ЖИЗНЬ СТАРЦА НА АФОНЕ И НАЧАЛО ОБЩЕЖИТЕЛЬНОГО БРАТСТВА
В судьбе старца мы видим аналогию с жизнью преподобного Антония Печерского – родоначальника русского монашества. Преподобный Антоний, странствуя по святым местам Востока, пришел на Афон, прожил там много лет и, стяжав великие духовные дары, по повелению Божией Матери возвращен был в отечество свое, чтобы насадить и умножить на Руси монашество. Так и старец Паисий, уроженец Полтавы, после долгих лет учения и странствий в поисках духовного руководства, пришел в 1746 году на Афон.
Однако состояние святогорского монашества в XVIII веке было уже другим: во времена преподобного Антония на Афоне подвизалось множество подвижников и старцев, тысячи монахов; середина же XVIII века было временем упадка монашества на Святой Горе. Афон разорялся турецкими властями, монастыри, обложенные огромными поборами – пустели.
Турки забирали ценности, закрывали монастыри. Монахи расходились из своих обителей, и цветущие монастыри оставлялись на произвол судьбы. В довершение всех бед и сами греки недружелюбно относились к монашествующим из славян. Барский пишет, что греки довели наших соотечественников до того, что они вынуждены были «семо и овамо по горам скитаться, и от труда рук своих зело нуждно и прискорбно питаться, от всех презираемы. Лиси язвины имут и птицы гнезда своя, россы же не имут, где главы приклоните на столь прекрасном, уединенном и иноческому житию весьма приличном месте».
Спутником Платона в его путешествии на Афон был иеромонах Трифон. В Галаце она сели на корабль, который доставил из в Константинополь, а оттуда они прибыли на Афон и 4 июля, накануне дня памяти преп. Афанасия Афонского, вступили в его святую Лавру. Отдохнув здесь несколько дней, Платон и его спутник отправились в дальнейший путь на север к монастырю Пантократор, где, как им было известно, обитали иноки славянского происхождения.
Путь к Пантократору труден: идти нужно по каменистым горным тропам. Вскоре по выходе из Лавры от сильного зноя они вспотели, потные расположились на отдых в лесу на холодных камнях. Потом пили холодную воду и в один день схватили жестокую афонскую лихорадку. Больные пришли они в Пантократор, где отыскали своих братий. Те обрадовались землякам и, думая что они заболели от плавания по морю, не придали сперва значения их болезни, но когда узнали, что странники заболели на Афоне, то испугались, будучи уверены в их неизбежной смерти.
Они стали растирать больных разогретым спиртом и после долгих усилий едва оттерли Платона. Иеромонаха же Трифона не могли спасти. Он скончался на третий день после своего прибытия в монастырь. Платона заставляли против воли принимать пищу и пить вино. От непривычки к вину его вырвало. Его снова заставили пить вино, и снова его вырвало. Это рвота была для него спасительна. Через несколько дней он совершенно оправился от болезни и поселился в одной из келий недалеко от братии.
Понемногу Платон стал знакомиться с соседними обителями. Он обходил окрестных монахов и пустынников, желая найти себе духовного наставника, сведущего в отеческих писаниях и живущего в безмолвии и нищете. Но такого наставника он не мог найти, а потому жил он в полном одиночестве, пользуясь в качестве духовного руководства Священным Писанием и святоотеческими книгами.
Здесь начался самый трудный период в его жизни. Это было время крайней нищеты и беспомощности, тяжелой внутренней борьбы и многих слез. Четыре года прожил Платон в таком положении, и эти годы превратили робкого и застенчивого юношу в опытного и сильного мужа. Платон проводил свое время в постоянном чтении и пении псалмов, в изучении Священного Писания и творений святых отцов и в сердечной молитве. Он старался укоренить в себе глубокое смирение, постоянное самоукорение, сокрушение сердца, обильные слезы, любовь к Богу и ближнему, память о смерти.
Впоследствии он писал об этом времени: «Когда я пришел во Святую Гору из моего православного отечества, я находился в такой нищете, что не мог уплатить три гроша долгу пришедшим со мною братиям. При моей телесной немощи я поддерживал мое бедственное существование одними подаяниями. И если бы только святые отцы славянского племени, находившиеся на Святой Горе, не помогали мне, я никак не мог бы здесь существовать. Много раз зимою ходил я босиком и без рубашки, и такое мое существование продолжалось до четырех лет. Когда мне приходилось или от Лавры, или от Хиландаря доползти до бедной моей келии с подаяниями, или из лесу принести дрова, или сделать какое-нибудь другое тяжелое дело, тогда я по два и по три дня лежал, как расслабленный». Уходя из своей келии, Платон никогда не запирал дверей, да и нужды не было, потому что у него в келии не было ничего кроме святоотеческих книг, которые он доставал в монастырях болгарских и сербских.
В начале 1750 года прибыл на Афон молдавский старец схимонах Василий. Старец объяснил Платону опасность его уединенного безмолвия, и указал ему на необходимость общежительного пути для новоначального подвижника. «Все монашеское жительство,– говорил он,– разделяется на три вида: первый – путь общежительного монашества, второй – именуемый царским, или средним путем, когда двое или трое спасаются вместе, имея общее имущество, общую пищу и одежду, общий труд и рукоделие, общую заботу о средствах к существованию и, отвергая во всем свою волю, повинуются друг другу в страхе Божием и любви. Третий вид – уединенное отшельничество, пригодное только для совершенных и святых мужей. В настоящее же время некоторые, вопреки писаниям отцов, изобрели себе четвертый вид или чин монашества: строят каждый свою келию, где вздумается, живут уединенно, предпочитая каждый свою волю и самостоятельно заботясь о средствах существования. По видимости они уподобляются отшельникам, а в действительности являются самочинниками, препятствующими своему собственному спасению, ибо избрали путь жизни не по своей мере и росту. Кто со вниманием просмотрит книгу святого Григория Синаита, найдет, что подвижник называет самочинием именно такое уединенное и необщительное самовольное проживание. Лучше, живя вместе с братом, познавать свою немощь и свою меру, каяться и молиться перед Господом и очищаться вседневною благодатию Христовой, нежели, нося в себе тщеславие и самомнение с лукавством, прикрывать их и питать уединенным жительством, которого и следа, по слову Лествичника, им нельзя видеть вследствие их страстности. И великий Варсонофий говорит, что преждевременное безмолвие бывает причиною высокоумия». По просьбе Платона старец постриг его в мантию с наречением ему имени Паисия.
Спустя три месяца после пострижения Паисия в мантию и нему пришел из Молдовлахии юный монах Виссарион и стал со слезами просить его дать ему наставление для спасения души и указать ему руководителя, опытного в духовной жизни. Глубоко вздохнув, Паисий заплакал и немного помолчав, молясь внутренно, сказал: «Брат, ты вынуждаешь меня говорить о печальных вещах, ты причиняешь боль моему скорбному сердцу. Я сам, как и ты, с великим усердием искал себе наставника и не нашел. От этого я испытывал, да и теперь испытываю великую скорбь. А потому, сочувствуя тебе, видя тебя охваченным крайнею печалью, скажу немногое по силе моего слабого разума. Спасение души, о котором ты меня спрашиваешь, не может быть достигнуто без помощи истинного духовного наставника, который и сам понуждает себя жить по заповедям Божиим, согласно слову Господа: «Иже сотворит и научит сей велий наречется» (Мф. 5, 19). И действительно, как можно вести кого-нибудь по тому пути, по которому сам не ходил? Нужно самому до крови бороться против всех страстей душевных и телесных… Необходимо с величайшим трудом искать знающего наставника, если же такового не окажется, то святые отцы повелевают нам поучаться от Божественного Писания и от учения Богоносных отец по слову Самого Спасителя, сказавшего: «Испытайте Писания и в них обрящете живот вечный». И хотя преподобный Нил Сорский говорит это по отношению только к умной молитве, но нужда иметь искусного наставника не менее чувствуется и в деле борьбы со злыми страстями, и в исполнении заповедей Божиих. Итак, брат мой, из всего сказанного видно, что мы имеем крайнюю нужду со многою печалью и со многими слезами день и ночь поучаться в божественных и отеческих писаниях и, советуясь с единомысленными ревнителями и старейшими отцами, учиться выполнять заповеди Божии и подражать примеру святых отцов наших и только таким путем милостью Божией и собственными трудами мы можем достигнуть спасения».
Виссарион упал к ногам Паисия и стал со слезами молить принять его к себе в ученики. Паисий был глубоко смущен этой просьбой. Он желал бы и сам сделаться учеником, если бы только мог найти для себя опытного руководителя. Три дня неотступно просил Виссарион Паисия позволить ему жить с ним. Тронутый, наконец, слезами и смирением Виссариона, Паисий уступил и согласился принять его к себе, но не как ученика, а как друга. Чтобы вместе идти средним путем, открывая друг другу волю Божию, кому Бог подаст больше разумения в Священном Писании; побуждая друг друга к исполнению заповедей Божиих, и на все доброе; отсекая друг перед другом свою волю и рассуждение, повинуясь друг другу во всем душеполезном, имея одну душу и одно желание; имея общим все необходимое для существования. Исполнилось всегдашнее желание Паисия сожительствовать с единомысленным братом во взаимной любви и послушании. Наставником же и руководителем своим они имели Священное Писание и учения святых и Богоносных отцов. Так они стали жить в глубоком мире, духом горя каждый день, полагая новое начало своему духовному возрастанию.
Через четыре года слух о новом подвижнике разнесся по Святой Горе, и к Паисию стали приходить ревновавшие о безмолвном житии иноки, среди которых были и иноки из Валахии. Всем им Паисий говорил о трудности монашеской жизни. Новых учеников принимал Паисий не особенно охотно и выдерживал их на предварительном испытании по 3 и по 4 года. Когда около него собралось 8 учеников «молдавского языка», то пришлось приобрести келию св. Константина с церковью; за ними явились еще 4 ученика, но уже «словенскаго языка». Это было незадолго до 1757 года.
«И начата чести и пети молдавским и словенским языком, правило в церкви»,– читаем в житии. – С течением времени явилась крайняя нужда в священнике и духовнике. Согласившись между собой, братия стали умолять своего старца быть для них и священником, и духовником. Паисий и слышать об этом не хотел, говоря, что из-за этого он и из Молдовлахии ушел.
Но чем больше он отказывался, тем больше братия со слезами его умоляла, падала к ногам его и приводила многие и основательные причины своего желания. Особенно они указывали ему на то, что, исповедуясь у других духовников, они получают от них советы, несогласные с теми, какие дает им старец, и от этого они весьма расстраиваются своими душами. К просьбам братии присоединились и некоторые старейшие отцы Святой Горы. Они уговаривали Паисия не отказываться, ибо это может вмениться ему в преслушание. Паисий покорился общему желанию и сказал со слезами: «Да будет воля Божия». Рукоположение Паисия состоялось в 1758 году, на 36 году его жизни.
Наконец, монахам стало тесно в прежней келии и, получив благословение пребывавшего на Афоне патриарха Серафима, Паисий переселился в пустовавшую келию пророка Божия Илии, принадлежавшую тому же монастырю Пантократора, и начал строить собственный скит. Общими усилиями создана была церковь, трапеза, пекарня, поварня, странноприимница и 6 келий, так как старец решил не принимать больше 15 братий. Монахи ревностно соблюдали правила святой веры, причем опять молдаване были отделены от славян.
Но братии прибывало: служение по чину, смирение и молчание иноков нового скита,– все это привлекало новых учеников. Братия непрестанно трудилась, «и сам старец книги отеческия (вся убо жизнь его во бдении всенощном бяше, и более трех часов не можаше спати), переводя я с греческаго на славенский язык. Изучися бо помощию Божиею вскоре не точию простого греческаго, но и еллинскаго, от общаго своего брата, именем Макария, добре ведяща той язык, и в начале под руководством онаго преводяше». Паисий пользовался расположением патриарха Серафима, который часто приезжал к нему на осле и подолгу беседовал о духовных и душеспасительных предметах или же приглашал Паисия совершать богослужение в монастыре Пантократора.
«И тамо служаше греческим языком, не спешно и благоговейно со страхом Божиим, непрестанно слезами ланиты свои омочая: никогда же бо можаше без слез святую лптургию прослужити во всей жизни своей. Святейший же патриарх, стоя со слезами, глаголаше: Слава Тебе, Господи, слава Тебе! А стоящии в олтаре, видяще его тако всего ко Богу простерта, паки измененна и плачуща, едва могуща возгласы глаголати, толико умиляхуся и плакаху, яко инии, не могше и стояти во олтаре слез ради, исхождаху».
Подобно тому, как у святителя Григория Паламы был противник, в лице известного калабрийского монаха, так и у Паисия оказался такой же завистник в лице престарелого монаха Афанасия, молдаванина, из скита Кавсокаливия. Он хулил ту самую умную молитву, которую проповедовал Паисий. Афанасий пишет Паисию послание, в котором рядом с дружелюбными наставлением были хулы, укоризны и многие несправедливые мудрования. Собор духовников, приказал Паисию ответить Афанасию и обличить его. Таким oбpaзом появилась первая редакция трактата Паисия об умной молитве, в 14 главах. Заблудший монах признал в конце концов свою ошибку и просил прощения у старца.
