась и пошла в церковь. Она была расположена не очень далеко, минут тридцать ходьбы. Храм полон народа. Торжественная служба, чудесное духовное пение радовали душу и сердце. Дома меня встретили любовно, стол уже был накрыт, и вся семья после пения пасхальных молитв стала разговляться. Мама наготовила разных вкусных кушаний, напекла куличей, сделала творожную пасху, накрасила яиц. Конечно, на столе было традиционное блюдо, которое мама готовила к Пасхе – запеченный окорок. А в школе после Пасхи вывешивали для позора имена тех, кого соглядатаи заметили в храме на ночной службе…

В школе требовали, чтобы в домах были детские уголки с обязательными портретами революционных вождей. Мама нам запрещала устраивать их. Когда младшая сестра Валя принесла портрет Ленина, написанный на яйце, и поставила его на стол, мама сказала:
– Убери яйцо, нельзя так, доченька, постарше будешь,– поймешь, почему.
Нас заставляли учить антирелигиозные песни и частушки такого рода:

Наша троица –
В три шеренги строиться,–
Вот где наша троица.

На переменах мы часто пели песни, в основном народные и патриотические. Но были и ужасные песни с совершенно бессмысленными словами. Вот такими, например:

Мы на го́ре всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Во – и бо́ле ничего.

Мы пойдем к буржуям в гости,
Поломаем им все кости,
Во – и бо́ле ничего.

Помню, как во время какого-то празднования на сцену выходили, держась за руки, две девочки из девятого класса и пели:
– Кто на смену комсомольцам?
На сцену выходили две девочки из младших классов:
– Пионеры, друзья, пионеры! – и продолжали – кто на смену пионерам?
Появлялись на сцене дети из первого класса:
– Октябрята, друзья, октябрята.

Я никогда не была ни пионеркой, ни комсомолкой. Мама мне сказала:
– Ни за что не вступай! – и я послушалась ее, а Господь оградил от всяких «санкций» по этому поводу.

В восьмом классе за хорошую учебу мне подарили детекторный приемник с наушниками. Папа часто слушал радио. Я обычно делала уроки, надев наушники, слушала музыку, чтобы маленькая сестренка не мешала мне.

Мне легко давались языки и на уроках немецкого языка соученики постоянно просили, чтобы я отвечала учительнице на вопросы по-немецки. Когда она входила в класс и спрашивала:
– Wer ist heute Ordner? (Кто сегодня дежурный?) – то я обычно отвечала:
– Ich bin heute Ordner. (Я сегодня дежурная.)
Учительница удивлялась, почему у нас в классе постоянно дежурит Трофимова.

Сейчас многие ругают нашу послереволюционную «советскую» школу – это очень несправедливо. Ведь качество учебы определяют учителя, а таких учителей, какие были во времена нашего детства, потом уже не было. Это были люди не только прекрасно знавшие свой предмет, но и владевшие иностранными языками, знающие музыку, литературу, живопись, историю. Сколько лет прошло, но я хорошо помню своих учителей и не перестаю благодарить их за все добро, за их любовь, за то, что они старались воспитать из нас достойных граждан своей Отчизны.

Прекрасные учителя были в нашей школе. Каждый из них учил нас не только своему предмету, но и быть достойными людьми, любящими свою Родину. Благодарна я Марии Александровне Костровой, о которой я уже вспоминала, Валентине Михайловне Бубляевой, Вере Ивановне Пирозерской, Николаю Романовичу Романову – учителю математики, благодаря которому я смогла полюбить этот поначалу трудный для меня предмет.
(Романов Николай Романович. Родился в Тихвинском уезде в семье крестьянина. В 1907 г. окончил учительскую семинарию, после чего работал учителем в начальных школах Тихвинского уезда. В 1917 г. окончил Псковский учительский институт, а в 1932 г. – Ленинградский Государственный педагогический институт имени А.И. Герцена. С 1929 г. до выхода на пенсию преподавал математику в Тихвинской школе № 1 и в Тихвинском педагогическом училище. Более 59 лет учил детей. Заслуженный учитель школы РСФСР.)

С первого до четвертого класса с нами занималась учительница Кострова Мария Александровна. И так получилось, что вместе с нами она перешла работать в школу № 1, где стала преподавать немецкий язык. Мария Александровна была прекрасным педагогом, воспитателем и чудесным человеком, учила нас быть дружными, не бояться трудностей, быть добрыми, отзывчивыми, милосердными. Она происходила из дворянского сословия, знала несколько языков. Для нас, девочек, она была образцом благородства и воспитанности.

Это была красивая, высокая, статная женщина с гладко зачесанными волосами. Она всегда носила пенсне и темное платье строгого покроя или костюм и туфли на низком каблучке,– и имела вид дореволюционной классной дамы. Многих из нас она воспитала в строгости соединенной с любовью,– и как же это помогло нам в жизни! Воспитывала она в нас и усидчивость, без которой невозможно получить настоящие знания.
Была она глубоко верующим человеком. Конечно, приходилось всё скрывать, иначе в школе ее не оставили бы работать. Жила с ней монахиня, очень ласковая, светлая женщина. Она вела у нас в школе уроки труда: учила разным рукоделиям.

Во время Великой Отечественной войны благодаря заботам Марии Александровны детям жилось не так трудно. Вместе с ней дети работали на строительстве оборонительных сооружений, помогали медперсоналу в госпиталях.

Особенно любили мы Валентину Михайловну Бубляеву – преподавателя русского языка и литературы. Вся жизнь ее была отдана школе. Своей семьи у нее не было: жила она со старенькой мамой, взяла на воспитание племянницу. Какие уроки она вела! Мы слушали ее, затаив дыхание. Она учила нас достоинству, нравственности, благородству, культуре общения и сама являла образец благородства. Мы все хотели быть похожими на нее. Она разговаривала с нами, как с равными. Не послушаться ее или спорить с ней было просто невозможно! (Бубляева Валентина Михайловна. Родилась в семье служащего в Лучинских Горках Тихвинского уезда. В 1912 г. окончила 8 классов Тихвинской женской гимназии и получила диплом учительницы начальных классов. Работала учителем в школе деревни Лазаревичи. В 1913 году поступила на Высшие женские Бестужевские курсы в Санкт-Петербурге. Затем училась на историко-филологическом факультета Петербургского университета. С 1921 г. до выхода на пенсию в 1954 г. преподавала русский язык и литературу в Тихвинской средней школе № 1. 33 года отдала воспитанию детей. Заслуженный учитель школы РСФСР. Награждена орденами Ленина и Трудового Красного Знамени.)

Ее предмет был любимым, и не было случая, чтобы кто-то пришел с невыученным уроком. Она ни разу за всю свою педагогическую жизнь не повысила голоса, но каждое ее слово западало в сердце. Она прививала ученикам чувство ответственности за свои дела и поступки, она воспитывала в нас преданность и любовь к Родине, к своему народу, к русскому слову. Высокая, стройная, в темном костюме с белым воротничком. Мягкий, ровный голос, легкая улыбка. Благодаря ей многие из учеников навсегда влюбились в поэзию.
«Все ученики ее просто обожали,– вспоминала воспитанница Валентины Михайловны,– на ее уроках у всех было творческое настроение приподнятости, одухотворенности. Ученики запоминали каждое ее слово».

За школой, во дворе была свалка мусора. Валентина Михайловна предложила на этом месте разбить цветник. С энтузиазмом взялись мы, школьники, за это дело. Собрали весь мусор, камни, вскопали землю и посадили цветы. Валентина Михайловна советовала, как расположить клумбы и оформить их, как сделать дорожки, она сама готовила рассаду, рассказывала о выращивании, о красоте цветов, об их пользе и эстетическом наслаждении, которое они приносят. Как радовались все, когда наши цветы расцвели! Вместо груды мусора появился во дворе школы огромный цветник в виде буквы П. Она учила нас, как сделать клумбы, как цветы сочетаются друг с другом, как ухаживать за цветами, чтобы до самой осени они сохраняли свою красоту. Кроме того, Валентина Михайловна дарила нам рассаду, чтобы мы могли и дома устраивать цветочные клумбы. По ее советам я обработала землю возле нашего дома, удобрила навозом, и посадила множество цветов: розы, тюльпаны, астры, георгины, гиацинты, ромашки, анютины глазки, львиный зев, и другие чудесные цветы. Папа поощрял мое увлечение и не жалел земли для цветов. На дни рождения ученики буквально засыпали Валентину Михайловну цветами.

Она же вела кружок юнкоров. К каждому празднику и важному событию выпускалась школьная газета. Мы, члены редколлегии, собирались все вместе, печатали статьи, обсуждали их, рисовали заголовки и карикатуры. Весело и интересно проходили занятия.

Валентина Михайловна подготовила с нами спектакль под названием «Эй, сказка, на пионерский суд!» Там были персонажи сказок – леший, домовой, гномы. Кому-то нужно было играть роль бабы-яги. По ходу пьесы она должна была появиться на сцене с метлой и в ступе (которую заменяла деревянная шайка из бани), эта ступа должна была развалиться на сцене, а баба-яга говорила:
– Сотни лет ступа не ломалась, сотни лет метла не рассыпалась…
Валентина Михайловна уговорила меня сыграть роль бабы-яги, так как никто из девочек не соглашался. Мама не одобряла этого, но мне пришлось участвовать в спектакле, для чего мне вымазали лицо сажей, распустили волосы, одели в темное до пят платье, дали в руки метлу. Я вышла на сцену в таком виде, таща за собой деревянную бадью. Утешением было только то, что по ходу пьесы шло «разоблачение» бабы-яги, которую побеждали школьницы. Этот спектакль мы играли в Доме совторгслужащих на площади и смотрели его многие жители тогда небольшого нашего городка.

Печать