***
11 апреля 1999 г.
Дорогая Тамарочка, получили твое поздравление с Великим праздником Пасхи и Сашиными именинами. Саша удивляется и восхищается, что возможно сохранить такие отношения, как у нас с тобой. Его поколение такого не знает и многое теряет. Благодаря нам Саша узнал, что еще можно такие долгие годы, через десятилетие пронести братские, сестринские отношения друг к другу. Кажется, что мы бодрее и моложе многих молодых и дай Бог сохранить это. Так сказал Саша.
Прости, дорогая, что не поздравила тебя с днем рождения; вспомнила об этом только тогда, когда получила открытку с поздравлением Саше. Посылаем в подарок денежку на сладости к Пасхе, полушерстяные носки (сама вязала с любовью и молитвой) и книжечку Саши. Саша нашел в западных изданиях акафист «Слава Богу за все» и по многим источникам узнал, кто его написал, историю создания. И все, приложив к акафисту, сдал в редакцию журнала «Москва». Там ее приняли и напечатали текст с указанием его составителя.
Совсем недавно Саша приходит в храм и видит, что его материал издан и продается там и в киосках в виде книжечки. Пошел к редактору издательства и спросил, откуда они взяли материал для книги, тот ответил, что не знает. Тогда Саша все объяснил ему и попросил дать пачку авторских экземпляров. Редактор дал только несколько штук. И на том спасибо. Акафист на русском языке и очень красиво, трогательно изложен.
В утренних молитвах ты всегда со мной.
Целуем тебя я и Саша.
Храни тебя Господь!
***
23 января 2000 г.
Дорогая Тамарочка!
Наконец я с любовью снова села за письма. Прости за молчание.
Звонила я в отдел кадров Птицепрома. Изложила суть вопроса. Дама ответила мне, что теперь это другая страна и они не могут делать никаких запросов. И у них самих нет архивных документов о периферийных работниках. Посоветовала найти двух сослуживцев, они должны написать подтверждение о том, что ты работала там в это время. (где их найдешь-то?) Сдать подтверждения у себя в собес. И еще, узнав о возрасте, «успокоила», что после 80 лет даются льготы, и нет смысла обращаться куда-либо.
Милая Тамарочка, твой труд не пропал даром. Получила твое чудесное майское подробное письмо, читали с удовольствием вместе с Сашей, а на днях и вторая весточка пришла с поздравлением. Спасибо, родная, что несмотря на мое молчание, не забываешь нас.
В конце декабря посетила врача, где была на контроле. Врач сказала: «Живите так, как есть. В общем, я оставлена на Божию волю. Пока все терпимо. Пятно не разрастается и воспаление только в одном уголке. В большинстве случаев можно сказать, почти никогда я не думаю о болезни и смерти. Но «земля еси и в землю отыдеши, аможе вси человецы пойдем». По-прежнему приходят друзья, ученицы Сашины. Приехала на совещание в Москву из Баку моя знакомая Дуся. Ночевала три ночи. За это время сделала генеральную уборку всех уголков дома, перетерла каждую вещь, смела пыль с книг в библиотеке, почистила кастрюли. Уже позвонила из Баку, что долетела благополучно. Она в юности училась под Москвой и всегда приезжала к нам с племянницей на несколько деньков.
А Олечка приходит почти каждый день, читаем с ней акафисты тем святым, чей праздник будет завтра.
Из-за скользкой дороги не выхожу из дома. Перед Рождеством на машине друзья отвозили в храм на Соборование и привезли обратно.
Наша кошка освоилась в доме. Сама открывает форточку и входит в кухню. Спит в моей комнате на швейной машинке, а голова и живот – на батарее. Я застелила все ковриками. Сегодня ночью влез, оставив форточку (огромную) открытой, а на улице – мороз минус 25 градусов. На окне замерзла вода и на полу – в ведре. Саша смеется, что надо научить Белку и закрывать лапой форточку.
Дорогая моя, я тоже поздравляю тебя со всеми прошедшими праздниками: с Новым 2000 годом, Рождеством Христовым и Крещением Господним.
5 февраля минет еще один год жизни. Слава Богу, вошли в двухтысячный год. Поздравляю тебя с днем рождения. Главное пожелание – здоровья и спокойствия. Может быть, какие-то обстоятельства не позволят мне написать к этому дню письмо, так знай, что мы с Сашей в этот день с тобой, он будет в храме и подаст записку о здравии; сам помолится о даровании продления жизни и радости ее. А я это сделаю дома.
Я постоянно занята чем-то, и, действительно, у меня жажда жизни, радуюсь каждому дню.
До свидания, дорогой дружочек.
Целуем, обнимаем, я и Саша.
Храни тебя, Господи!
P. S. В подарок! Посылаем новое издание книжечки, дополненное и кое в чем исправленное.
***
28 мая 2000 г.
Дорогая Тамарочка!
Спасибо тебе за твои чудесные письма и поздравления: Саши с днем рождения, нас обоих – с днем Святой Пасхи и никогда не забываемым Днем Победы – 55-летием ее.
Жизнь идет, летят (буквально!) год за годом и замечательно, что мы живем и радуемся каждому дню, отпущенному Свыше. Тебе желаем всего-всего доброго и, конечно, здоровья. От него многое зависит. Моя болезнь как бы замерла, но ночью беспокоит, а иногда и днем пощипывает, но общее состояние удовлетворительное. Всю весну не выходила из дома из-за льда на дорогах. Несколько знакомых сломали руки, и я решила переждать.
Сегодня ездила в церковь,– здесь в Сходне, на автобусе, но домой еле добрела с остановки…
На могилу к Аркашеньке я хожу один-два раза в год, это очень далеко от Сходни. Саша постоянно навещает могилу и наводит там порядок. Но я молюсь за своего соколика ежедневно и дома, и в храме (если удается доехать).
Когда Саша стал писать и издавать книги, я посоветовала ему взять псевдоним – мою фамилию. Он сказал, что и сам об этом думал. Вот и вышло пока 11 книжечек. Сейчас мы мечтаем выпустить поэтическую антологию о журавлях, по примеру «Ивы» собрать стихи поэтов разных стран и написать предисловие об этой прекрасной птице.
Года четыре назад наш друг подарил мне немецкую электрическую пишущую машинку. Она очень нежная, почти не нажимаешь на клавиши. Все стихи для книг об иве и о журавлях я напечатала на ней. Если что-то для Саши нужно напечатать срочно – никого не надо просить.
А недавно тот же наш друг подарил компьютер, на котором можно делать все, что нужно для издания книг: набирать и исправлять тексты, вносить поправки, перемещать и вставлять куски. Интересно наблюдать со стороны,– умная машина. Но я сделала вывод, что наша голова – еще более совершенный компьютер. С детства я учила и знала множество стихов. И вот, даже теперь, помнится многое. Конечно, не всегда целиком запомнилось произведение; иногда это куски, отрывки, куплеты. Какой бы романс, русскую народную песню, военную и даже революционную услышу – сразу вспоминаю и слова, и мелодию.
Молодые привыкли к громким звукам и ритмам. Немногие знакомы с музыкой былых времен (из тех, кто к нам приходит). Я никуда кроме храма практически не хожу, но иногда вижу по телевизору, каковы вкусы молодых людей.
Ты очень права в своем возмущении и размышлениях о передачах по TV и журнальных статьях. Я думаю так же. Но что мы можем изменить? Поэтому я просто радуюсь, как ребенок, тому, что живу, что отведен мне еще какой-то срок.
До свиданья, мой дружочек, очень люблю получать от тебя подробные письма, но не всегда могу тем же ответить. Прости меня, родная.
Храни тебя Господь.
Маруся.
***
26 декабря 2001 г .
Здравствуй, дорогая Тамарочка!
Пишу тебе из Мытищ. Приехала сюда к врачу на контрольный осмотр (через каждые 6 месяцев). Слава Богу, пока благополучно. Завтра пойду к участковому врачу в поликлинику по поводу болей в спине. В общем-то все терпимо, болит только при наклонах и кашле.
На днях было очень приятное событие в нашей жизни. Саша поехал к издателю познакомиться. А тот еще и бизнесом занимается. Он принял для печати в журнале «Москва» две Сашины статьи и сказал, что дарит ему поездку паломническую в Бари, в Италию, на четыре дня к мощам святителя Николая чудотворца, да еще и денег наличных дал купить – иконки, масло-миро от мощей для подарков. Саша уже вернулся очень счастливый и говорит, что это – действительно было или приснилось? В день праздника свт. Николая была литургия в соборе, ее служили наши священники-паломники, и было 2 епископа: Ульяновский и из Сибири. Гостиница и питание очень хорошие. Неподалеку от с храма, где лежат мощи, расположен русский православный храм. Там уже есть священник, и ведутся службы. До революции большая территория принадлежала России: храмы, гостиницы, хозяйственные постройки. После все продали за бесценок, и лишь при церкви жила одна монахиня до 1953 года. И вот теперь опять храм возрождается нашими силами, Патриархии.
Написанная рукопись следующей книги об одной монахине проходит просмотр, критику, обсуждение.
У нас море книг. Что читать? Выбрала из жизни замечательных людей – Бортнянского – композитора из казачьего села. До сих пор церковные хоры поют его сочинение «Иже Херувимы» на литургии.
Скоро Новый год. Дорогая моя, поздравляю тебя с наступающим и желаю здоровья, радости, терпения и счастья.
А там и Рождество Христово, проведи его с друзьями и любимыми.
Храни тебя Господь, дорогая.
***
12 февраля 2001 г.
Дорогая Тамарочка, здравствуй!
Я теперь очень люблю длинные письма, такие, как пишешь ты. Спасибо, родная. Запоздало поздравляю тебя с Новым годом и Новым веком. Желаю здоровья и радости.
Болезнь моя прогрессирует. Родимое пятно растет и расширяется. два раза при перевязке было кровотечение. Сейчас все подсохло и по два дня хожу вообще без повязки, а на третью ночь – завязываю (заклеиваю), чтобы смягчить и не повредить. Болей нет, слава Богу.
Книжечка, посылаемая тебе, написана о монахине, с которой Саша был лично знаком и она благословила его на дальнейший писательский труд. В нее я вложила денежку на шоколадки. Мне подарили и с радостью посылаю немного тебе. Не думай, что обделила себя! В большие праздники, по Сашиной просьбе, отец Олег присылает за нами машину, так как храм очень далеко, автобус ходит редко и до храма в гору еще порядочно идти. Почти каждый день вечером приходит Оля; она живет с сестрой-учительницей, семьи своей нет. Читаем с ней постоянно акафисты посвященные святым, которых почитают на следующий день в храмах. Оле всегда некогда: прочитаем акафист – и бегом на работу.
Дома все делаю сама, утром – зарядка и чтение утренних молитв, потом подготовка завтрака, домашние дела. В промежутке – чтение журналов и книг, немного гуляю по улице: выношу ведра, даю птицам корм и соседской собачке остатки от стола. Котик наш уже старенький. Задняя часть туловища иногда шатается. Сам выходит на улицу – лапой открывает форточку в кухне и сам возвращается, носом толкнув стекло, если форточка закрыта. Спит у меня сбоку, сзади. Тепло идет от него, иногда даже жарко ногам. Из-за болезни я уже забыла, когда ездила на кладбище к Аршачку, но ежедневно с ним мысленно. Саша бывает у могилки. У нас ограды не разрешают и у всех могил низенькие бетонные окаймления. Красть нечего. Здесь тоже воровство металла немыслимое. У соседа сняли медную антенну и унесли. Смотрю известия и жалею нашу бедную любимую Россию. Все продается, рушится, воруется, наркотики прямо в школу приносятся, дети гибнут. Переживаем, но помочь не можем.
Ты молодец, что выступила в школе, детям никто уже не говорит о нашем прошлом, о пережитом. Все смотрим и подражаем Западу.
Кругом много грустного, но все равно радостно, что тебе дарован еще один день жизни. И хорошо, что не знаешь, сколько отведено. Как и ты, люблю старые песни, романсы. Снисходительно отношусь к современному их исполнению. Саша хорошо играет на гитаре и помнит много романсов, русских народных песен и студенческих. Иногда берет гитару в руки и мы поем. Люблю такие маленькие концерты.
До свиданья, дорогая, целую.
Храни тебя Господь.
Маруся.
***
3 мая 2001 г.
23 часа 30 минут
Дорогая Тамарочка, здравствуй!
Спасибо тебе и низкий поклон от нас за все твое тепло и добро. Как удивительно ты находишь все новые и приятные пожелания. Тебя тоже поздравляем с Пасхальными днями, приближающимся Днем Победы. Здоровья и радости тебе желаем.
Саша заканчивает еще одну работу. Сдал в печать на компьютер последнюю рукопись. Все, что выйдет из печати – пошлем тебе для знакомства в подарок.
Вчера нас возили в церковь (здесь, в Сходне) на освящение часовни в честь святой Матроны Московской. Она последние годы жила в Сходне, здесь и скончалась, но похоронена была в Москве по ее просьбе. Часовня очень красивая, построена рядом с храмом и повторена архитектура церкви. Здесь к нам каждый вечер приходит Оля, она помогает помыть посуду, убрать в кухне. Иногда читает акафисты, пьем чай.
До свидания, милый дружочек.
Целуем и обнимаем и ждем писем.
Храни тебя Господь!
Маруся, Саша.
***
12 июня 2001 г.
Дорогая Тамарочка!
Посылаем тебе новую книжечку Саши, исторические исследования дал соавтор, а акафисты и сведения об иконе – Сашины.
После операции чувствую себя хорошо. Занимаюсь домашними делами, но постельное белье стирают и моют полы друзья – Света и Оля. Мелочи стираю сама. Вода на огороде в достатке – летний водопровод. На грядках взошла морковь, петрушка, укроп. Лук и чеснок уже едим в салатах. Посеяны еще кабачки, огурцы, горох, салат. Понемногу пропалываю грядки кухонным ножом. Все в прядке. Сегодня на одной грядке взошли огурцы (еще на двух – нет всходов пока). В перерывах вяжу Саше носки шерстяные. Смотрю известия, «Петербургские тайны», «Русский дом» и иногда просто так включаю и узнаю интересное (по каналу «Культура»). Счастлива, что жива, что каждый день вижу небо, иногда солнце, буйную зелень.
Саша сегодня ездил в женский монастырь с паломниками. Делал записи. Собрал большой материал о святой Евфросинии. Искупался в источнике. Приехал счастливый. А уезжал утром с трудом.
Вчера на автобусе ездила в Церковь в Поярково (деревня) к отцу Олегу, исповедалась и причастилась. Расцвела сирень и жасмин, левкои. Везде стоят букеты в вазах. Аромат и красиво!
До свидания, Тамара-джан.
Храни тебя Господь.
Маруся и Саша.
***
25 июля 2001 г.
Дорогая Тамарочка,
Сегодня день моего Ангела и вчера получила твое поздравление с чудесными пожеланиями. Дай Бог, чтобы все так и было! Спасибо за него. Люблю твои письма. Получила письмо от 30 июня сего года, а предыдущее, видимо, затерялось. Отвечаю на твой вопрос, милая. Операцию делали на коже, совсем не касались груди. Родинка была между грудью и шеей (ближе к шее). Родинка вначале превратилась в горошину, а потом после травмы или еще почему-то разрослась как гриб на тонкой ножке и стала гнить. Срочно оперировали в своей больнице под местным наркозом. Сейчас шов чистый длиной 10 см (примерно), пока не беспокоит. Предупредили, чтобы не была на солнце. Стараюсь это выполнять. Грядки пропалываю очень осторожно, наклоняюсь тихо, спокойно и с кухонным ножом.
В день Ангела ко мне приехала Грета – племянница ( из Москвы) и две знакомые – Оля и Света. Грета вымыла все в кухне до блеска, а Оля со Светой вымыли полы, вытерли пыль. Стало чисто и свежо. Грета приготовила овощной салат, салат с крабовыми палочками, селедку, поджарила рыбу – лещ филе и сварила свежую картошку, посыпали все зеленым укропом. День был постный. К чаю – конфеты (мне подарили коробку), пряники, печенье. Собрала черную и красную смородину, крыжовник – все на стол. Приезжал отец Олег и еще двое знакомых. После их отъезда мы посидели вчетвером. Саша играл на гитаре и мы спели «Что стоишь, качаясь», «Миленький ты мой» и др. Затем и они уехали..
Болею бронхитом до сих пор. Ездила на консультацию, ждала приема врача, сидели около трех часов в духоте. Вышла, сразу ветерок приятный, а к вечеру заболела. Стало как будто лучше, но сегодня ночью опять закашлялась. Вчера в три часа дня был сильный ураган. Постепенно небо покрылось черными тучами, стало темно, как ночью. Затем сильные порывы ветра стали валить деревья и рвать ветки, несколько столбов накренились на проводы упали. Потом пошел такой ливень с шумом (а в части Сходни даже и град), что сметало все. Промежки грядок заполнились водой. Маленький укроп (вторая посадка) повалило и прибило к земле. Я ножом после бури осторожно поднимала веточки. Полгрядки посадки совсем смыло с землей, но огурцы не пострадали, и весь огород цел. Света нет уже двое сутки. Воинские части вышли на расчистку улиц. Когда восстановят подачу тока – неизвестно. Вот и еще один год миновал.
Целую тебя, обнимаю. Спасибо и за добрые слова в Сашин адрес. С ним мне очень хорошо.
Храни тебя Господь!
Маруся.
Воспоминания Тамары Павловны Мещаниновой
Родилась я 5 февраля 1918 года в древнем русском городе Владимире. Отец мой – Павел Михайлович Мещанинов происходил из семьи мещанина города Покрова, почтового служащего Михаила Михайловича Мещанинова. Когда Павлу исполнилось пять лет, семья лишилась кормильца. Маме, Прасковье Васильевне, пришлось очень нелегко. Но все же сыну удалось окончить Покровское городское училище, после чего он поступил на работу рассыльным в местный суд.
Городской судья А.А. Эрн стал опекать сироту, а вскоре ввел Павла в свой дом. Здесь он научился правилам поведения в обществе, полюбил чтение книг, папа окончил много всевозможных курсов: и бухгалтерские, и электротехнические… Даром, что высшего образования не получил, а любого образованного человека, и меня в том числе, своими знаниями превосходил.
С 1902 года Павел Михайлович служил во Владимирском отделении гражданского суда. Его взял к себе присяжным поверенным его благодетель А.А. Эрн, переведенный к тому времени в губернский центр. Павел Михайлович за несколько лет вырос от должности секретаря суда до судебного пристава.
Здесь папа нашел и свое семейное счастье: женился в 1912 году на Лидии Дмитриевне Колтыпиной (1886–1922), которая работала в суде вместе со своей сестрой Зиновией Дмитриевной (1883–1965). Их отец служил во Владимире мировым судьей, старший брат работал следователем в Гороховце, а младший готовился стать юристом.
После женитьбы Павел Михайлович получил назначение в Переславль Залесский. Родители быстро вошли в круг местной интеллигенции. Особенно сблизились они с семьей служившего в местном суде А.С. Дюдюка (он станет крестным отцом старшего моего брата Бориса), с соседями по улице – большой семьей В.И. Маркелова, с известным фотографом М.М. Эндриксоном.
Павел Михайлович увлекся фотографией, сделал множество драгоценных для наших дней снимков, запечатлевших не только семейную жизнь, но и красоту древних городов Владимирской земли. Фотографии его бережно хранятся в альбомах и до сего дня.
В 1918 году папу перевели на службу во Владимир, где и родилась я в том же году. Но вот пришла революция. При новой власти папе практически было невозможно работать по специальности. Пришлось переезжать на жительство то в Ковров, то в Гаврилов Посад. В довершение бед в апреле 1922 года умерла моя мама, ожидавшая третьего ребенка. Перед смертью Лидия Дмитриевна умоляла мужа и сестру исполнить ее последнюю просьбу: соединить свои судьбы; тогда Зиновия, по болезни не имевшая возможности иметь детей и потому не выходившая замуж, заменит осиротевшим племянникам мать.
Мне было тогда четыре года, и я сразу начала называть Зиновию Дмитриевну мамой. Девятилетнему Борису понадобилось время, чтобы привыкнуть к ней, но и он полюбил добрейшую и чудесную тетушку. Павел Михайлович был очень добрым, внимательным и ласковым отцом, а характер Зиновии Дмитриевны все знавшие ее называли «ангельским». Павел Михайлович с новой нашей мамой прожил в любви и согласии 32 года. Мы с братом росли в атмосфере любви, взаимопонимания, взаимопомощи, были очень дружны и жили душа в душу.
Зиновия Дмитриевна выучилась на зубного врача, имела собственный зубоврачебный кабинет во Владимире. После октября 1917 года новая власть направила ее работать в Гороховец, куда перебралась и вся наша семья, а с 1924 года мы вернулись во Владимир. В это время нашей семье жилось очень нелегко. Работы не было. Мама стояла в очередях на бирже труда, а папа перебивался случайными заработками. Его увольняли при каждой очередной «чистке» в учреждениях; слово «пристав» в его дореволюционной биографии наводила малограмотных чиновников новой формации на мысль о службе папы в полиции. Его постоянно подозревали, повторяя «рыльце-то в пушку». К тому же началось преследование дорогих и близких сердцу людей. Самой тяжелой потерей стал арест и гибель в Соловецких лагерях благодетеля папы А.А. Эрна.
По тем же причинам папа долго не мог оформить пенсию, и вынужден был обратиться в Наркомюст. Лишь в 1946 году до Владимира дошла бумага, в которой красным цветом были подчеркнуты слова, что судебный пристав «лишенцем не является». Только после этого папе оформили пенсию. Мама 26 лет работала зубным врачом в поликлинике, и в 1953 году ее даже наградили орденом Трудового Красного Знамени.
По окончании школы в 1935 году я поступила в Московский зоотехнический институт птицеводства, расположившийся в бывшем Вифанском скиту Троице-Сергиевой Лавры в Сергиевом Посаде. Институт занял также здания Вифанской духовной семинарии. Студенческое общежитие находилось в бывшем Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой Лавры. Жили мы в бывших монашеских кельях, по четыре человека в комнате, помнится, в них были двойные двери. Маруся Трофимова была моей соседкой по комнате.
К нам в комнату часто приходил военрук: он ухаживал за одной из студенток. Мы его недолюбливали, так как он часами сидел в комнате и никак невозможно было его выпроводить, был он косноязычным, говорил «проздравляю» и т. п. Однажды стул, на котором он сидел, развалился и он грохнулся на пол. Конечно, мы расхохотались, а он решил, что это я подстроила специально, хотя я была не при чем. За это он поставил мне двойку на экзамене по военной подготовке.
Стипендия была нищенская; те, кому не помогали из дома, жили впроголодь. Только на последнем курсе нам дали хорошую стипендию – 230 рублей в месяц. Тут-то мы развернулись: в столовой брали то, что хочется, а не то, что подешевле, могли и в театр лишний раз сходить, и в кино.
Ходили мы в ближайшее село за козьим молоком, но Маруси с нами не было, не потому что не любила молока, а просто из-за отсутствия средств.
Был у нас прекрасный хоровой кружок. Едва только мы поступили в институт, как увидели приятного старичка с белой бородкой, который вербовал первокурсников в этот кружок. Оказалось, что это известный церковный композитор Дмитрий Моисеевич Яичков. Тогда он находился на пенсии и подрабатывал в институте. Жил он здесь же, в Сергиевом Посаде. Сын его также стал известным музыкантом; однажды он оформлял в нашем клубе стенд (он был еще и художником), а я в это время за кулисами играла на фортепиано. Потом он похвалил меня, сказав, что его очень обрадовали две вещи, которые я исполнила.
Пели мы в сопровождении фортепиано. Яичков был замечательным хормейстером, мы его очень любили. Последний раз я встретилась с ним и беседовала, когда приехала за дубликатом диплома (мой диплом был заполнен чернилами, которые выцвели, так что трудно было прочесть). Яичков рассказывал, что жена и сын его умерли, и немощи стали одолевать. Просили его из Патриархии написать духовную музыку, но у него уже не хватило сил на это. В комнате его было холодно, Дмитрий Моисеевич был одет в старый ватник, и вид у него был очень усталый. Мне было его так жалко, но я держалась, старалась подбодрить нашего любимого хормейстера и замечательного человека. И только попрощавшись с ним, расплакалась.
Организовали у нас в клубе также и струнный оркестр. Мария Сергеевна почему-то не рассказала об этом в своих воспоминаниях, а ведь она играла в этом оркестре на мандолине. Был у нас и джаз оркестр, руководил им тот же музыкант.
Вспоминается печальная история в духе того времени. Один из преподавателей сказал однажды на собрании: «Надо разнообразить серенькую институтскую жизнь; записывайтесь в кружки, у нас прекрасные преподаватели и ведущие, призываю всех записываться». Кто-то быстренько доложил «куда следует»: за «серенькую жизнь» его арестовали, и он исчез из института. О дальнейшей его судьбе нам ничего не известно.
Вообще мы жили дружно, у нас был настоящий интернационал студентов из разных республик. Только однажды был какой-то конфликт в комнате, где жили армяне и азербайджанцы. Я хотела передать ребятам учебник, но меня не пустили в комнату, там было шумно, похоже, что выясняли отношения. Потом приходила милиция и меня спрашивали, видела ли я, что там происходило. Я ответила, что не знаю, так как меня не впустили.
Возле института каждую зиму заливали каток, и все желающие могли кататься на коньках. А еще мы катались зимой с гор на еловых ветках, было очень весело. Помню, как бегали в лютые морозы из Каляевки (у Загорска) в институт: бежим через лес, а деревья от мороза трещат.
В клубе института устраивались вечера отдыха с танцами. Иногда танцы устраивали и в главном здании общежития: там между этажами была подходящая площадка. В институте у меня был друг армянин – Гурген Бошьян. Мы вместе гуляли, танцевали на всех вечерах. Однажды я заметила, что у него вырван клок у брюк. Я тихонько ему сказала:
– Выйди из зала спиной к стене, у тебя костюм не в порядке.
Когда он переоделся и вернулся, то сказал:
– Как ты удивительно сказала «костюм не в порядке» и не смеялась над этим.
Вскоре после выпуска нашего курса началась Финская война, и многих наших мальчиков мобилизовали. Мой Гурген ушел вместе с ними и погиб на фронте.
Вместе с Марусей мы были на практике в птицесовхозе Тамбовской области. В это время она как раз была влюблена в своего будущего мужа и все время вспоминала своего Аркашеньку. Как-то мы с ней решили в совхозном саду позагорать, разделись. А на нас нарвались птичницы и были возмущены, что мы ходим полураздетые.
Вспоминается один смешной случай. Купила я в местном магазине хлеб и только собралась возвращаться в общежитие, как подошла ко мне коза. Нам постоянно приходилось общаться с животными, и я нисколько не испугалась и спокойно отправилась дальше. Но коза наклонила голову и пошла на меня рогами. Я закрылась рукой, а у меня на рукавах были нашиты для красоты декоративные петли. Так вот один из козьих рогов попал в петлю, и коза стала дергать головой, пытаясь освободиться. Все это видели наши студенты, хохотали и говорили: «Смотрите, зоотехника коза треплет!». Я поняла потом, что коза выпрашивала у меня хлеб. Обычно те, кто выходил из магазина, давали ей хлебную корочку, а я не дала.
Были мы хоть и не всегда сыты, но радовались жизни, шутили, смеялись. Вспоминается еще один веселый случай, на тему которого я сочинила стих.
ГОРЕ-ПТИЦЕВОДЫ
Пошли раз погулять Клавдия и Тамара,
Подходят к дому: глядь, гусей гуляет пара.
«Ну как же нам пройти,– спросила робко Клава,–
Ведь гуси ущипнут, пойдем назад, Тамара».
«Гусей я не боюсь,– Тамара отвечает,
А птицевода гусь, наверное, узнает,
Не сможет ущипнуть меня он – птицевода,
Идем, вперед, держись: я буду воевода!»
И вот пошли они: Тамара, сзади Клава,
Гусь, увидавши их, вмиг повернул направо,
И бросился вперед, шипя, пригнувши шею,
Тамара мчится прочь, и Клавочка за нею.
Бегут они, спешат, не смеют оглянуться,
Ребята вслед глядят, и все смеются.
Нас осмеяли люди, то был хорош урок,
Он горе-прицеводам пойдет, конечно, впрок…
По окончании института в 1940 году меня отправили по распределению в Крым, в птицесовхоз Залесье под Симферополем. Сюда приезжал мой брат Борис, сохранилась наша фотография того времени.
Война уже висела в воздухе. Нам дали указание срочно везти птицу на мясокомбинат. Нагрузили мы машины и поехали в город 21 июня 1941 года. На мясокомбинате нас не приняли из-за большой очереди и сказали, чтобы мы подождали до утра. Ранним утром 22 июня мы услышали сильный гром, хоти небо было ясным. Скоро мы узнали, что это был за «гром»: началась война и немецкие самолеты бомбили Севастополь.
К нам пришли сотрудники НКВД и взяли подписку о том, что мы обязаны исполнить приказ: как только будет дана команда, поджечь все птичники, чтобы поголовье не досталось немцам. Нам категорически запретили выпускать птицу из помещений.
Началась эвакуация, а нам всё не разрешают двигаться: чуть не каждый день приходят и проверяют, на месте ли мы. Конечно, мы ужасно волновались: почти все сотрудники совхоза уехали, а нас не отпускают. Однажды проскакал мимо нашего совхоза солдат на коне и сказал: «Что вы здесь делаете, бегите, немцы в соседнем селе, в шести километрах отсюда».
Провели мы страшную ночь, ожидая, что вот-вот появятся немцы. Но рано утром пришли сотрудники НКВД и приказали поджечь птичники. Одна из наших птичниц сжалилась и открыла двери индюшатника, чтобы сохранить жизнь птицам. И тогда мы с ужасом увидели, как наш солдат, не фашист, не враг – застрелил эту женщину. После этого приказ исполнили беспрекословно. Кроме того, взорвали церковь, в которой находился зерносклад.
И побежали мы в одних сарафанах и босоножках: день и ночь спасались от догонявших нас немцев. Дошли мы до Краснодарского края, но скоро и оттуда пришлось уходить. После долгих скитаний я, еле живая, оборванная, голодная, добралась до своих родителей во Владимир. Жили они тогда в Толстовском переулке. Здесь мне удалось устроиться на работу в совхоз «Коминтерн» за рекой Клязьмой, где я и проработала 30 лет. Помню, как на моих глазах ломали колокольню возле бывшего Владимирского духовного училища. Зацепили ее тросом и тракторами валили, потом только груда кирпичей осталась.
Когда организовали Владимирскую область, было учреждено областное управление сельского хозяйства, куда пригласили на работу лучших специалистов из хозяйств. Взяли и меня: там я проработала до пенсии. На меня постоянно нападал секретарь парторганизации. Как-то он заявил, что я пою в хоре, которым руководит регент Владимирского Успенского собора:
– Почему она ходит и поет на крылосе, такие люди нам не нужны в управлении.
Я ответила ему при всех сотрудниках:
– Сначала научитесь правильно выговаривать слова, а потом делайте свои заявления; нужно говорить не «крылос», а клирос.
Все посмеялись, никаких последствий не было. Но парторг продолжал следить за мной и однажды увидел, как я шла с толпой, выходившей из храма. Снова заявил он начальству, что церковникам не место на ответственной работе. Я объяснила начальнику, что в тот вечер задержалась на работе и когда возвращалась домой, как раз закончилось богослужение. И снова начальник защитил меня…
Брата моего Бориса убили под Смоленском. Он был связистом. Его командир рассказал: когда Бориса нашли убитым, он сжимал в руках переговорный провод; перед смертью он все же восстановил телефонную связь своего подразделения с командованием.
В 1981 году наш институт отмечал 50-летие. Многие тогда приехали на встречу. Наш бывший институт представлял собой печальное зрелище: все обветшало, кругом трещины, печать запустения. Но мы радовались встрече со старыми друзьями, фотографировались, делились воспоминаниями и новостями.
Маруся по моей просьбе пыталась помочь в оформлении документов для пенсии через Министерство сельского хозяйства, но в архивах нужных для меня сведений не нашлось. Так мы с Марусей и не повидались после той памятной юбилейной встречи. Но зато наша давняя дружба и взаимная любовь отразились в переписке. Письма Марии Сергеевны доставляли мне истинную радость, и я верю, что они принесут радость и пользу каждому, кто пожелает их прочесть.
Добавьте комментарий