8 марта 2015 года – день памяти Кирилловского старца Александра Федоровича Грошева (1901/2 – 1987). Большую часть своей жизни прожил он в одной из бывших келий Кирилло-Белозерского монастыря.
Изо дня в день, из года в год этот старец поддерживал огонь в молитвенном очаге обители, и каждый, кто приезжал поклониться этим святым местам, чувствовал, что монастырь живет, и что молитва в нем не угасает ни днем, ни ночью. Он сохранил живое предание о последних подвижниках нашей Северной Фиваиды, знал многих из них. С уходом дяди Саши – так называли все близкие старца Александра – осиротела Кирилло-Белозерская обитель.
Мое знакомство с дядей Сашей состоялось 22 июня 1977 года – в день памяти преподобного Кирилла Белозерского. Накануне праздника был на всенощной в Покровском храме, находящемся неподалеку от монастыря, на берегу Сиверского озера. День был жарким, весь июнь – ни капли дождя, и многие из собравшихся в храме говорили с надеждой: «Завтра день Преподобного, в этот день всегда гроза бывает». Всенощная длилась почти пять часов, потом – исповедь, продолжавшаяся из-за множества народа всю ночь.
Ранним утром служба началась с молебна преподобному Кириллу прямо на берегу озера. После молебна – Литургия. С первым возгласом священника полился дождь – традиция не была нарушена. По молитвам Преподобного послал Господь живительный дождь с грозой. Практически все в храме причащались. После Литургии священник произнес проповедь, которую закончил словами: «Хочу пожелать вам, мои дорогие, чтобы имели вы ревность ко спасению, какую имел преподобный Кирилл; чтобы ничто не смогло поколебать вашу веру, никакие испытания, никакие смущения и сеяния вражеские; чтобы в сердцах ваших навсегда воцарились и обитали правда и любовь». После проповеди – крестный ход. Появилось солнце, чуть-чуть еще каплет дождик.
На другой стороне озера – Кирилло-Белозерский монастырь: его могучие стены и башни сверкают, омытые благодатным дождем. Святая Вологодская земля! Все ее озера, болота, леса, горки были исхожены и обжиты монахами и пустынниками. Только до конца XVII века прославлено 73 вологодских святых. В этот день у сверкающего на солнце монастыря зримыми были слова кондака святым чудотворцам вологодским, написанного Вологодским епископом Иннокентием: «Светоносный облак свидетелей веры и благочестия, осеняющь пределы страны нашея, утвердил еси Христе Царю, на тверди церкви Вологодской…»
По берегу Сиверского озера шли мы поклониться мощам преподобного Кирилла Белозерского. Впереди увидели старца с палочкой и бидоном, а когда мы поравнялись, он обернулся и, назвав меня по имени, сказал: «А с тобой, Александр, хочу познакомиться. Ты знаешь отца Сампсона? Я узнаю близких его. Сейчас наберем воды из озера и пойдем ко мне, чаю попьем. А водичка у нас святая». Как раз в это время я составлял жизнеописание старца Сампсона…
С этой минуты и навсегда прилепилось мое сердце к обители Кирилловской и ее молитвеннику. Многие мои друзья приезжали к дяде Саше, и каждого он встречал как родного, радовался и говорил: «Благодарю Тебя, Господи, что не оставил меня, грешного, таких дорогих людей посылаешь. Прости, Милосердный Отче, рабов Твоих». Радость дяди Саши была огненной. Городские, скупые сердца наши плавились, как воск.
Каждый год приезжал я в Кириллов, и всегда дядя Саша знал без предупреждения, что приеду; бывало, войдешь в его келью, а самовар уже поставлен, и даже чашки на столе. В последние годы жизни он ослеп и оглох и потому мог только рассказывать. Так сожалею теперь, что не записывал эти рассказы. Ведь он знал многих наших подвижников благочестия и исповедников веры. Сам говорил, что очень любил старцев и стариц и, когда узнавал о подвижниках, ездил или ходил к ним за благословением. Как правило, всюду его приглашали на чай, и память дяди Саши хранила множество удивительных случаев из духовной жизни подвижников северных земель. Рассказывал он и о своей жизни, но очень скупо, все больше говорил о старцах и старицах своей земли.
Родился Александр Федорович в крестьянской семье в 1901 или 1902 году. С детства научился грамоте, любил храмы и божественные службы. Мама его – Мария – была глубоко верующей. Дядя Саша вспоминал ее постоянно, с нежностью повторял: «Уж как мамочка бы моя тебя встретила…», «Уж как мамочка моя любила крестные ходы». В 1920 году он был призван в Красную армию. Рассказывал, как однажды перед ними, молодыми солдатами, выступал Ленин, говоривший о том, что родина не забудет, призывал отдать за нее жизнь. «Говорил-то хорошо,– завершил свой рассказ дядя Саша,– да только ничего из того, что говорил, не сделал. Правда, обещал не забыть – и точно не забыли – через 60 лет одеяло подарили как инвалиду Гражданской войны, но я его не взял».
В марте 1921 года воинскую часть, в которой служил Александр, бросили на подавление Кронштадтского восстания. Ранним утром 8 марта их направили по льду Финского залива на штурм города-крепости без подготовки, без поддержки артиллерии, с одним стрелковым оружием. Из Кронштадта ответили артиллерийским и пулеметным огнем. Нападавших расстреливали в упор. Многие их тех, кого «бросили на кронштадтский лед» (по словам пролетарского поэта), погибли в той атаке. Сам Александр был ранен, получил сильную контузию и, кроме того, обморозился на льду, так как раненых подобрали не сразу.
Долго лежал он по госпиталям, выжил чудом и получил инвалидность первой группы. Когда Александр возвращался из госпиталя, а было это в сильный мороз, уже подойдя к дому, он так ослабел, что упал по дороге и начал замерзать. Вдруг его подняли на руки, куда-то понесли, и он оказался в светлой комнате, где слышалось церковное пение. Дядя Саша говорил, что никогда больше не слышал такого пения, истинно ангельского. Он то приходил в сознание, то снова засыпал. Сколько пробыл он в этом дивном месте, не мог точно сказать, но очнулся на той же дороге к дому, выздоровевшим и окрепшим.
С того дня, когда он упал в снег на пути к дому, прошло более двух месяцев. Так Господь чудесно спас его от смерти. По возвращении из армии он женился на Елизавете, поселились они с женой в бывшей монастырской келье Кирилло-Белозерского монастыря. Родился у них сын Борис, умерший в 18 лет. Он работал экскурсоводом в Кирилловском музее. Рождение и раннюю смерть сына предсказал дяде Саше его духовный отец – епископ Череповецкий Тихон (Тихомиров; 1882–1955). Жена болела, и, в конце концов, ее парализовало. Очень скорбел дядя Саша, что пришлось отдать ее в инвалидный дом, так как он не мог за ней ухаживать из-за собственных болезней. Там жена и умерла, а сам дядя Саша продолжал жить в Кирилловской келье до самой кончины, последовавшей в 1987 году.
При новых встречах я неоднократно имел возможность убедиться в его даре прозорливости, который поразил меня на берегу Сиверского озера. К дяде Саше можно было посылать людей, даже не предупреждая письмом. Если человеку нужно было побывать у старца, он всегда выходил на озеро, сам встречал посланного человека и приглашал к себе на чай. Духовно близкие ему люди так и говорили: «Выйди к озеру, помолись и, если нужно для тебя, дядя Саша сам встретит».
Как-то я рассказал ему о своей новой знакомой в Москве – Ольге Николаевне Вышеславцевой. Он сразу ответил: «Я буду ее поминать, только она – инокиня Мария». И действительно, впоследствии я узнал, что Ольга Николаевна была в тайном постриге с именем Мария. Он духом узнавал людей. Дядя Саша знал, крещеный человек к нему подходит или нет. Одной девушке, приехавшей к нему и скорбевшей о своей неверующей маме, он сказал: «Нет, она, как и моя мамочка, верующая, очень верующая. Вот посмотришь, какая она». Всё случилось по словам старца: прошло несколько лет, и мама этой девушки уверовала. Перед смертью ее каждую неделю причащал священник. Умерла она, как и дядя Саша – в день Торжества Православия.
Не раз я называл ему имена своих знакомых, и о некоторых он сразу говорил: «За этих буду молиться»,– и точно, помнил их, так как в следующие приезды спрашивал, как живут те, о ком он молится. Приехал однажды к старцу со своей знакомой. К этому времени он уже совсем не слышал, и она не могла рассказать ему о своих проблемах. Но дядя Саша ответил на все ее вопросы и потом сказал мне: «Хорошо, что ты привез ее, у нее муж хороший и дочка, только жалко, что она с мужем разводится». Господь открыл ему все нужное об этой женщине, чтобы помочь ей.
Сидим мы как-то в келье, пьем чай. В дверь постучали, а затем вошли две женщины и встали у порога. Дядя Саша что-то рассказывал в этот момент и вдруг говорит: «А вы из Череповца, на клиросе поете?». Те изумленно подтвердили, а ведь впервые пришли к нему. Одно время дядя Саша работал ночным сторожем в каком-то магазине. Приходит вечером принимать смену. Все двери запирает и опечатывает сам директор. Вдруг дядя Саша говорит ему:
– Я не приму смену.
– Почему?
– Там, внутри магазина, человек остался.
– Да что ты, кто там может быть?
– Есть там человек, не с добром он остался.
Ему не поверили, но все же предупредили милицию. Оказалось, что, действительно, еще днем вор залез в склад магазина и спрятался там, чтобы ночью унести заранее приготовленное.
Очень любил старец преподобного Кирилла Белозерского. «Преподобный Кирилл здесь живет»,– говорил дядя Саша, – одна женщина шла к мощам Преподобного, она очень болела, и ее хотели класть на операцию в больницу. Вот и пришла у преподобного Кирилла испросить благословения. Идет и видит впереди у озера старичка. «Ну,– думает,– это мой знакомый дедушка, он любит поговорить, сейчас задержит, а мне не до него». Хотела свернуть, а некуда,– пришлось идти прямо. Подходит ближе – совсем незнакомый старец перед ней. А он спрашивает: «Далеко ли собралась, голубушка?» И такое расположение у нее почему-то к старцу появилось. Начала рассказывать о своем горе, что на операцию хотят положить, вот и пришла к преподобному Кириллу просить благословения, стоит ли ложиться в больницу.
Старец утешил ее и говорит:
– Никакой больницы не надо – так выздоровеешь.
Женщина спрашивает:
– А где ты живешь, дедушка, почему я тебя не знаю?
– А я всегда здесь живу и не ухожу,– ответил старец и пошел дальше. Прошла женщина несколько шагов и почувствовала облегчение – боль прекратилась. Захотела еще что-то спросить у старца, обернулась, а его уже нет – пропал куда-то. Только тут поняла, что сам преподробный Кирилл встретил ее и помог, исцелил. С тех пор у нее никаких следов болезни. А сколько народа до сих пор исцеляются у мощей Преподобного! Вот так-то: Преподобный здесь и каждого встречает, кто с верою приходит, с открытым сердцем. Какая же здесь благодать, если бы люди знали – церкви, стены монастырские – все освящено. Мы должны помнить это, это же святая земля. Преподобные отцы ходили по ней, и доныне пребывают, каждый камешек здесь освященный, и вода в озере святая.
Если бы люди видели, в какое место приезжают, как бы радовались – это же избранники Божии – Господь попустил им ступить на эту святую землю. Какие великие подвижники здесь жили! А сейчас на всю нашу землю, где столько обителей, столько храмов святых было, столько подвижников воссияло – осталось четыре храма! Как горько – не к кому поехать за духовным советом, за молитвой, за благословением».
Дядя Саша разговаривал с преподобным Кириллом как с живым, спрашивал благословения на все дела, задавал вопросы и, видимо, получал прямые ответы. Говорил, что иногда сам Преподобный указывает ему, когда нужно встретить и пригласить к себе кого-то из приехавших впервые в Кириллов. По нескольку раз в день подходил он к мощам Преподобного, крестился, кланялся. Перед трапезой и чаепитием всегда читал тропарь Преподобному.
Много лет приезжал к дяде Саше художник-реставратор, поступивший потом в духовную семинарию. Старец очень хотел, чтобы мы познакомились, и сокрушался, что мы никак не можем приехать к нему одновременно. Говорил, что этот художник будет монахом, настоящим, духовным. Действительно, он стал монахом, и мы с ним встретились уже после кончины дяди Саши в этих же благословенных местах, только уже в Ферапонтовом монастыре.
Заходил к дяде Саше один молодой человек, который увлекался всевозможными учениями Востока, эзотерикой и т.п. В голове у него был настоящий «винегрет» из разных учений, и хотя тянулся он к Богу, никак не мог начать ходить в храм, молиться. Однажды я стал свидетелем того, как дядя Саша вразумлял его. Сидели мы за столом, пили чай. Дядя Саша сам наливает ему кружку, подает сухари:
– Ешь!
Тот съел несколько сухариков и говорит:
– Больше не могу, наелся.
– А я говорю тебе – ешь!
Доел он сухари и взмолился:
– Больше не могу!
– Ешь, тебе говорю,– довольно сурово сказал дядя Саша и заставил его съесть еще одну тарелку с сухарями. Потом снова достал порцию сухарей и насыпал в ту же тарелку. После этого сказал строго:
– Так и живешь, сколько можно пихать в себя!
Дядя Саша признавался: «Говорить откровенно – великая радость. Многие приезжают, но ведь не с каждым можно говорить обо всем, что на сердце, что открывает Господь. Как больно – видишь неразумие, неверие, а сказать нельзя – не поймут, окаменело сердце, все устремления к ублажению плоти своей. Хочется, чтобы Господь вразумил, привел к покаянию, а сказать им ничего нельзя. Вздохнешь только да Господу помолишься: «Приведи кого-нибудь из них к покаянию, Отче Святый!». Как жалко людей. Сколько их приезжает сюда, в святое место, но ничего не видят и не чувствуют. Когда едет кто-то из духовных, всегда выхожу на бережок и встречаю. Поговорю, а то и на чай приглашу. Всё ведь зависит от сердца: «Чадо, дай Мне сердце твое». И оно отзывается – Господь стучит, а человек не хочет, не дает благодати войти. Сколько лет здесь живу, а ведь почти нет духовных, все больше приезжают посмотреть. Вон сегодня праздник – великий праздник. Преподобный Кирилл – покровитель всего нашего края, а как его почитают? – Сколько пьяных вокруг озера валяется, оттого и сейчас так много молодых ребят умирает. Господь за плохую жизнь сокращает годы, а за хорошую прибавляет. Вот и живут старики – болеют; скорби терпят,– а живут, потому что Господу на земле нужны».
Особенно часто вспоминал дядя Саша епископа Тихона (Тихомирова), говорил, что это великий молитвенник о нас перед Богом, и поминать его – значит за себя молиться. Однажды он сказал мне, чтобы при первой возможности съездил в Ярославль на могилку Владыки и просил помолиться, передать поклон, взять песок с могилки и привезти в Кириллов. При жизни дяди Саши мне не удалось исполнить его просьбу, но после кончины его я попал все же на могилку Владыки.
Случилось это так. Собрался я в Тутаев (Романов-Борисоглебск), доехал до Ярославля, но опоздал на последний автобус. Было уже поздно, нужно устраиваться с ночлегом – и тут вспомнил, что мне давали адрес одного священника, жившего в Ярославле. С трудом в темноте разыскал дом на окраине города. Хозяева приняли радушно, за беседой я вспомнил о просьбе дяди Саши и спросил, не знают ли они, где могила владыки Тихона. «Как же не знаем, мы к ней постоянно ходим, она всего в трехстах метрах от нас, мы ведь живем у Туговой горы, рядом с храмом и кладбищем, где Владыка погребен». И тут же ночью, с фонарем, меня проводили к могиле Владыки.
Запомнились слова дяди Саши: «Часто мы начинаем строго, а потом слабеем. А всё молитва решает – как молишься. Когда сердце возгорелось, надо держать огонек, питать его. Сам своими силами ничего не достигнешь. Всё Господь и Матерь Божия». Еще один совет его: «Если видишь кого согрешающим, скажи себе: «Я грешнее его, помоги, Господи, мне и ему». Никогда не осуждай согрешающего. Что тебе до него? Иди и благодать неси и никогда не осуждай. Особенно тяжкий грех – осуждать священника. Он ведь такой же человек, как мы все. Но он – избранник Божий, свидетель истины и служитель. Мы не знаем, какие у него скорби, не видим их. А на суде его спросят: «Где твои овцы, пастырь, как ты их пас?». Если увидишь священника согрешающим – особо помолись за него, скажи себе: «Я ведь грешнее его». Но как трудно священнику! Нельзя ему ходить по людям без дела. Нельзя выпивать с ними, объедаться – все же смотрят на него. Какой соблазн людям! Ведь говорят так: «Если священник делает это, то и нам можно». Многие из-за недостойного поведения священника и в храм перестают ходить. Велико бремя и труд священника, но велики благодать и награда.
Однажды, когда я прислуживал владыке Тихону, облачал его, я увидел его колени. Они были стерты до костей. Вот какой пастырский труд. И я, грешный, вспоминая их, всегда земной поклон положу. Овца за таким пастырем сама бежит. Сейчас не так много настоящих-то пастырей. Сколько людей без духовного окормления живут! Не к кому стало за советом пойти, многие умирают без напутствия Святыми Тайнами, без исповеди. Как это страшно! А какое счастье – исповедаться и причаститься перед кончиной, быть готовым к смерти тела – тогда душа и на мытарства не идет, а прямо к Господу.
Один священник приехал, узнал, как люди живут, и поехал по всем глухим деревням исповедовать и причащать старых людей, которые не могут в храм приехать. Как же они радовались, спаси его Господь за великое дело, которое совершил, но ведь только один такой нашелся. В одном храме у нас стали в алтаре люди являться и пропадать. Священник не выдержал и умер. Послали второго – тот тоже умер. Третьего прислали: страшно ему служить, но он крепкий оказался и решил выяснить, в чем дело. Стал просматривать всё, что было в алтаре, во всех углах – и нашел тетради с записями на поминовение о упокоении, которые никто не читал. Стал поминать их на проскомидии – и перестали являться люди. А ведь многие не поминают: это великий грех. Один священник всегда брал синодики из храма с собой. Все удивлялись и спрашивали: – Зачем, батюшка? А он отвечал: – Служба у нас только в воскресенье, но люди надеются, что поминают их близких. Так я хоть дома прочитаю синодики. Так настоящие пастыри делают».
С особым благоговением относился дядя Саша к хлебу: «Вот мы крошки хлебные на пол смели – это грех. Хлебушко – дар любви Божией, нужно подмести все крошки и птичкам отдать, и никогда куска хлеба не бросать, не оставить. Сейчас забыли, что такое голод, ну а мы-то видели. Хлебушко – это святыня, Божий дар». Нередко бывало, что хлеб продавали непропеченный, невкусный. Дядя Саша очень огорчался этим, но никогда ни крошки не выбрасывал. Он резал буханку на мелкие кусочки и сушил в печи сухари, которые ел с чаем сам, угощая гостей сухарями из хорошего хлеба.
Совершенно слепой, глухой и немощный, он продолжал сам за собой ухаживать: пилил и колол дрова, топил русскую печь, ходил в магазин за хлебом, молоком и сахаром – это было его основное питание. Приносили ему крупу, и он приготовлял из нее «сальники» в русской печи. Близкие боялись, что он может угореть, так как, протопив печь, дядя Саша не видел, когда нужно закрывать вытяжную трубу. Несколько раз он угорал так, что едва оставался жив, но Господь все же сохранил его.
Местные жители ему почти не помогали, но это мягко сказано. Его не любили, а некоторые даже ненавидели. Слишком велика была разница между праведником и окружающими. Это была неприязнь, не объяснимая никакими разумными доводами. Лишним поводом для злословия служили легенды о его богатстве: мол, живет как нищий, а у самого тысячи накоплены. Дважды его грабили и зверски избивали. После смерти дяди Саши милиция обнаружила в сундучке три тысячи рублей – деньги по тем временам немалые. Дядя Саша за всю свою жизнь не использовал для себя ни рубля из той пенсии, которую ему приносили домой.
Он складывал эти деньги не потому, что копил, а потому, что не желал тратить их на себя. Когда ему давали деньги или продукты духовно близкие люди, он с благодарностью принимал, но и этими дарами для себя почти не пользовался. Из Свято-Троицкой Сергиевой Лавры ему с оказией постоянно присылали передачи, приходили посылки из Москвы. После смерти старца все посылки, стоявшие у него нераспечатанными, пригодились детскому дому, и деньги его тоже пошли туда, где более всего нужны были.
Он жил только одним – молитвой. Когда я оставался у него ночевать, вечером обязательно читали вечернее правило, каноны и Псалтирь. Давал он прочитать и синодики свои – по его просьбе кто-то переписал красивым почерком имена в несколько общих тетрадей. Иногда останавливал чтение и говорил о том, кого только что помянули. Он помнил сотни, тысячи людей, которые встречались на его жизненном пути, и каждого из новых знакомых просил записывать свои имена в эти тетради. С каждым годом имена в синодиках писались крупнее. Читал он их через лупу, а потом, когда ослеп, читал по памяти.
Каждый раз перед отъездом из Кириллова я просил его благословения, и тогда он начинал беспокоиться и говорил: «Как я могу благословить, я же не священник». Но потом все же перекрестит, поцелует со словами: «Я тебя как отец сына благословляю, иди с Богом» О нем можно сказать Евангельскими словами: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5, 8). Это так редко встречается в наши дни, поэтому люди часто и не ведают, что значит «чистое сердце», но когда сами встретят такого человека – откликаются на зов собственного сердца.
Вспоминается случай, рассказанный самим старцем, как лечил он зрение в Санкт-Петербурге (тогдашнем Ленинграде): «Приехал безо всякого направления, только с выпиской из истории болезни. В Ленинграде зашел в аптеку за лекарством, но его не оказалось. Куда ехать, к кому обращаться – не знаю. Подошла ко мне женщина и спросила, какое лекарство нужно. Показал рецепт, она и говорит: «Я могу вам достать. А вы к кому приехали?» Я объяснил, что хочу показаться врачам, с глазами совсем плохо. «Ой, это очень трудно,– говорит она,– вам нужно ехать за направлением». Сама отвезла куда нужно, поставила в очередь на прием и ушла. Стоял долго, чуть ли не весь день. Когда попал на прием и рассказал про себя, направление мне дали. Выхожу из кабинета, а эта женщина ожидает и говорит: «Рассказала мужу о вас, а он начал пилить меня, почему, мол, не привела к нам, ему же негде ночевать, да и он сам хочет с таким человеком познакомиться!». Поехали к ним, так хорошо приняли меня. Муж оказался секретарем райкома. Слышу, он на кухне просит жену: «Ты ему постное приготовь». В ванну меня отправили, постелили чистое белье. Утром жена его отвезла меня к врачу, потом к профессору возила. Положили меня в больницу, сделали операцию. Перед отъездом своим встретился в этой женщиной. Она так обрадовалась, говорила, что муж очень хочет видеть меня, часто вспоминает. Вот какие хорошие люди!»
Чистое сердце и смирение помогало старцу видеть нечистоту, но не судить, а сострадать человеку и молиться за него. Рядом жила женщина, особенно злословившая его и в глаза, и за глаза. «Хорошая женщина,– сказал он о ней, когда мы стали свидетелями очередной ругани в его адрес,– но грубе́нька». «Грубенька» и не знала, сколько молился о ней дядя Саша, сколько поклонов положил. Как он бывал обеспокоен, когда кто-то из близких людей находился в трудном духовном состоянии. Он вздыхал, плакал, просил Господа и Божию Матерь помочь этому человеку. Постоянно повторял: «Нет у нас ничего своего, кроме грехов; грехов, как в море песка. Как же перед Господом встанем, какой суд Он произнесет? Молиться нужно, просить неотступно, человек в беде!»
Дядя Саша постоянно напоминал: «Ты молись за меня, поминай, когда я умру, и не забывай читать помянник, который каждый христианин должен прочитывать. Там молитва за весь мир. Когда мы молимся за ектенией «Господи, помилуй» – это тоже молитва за весь мир. Мир только молитвой держится, и мы особенно должны друг за друга молиться». Просил поминать и его родителей Федора и Марию, подойти к их могиле на кладбище у Ильинского храма, неподалеку от Ферапонтова монастыря, жену Елизавету и сына Бориса, убитых в бою братьев – воинов Алексея и Иоанна: «Я умру, некому будет за них помолиться». «После меня никого не останется в монастыре,– говорил дядя Саша,– как хотелось бы, чтобы кто-нибудь из молодых верующих поселился здесь, я бы ему подписал келью свою и всё оставил бы – и книги, и деньги, и всё, что у меня есть».
Но этому не суждено было сбыться. Московские друзья и почитатели предлагали ему переехать в столицу: ведь слепой, глухой, как жить одному? Договорились, что приедут за ним. Приехали забирать. Дядя Саша встретил их особенно нежно,– плакал, просил прощения, благодарил, но поехать отказался. «Как же, дядя Саша? Не сможете вы здесь один, поедемте. Вам у нас будет хорошо. Сколько церквей в Москве, везде побываете». – «Нет уж, не бывать мне в Москве. Как я хотел поехать, не рассказать. Но преподобный Кирилл сегодня приснился мне и сказал: «Не оставляй меня». Как я теперь поеду, как покину его?» Так дядя Саша остался в одиночестве нести свой крест до конца.
Зимой 1987 года он заболел. У него обнаружили рак, открылась старая язва желудка, моча не проходила, боли были ужасные. Из Москвы приезжали его друзья. Старец лежал как бы безучастно, лекарств не принимал, последний месяц не вкушал никакой пищи. Так и угас он, как догоревшая свеча. Перед кончиной его исповедовал и причастил один из почитателей старца – иеромонах Арсений. Когда 8 марта 1987 года пришла телеграмма о смерти дяди Саши, московские и ленинградские его друзья собрали деньги и поехали в Кириллов. Началась эпопея с похоронами. Она достойна более подробного описания, так как события тех дней стали свидетельством не только отношения власти к праведникам своей земли и просто к верующим, но и в который раз подтвердили слова Господа: «Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем» (Мф. 13, 57. Мк. 6, 4).
Нас не пустили в келью дяди Саши. Сердобольная соседка – она и сообщила о смерти его – предложила остановиться у нее. Но и ей запретили пустить нас в дом и устраивать поминки. Дядя Саша просил похоронить его на кладбище возле храма Покрова Божией Матери, в одной могиле с давно умершей супругой. Но местное начальство дружно объединилось в своем желании хоть как-нибудь отомстить старцу, бывшему столько лет «бельмом на глазу» в атеистическом Кириллове. Им не нравилось, что на территории «Кирилловского музея» живет верующий, православный старец, к которому ездят из Москвы и Ленинграда. Дядю Сашу не раз пытались выселить из монастырской кельи под разными предлогами, но Господь не допустил изгнания Своего молитвенника из обители. Теперь же, после кончины старца, можно было поглумиться над ним.
Когда мы пришли в исполком за разрешением на погребение, нас направили к уполномоченному по делам религии Кирилловского района. Тот сказал, что покойный должен быть погребен на Кирилловском кладбище, как житель города, похоронить у церкви невозможно. Hо потом добавил: «Мы пойдем вам навстречу, но для этого нужно получить разрешение сельсовета – идите туда». Только мы вышли из кабинета начальника, как он взял телефонную трубку и позвонил в сельсовет, сказав: «Сегодня к вам придут за разрешением на погребение Грошева – ни в коем случае не давайте!» Видимо, на другом конце провода последовало совершенно резонное возражение, что там погребена его жена, и нет никаких оснований отказать. Уполномоченный громко и грозно закричал в трубку: «Если дадите разрешение, я вам устрою веселую жизнь!»
Тогда мы снова вошли в знакомый кабинет, сказав, что слышали весь разговор из-за двери. После такого поворота событий уполномоченному не было более нужды изображать заботливого начальника, и он злорадно сказал: «Имейте в виду, даже если вам разрешат погребение, я уже позвонил на автобазу и в совхоз, чтобы вам не дали машину для перевозки тела на кладбище. Понесете четыре километра на руках!»
Дальнейшая беседа стала бессмысленной, и мы пошли в сельсовет, где нам все же дали разрешение на погребение. Однако ни машины, ни лошади с санями нам найти не удалось – слова уполномоченного возымели действие, и нам отказали, сказав, что дороги туда нет, только по льду озера, и машина может провалиться. Но Господь тут же помог: прямо на улице мы увидели лошадь с расписной дугой, запряженную в сани. Хозяином ее оказался цыган. Мы попросили его отвезти гроб с дядей Сашей из морга до кладбища, и тот сразу согласился. Когда мы подъехали к больнице, отдали документы, то хозяину лошади сказали: «А вы не знаете, что исполком запретил везти его туда?» Цыган на это ответил: «Они мне не начальники». Так довезли тело дяди Саши до кладбища.
Здесь возникла еще одна проблема: как выкопать могилу – инструмента нет, на кладбище сугробы, мерзлая и каменистая земля, корни старых деревьев. Снова пошли в Кириллов, обратились к рабочим на кладбище, обещав хорошо заплатить. Те назвали цену: 12 бутылок водки. А где же ее взять? Тогда спиртное выдавали по талонам, и купить водку в многопьющем Кириллове, где водка к тому же была единственным видом «СКВ», оказалось невозможно. Посоветовали нам пойти в тот же исполком, попросить разрешения на покупку водки для похорон. И в том же исполкоме, только уже у самого председателя, нам подписали разрешение на приобретение двадцати бутылок водки.
Взять это разрешение рабочие отказались, сказав, что им могут не выдать, и потребовали плату бутылками. Пришлось купить эту водку самим, отстояв огромную очередь, и снова отправиться в многокилометровый поход. Теперь уже никто и ничто не могло помешать погребению нашего дорогого старца. Самым удивительным было то, что, несмотря на все сложности и видимые безобразия, Господь даровал внутреннее спокойствие и радость, которые всегда сопровождают кончину праведников. Хорошо и благодатно было на кладбище, где покоятся многие, кого знал и любил при жизни дядя Саша: игумения Мартиниана, монахини и послушницы Ферапонтова и Горицкого монастырей, старец Федор, живший в Кириллове, и многие из тех, чьими молитвами выстояла наша Отчизна в грозных испытаниях последнего времени. …Сверкало солнце, Вологодская земля была украшена инеем и синим мартовским снегом, она прощалась с сыном своим, угодившим Господу верностью и любовью.
В день кончины дяди Саши одному из священников было видение – огненный столп от земли до неба. Он сказал тогда: «Не иначе, как какой-то великий подвижник отошел ко Господу сегодня». А через несколько дней пришло сообщение о смерти старца Александра. Скончался дядя Саша в день Торжества Православия, в первое воскресенье Великого поста, и думается, это не случайно, сама жизнь его стала торжеством Православия, победой духа над немощью плоти.
Александр Трофимов
Добавьте комментарий