ЧАСТЬ 3
Письма, из записных книжек
Письма
Писем Ольга Николаевна писала очень много. Естественно, более всего – иногородним. Едва ли не самыми глубокими, интересными той просветленной радостью обретения духовного друга были письма монахине Феофании. Из них ни одно не сохранилось. Мать Феофания умерла раньше, чем Ольга Николаевна. Из ее окружения вряд ли кто мог беречь письма всех, писавших в Угольку. Не сохранилось и писем, адресованных отцу Антонию в Прибалтику (он тоже скончался ранее Ольги Николаевны). Сама Ольга Николаевна умела бережно относиться к письмам, но ее писем дошло до нас очень мало, обидно мало. Может быть, кто-то и хранит их, но пока можем познакомить лишь с несколькими. И они говорят о многом. Эти письма можно читать и перечитывать, так важны затронутые темы.
Дополнением к письмам могут стать записи Ольги Николаевны в книжках и на отдельных листах, хотя это тоже крохи из того, что было.
Письма О. Н. Вышеславцевой к И. Ф. Федоровой
28 апреля 1964.
Дорогая Ирочка, поздравляю тебя с днем твоего Ангела и надеюсь, что ты осуществишь мои пожелания доброго здоровья и будешь в радости встречать светлый праздник Воскресения Христова, а малыша своего приобщишь к сынам Света, как говорится в одном из посланий апостола Павла: «Вы не сыны тьмы, вы сыны Света, потому что вы Христовы». У меня для этого есть и батюшка, который сможет к тебе прийти и все сделает дома и Ляльку причастит, да и вам с Сережей пора повенчаться. Великое таинство освятит и еще более скрепит ваш брак. Это все мои сердечные пожелания ко дню твоего Ангела.
Я все еще в горизонтали. Слишком много досталось моему сердцу за всю его жизнь. Оно перенасыщено всеми дарами жизни, вот сосуды и не выдержали и требуют покоя и отдыха. «Да будет во всем Воля Святая Его». Хотела бы только одного, чтобы все вы были между собою связаны дружбой и любовью и чтобы жизнь ваша освящалась Высоким Дыханием.
Когда знаешь, что каждое движение твоего сердца, твоей души, каждый поступок, каждая мысль идет в вечность и там создается твоя реальная сущность, и в этой вечности будет существовать лишь она, а сейчас от твоей воли зависит ее будущее,– то многие ценности как бы теряют свое значение и все преображается и перемещается в своем значении, и так ясно и спокойно на душе. Преподобный Серафим говорил: «Стяжи в себе мирный дух, и тысячи вокруг тебя спасутся».
Конечно, для этого много нужно потрудиться, а в особенности матери, так как она вьет свое гнездо. Теперь у тебя настоящая семья. Ты пример ей во всем. Человек часто только на себя рассчитывает, он, мол, все знает, и сам понимает, а есть добрая пословица: «Без Бога – ни до порога». Создавать труднее, чем разрушать. Помоги тебе Господи во всех добрых начинаниях, в великом деле воспитания, выращивания не только физического, но и душевного и духовного существа.
Хотела бы очень тебя обнять и расцеловать вместе с малышом. Твоя открытка меня обрадовала и в то же время обеспокоила. Наверное, разрывы, не дай Бог, грудницы еще. У меня есть врач гинеколог, гомеопат, живет в Трубниковском пер., если нужно, всегда можно к ней обращаться. Буду надеяться, что она тебе не потребуется.
Поправляйся, дорогая моя, я так всех вас люблю и за каждую молюсь, как умею. Будем же благодарны Господу не за одни наши радости, но и за все страдания. Они приближают человека к Богу, так как и Он страдал.
Крепко целую тебя и детей, и отца, и бабушку. Берегите друг друга.
Твоя О. Н.
Второе письмо является ответом на поздравление с наступающим, 1975 годом. По-видимому, в нем были печальные мысли и слова: был трудный период жизни, крушение личных иллюзий, разочарования. Чуткость Ольги Николаевны к сокровенному, даже не высказанному, была ноистине феноменальной. Отсюда и тональность ее «утешающего» письма.
1 января 1975.
Дорогая Ирочка!
Спасибо за память и пожелания. Я также поздравляю тебя, маму, детей и Сергея с Праздником Рождества Христова и вступлением в Новый, 1975 год, и хочется пожелать всем, а тебе в особенности, доброго, спокойного года, утешения от детей и мирного сердечного устроения. Мир это не тот, который дает мир, а тот, который воспевался в дивную Вифлеемскую ночь, и поэтому его надо искать в своем сердце. В нашем сердце живет много всякой нечисти, а это, в основном, наши страсти, наши желания, наши недовольства, наши необузданные стремления честолюбия, тщеславия, самости. И отсюда наши беды, наши распри. Я где-то читала давно, и это осталось на всю жизнь: Младенец родился в вертепе, где был скот и всякая нечисть, но они поклонились Ему и этим вертеп стал чистым и светлым, и затем уже сюда пришли и простые пастухи, и великиемудрецы, чтобы поклониться и принести дары, и звезда вела их. Не такой ли вертеп – наше сердце? Но и в нем, по своему милосердию, вселяется Христос и наполняет его светом и славою. Мрак и нечистота не препятствуют Его благодати и силе, нам нужно только захотеть Его принять в свое сердце. Пастыри – все люди, Ангелы – совесть их; она (совесть) показывает человеку добро и отклоняет от зла. Звезды – обстоятельства жизни, они научают славословить Христа и, подобно звезде, ведут к Нему.
Случайностей в жизни нет, но каждое обстоятельство имеет высший духовный смысл, ведет к познанию Бога.
К великой нашей беде, мы не вникаем в нашу внутреннюю жизнь, мы не привыкли рассуждать о том богатстве, единственном, драгоценном даре, который нам дан: это тот талант, за который мы должны будем отчитаться. Он дал познать Себя.
Я часто вспоминаю тебя, потому что ты записана в моем сердце, так же как твои дети. Я не вижу тебя, но сердце мое всегда просит за тебя, но этого недостаточно, нужна и твоя просьба. Скорби есть у всех, но в них призывы, только мы не хотим их слышать, ужасно цепкий мир материальный окутал нас, и мы перестали расправлять свои крылышки и позволяем себе плыть по течению.
Я не знаю, сможешь ли ты выбраться ко мне, но может быть, это было бы неплохо, поговорить с глазу на глаз. Письмо твое такое грустное, и мне очень за тебя больно.
Я очень тяжело переболела, но для чего-то Господь еще продлил мою жизнь. Сил у меня немного, но я знаю, что за каждое движение мысли, за каждое слово человек будет в ответе, и я не могу пройти мимо тебя, не отозваться тебе.
Что делает Лена, она уже большая девушка. Помогает ли она тебе в твоих обстоятельствах? Как Никита, Сергей, мама?
Вчера была Искра, она появляется в памятные даты, а вчера был траурный день, день смерти Вадима.
Сегодня моя жизнь – продолжение прежней, но прибавился еще опыт в связи с перенесенной болезнью. Мне очень понятны божественные слова: «За все благодарите», и я стараюсь этому следовать, так как нет ничего случайного в жизни.
Обнимаю тебя и с любовью целую.
Твоя О. Н.
1/I. 75.
Письмо О. Н. Вышеславцевой к В. А. Ватагину
Дорогой Василий Алексеевич! Впечатление от Вашей выставки не оставляет меня, и мне хочется сказать Вам о том, как много радости она мне доставила, как будто я побывала на дорогом мне празднике – где сочетались Красота, человечность и сила творческого воплощения.
Многие Ваши работы мне знакомы были ранее, но когда я увидела их в большом собрании и в их многообразии, то почувствовала особенную пленительность Вашего творчества. Вы смогли донести и раскрыть людям ту Красоту, о которой Ф. М. Достоевский сказал незабываемые слова*. Ваши произведения, независимо от того, в каком материале они выражены, поют и взывают: «Люди, смотрите, как прекрасен мир вокруг вас, полюбите его, как любит свои создания Творец».
* «Красота спасет мир».
Ваш огромный, неутомимый, творческий труд, как бы пропел Гимн Красоте во всех ее проявлениях, и одновременно предостерегает от темноты и хаоса. Это Красота не холодная и отвлеченная, она струится и искрится, она напоена любовью художника и к «младшей братии», и ко всему живущему.
С этими мыслями я с большим радостным волнением всматривалась в знакомые и незнакомые мне вещи и невольно вспомнила Ваши со мною беседы и Ваши сомнения в нужности Вашего труда.
Прощаясь с выставкой, я присела перед великолепной сюитой рисунков к «Маугли», в которых с таким высоким мастерством передано столько тончайших психологических нюансов. Здесь и хрупкая детскость и сила; бесконечное доверие и тайна; защита слабого сильным и власть слабого над сильным. Кроме острого глаза художника и его умелых рук – здесь большое сердце человека. Вдруг, вплотную ко мне села рядом простая женщина – типа провинциального заводского парторга. Она долго смотрела на скульптуру «Маугли и Багира» и обратилась ко мне с недоуменным вопросом – почему мальчик изображен со зверем. Я ей пояснила. Она очень внимательно слушала и вдруг прервала меня словами: «Ах, вот почему! Какой же это художник!., ведь сколько нарисовал, и статуй сколько… и все, видать, по разным странам ездил… и уж очень он все до тонкости понял: и зверя, и человека, и птицу, и до какой же красоты дошел этот человек!» Этот отзыв стоит целой книги отзывов – он бьет в цель. Пусть он будет Вам ответом на прошлые тревоги. Художнику нужно войти в сердце человека так же, как и Божественному глаголу.
Дорогой Василий Алексеевич, спасибо Вам за радость, которую многие переживают и будут переживать, знакомясь с великим трудом Вашей жизни, в которой Вы в таком детском доверии к своему таланту, потрудились во славу Творца и на великую пользу людям. И разве это не та красота, о которой сказал Ф. М. Достоевский незабываемые слова.
Покойный Николай Николаевич высоко ценил Ваш талант и Ваш труд, он наверняка бы нашел более умные и нужные для Вас слова, я же написала то, что продиктовало мое сердце. Вас и Елену Николаевну с любовью приветствую. Оба вы наверное устали за это время. Когда сможете – отзовитесь.
24/Х 65. Ваша О. Вышеславцева
Письма Ольги Николаевны к Клэр
22 августа 1985.
Дорогая, милая сестричка Клэр,
будем благодарны Господу за нашу жизненную встречу и сохраним светлую память о ней.
Н. и я всегда с радостью вспоминаем Вас, а также светлую, добрейшую Матушку М. и ее сестер. Прошу Ей передать мой сердечный привет и самые добрые пожелания, а также и сестрам.
Жизнь стремительно бежит, и в этом году многие души, из моего окружения, ушли в Вечность.
28 июля скончался мой дорогой закарпатский старец о. Иов.
У меня нет скорби: его чистейшая душа вернулась в свое истинное Отечество; разрушены преграды плоти и совершился благодатный переход в мир Духа, к созерцанию Того, к Кому, с 14-летнего возраста Отец стремился, всею своею жизнию, восходя по ступеням заповедей.
Получив известие о кончине Его, я наугад открыла Евангелие, как раз на Нагорной проповеди, и мне было так отрадно ее прочитать, так как все соответствовало подвигу Его жизни. Кончина Отца была благодатная: утром служил Литургию, вечером вечерню, а после молитвенного правила лег спать и… уснул вечным сном.
Видимо, о. Иов предчувствовал свою кончину, так как в этот день говорил большую назидательную проповедь (обычно был скуп на слова); незадолго до этого прислал и мне письмо такое отечески-любящее и благословение просфорой, переданной в день кончины. Мне остается только молитва и благодарение. Мне кажется, что Вы со мною и мы делаем это вместе.
Лето было тяжелое; я чувствую, что силы уходят, но, видимо, еще буду жить и выполнять в меру своих сил то, что поручено.
С любовью во Христе обнимаю Вас.
Да хранит нас всех Господь Иисус Христос.
Письмо Ольги Николаевны к А. А. Саакянц
5 ноября 1986.
Дорогая Анна Александровна!
Спасибо Вам за книгу. Читала запоем и наслаждалась тем, как Вы талантливо и скрупулезно прослеживали развитие поэтического творчества М. Цветаевой, но от личности поэтессы у меня осталась грусть.
Читая, я испытывала глубокую, простую человеческую жалость до слез, а порою досаду оттого, сколько страданий Марина набрала сама на себя и, невольно, этим причинила их близким!
Она не увидела подлинного Света в себе, закрылась от Него и в этом ее беда. Ее, как будто заколдовала какая-то сила, а она не только не может вырваться из ее власти, но и не хочет. Невольно вспоминаются лермонтовские строки: «Тебя я, вольный сын эфира…» и т. д.
Гениальность Марины Цветаевой страшна: безмерное, неукротимое воображение; огромный книжный багаж; желание жить только по своей воле (все дозволено) и в результате – жизнь вне реальности, а потому, действительная реальность становится к ней беспощадною, а отсюда – безвыходность.
XX век, время исканий, смятений, крушений, переосмыслений, прозрений, но Цветаева остается со своими метаньями, страстями и страданиями от непризнания; от неразделенного чувства любви и, если борется, то только с внешними недругами, а не с тем демоном гордыни, который сулит ей славу и неведомые миры.
Поэтичность, на мой взгляд, уступает место звучанию слова (звука) и достигает высокого мастерства, но во имя чего весь этот титанический труд? Не во имя ли свое, которое М. Цветаева отождествляет с человечеством?
Ее поэтическое творчество поражает (неискушенного) каскадом неожиданных звуковых интонаций и ритмов, но оно не приносит радости, в нем звучит разрушающая сила; бродишь по этому лабиринту мыслей и звуков и ощущаешь люцеферианский холод, хаос. Гармония, эта симфония миров, нарушена.
Никодай Николаевич, хорошо знавший творчество Марины Ивановны, а может быть, интуитивно, как художник, понял природу этого холода и выразил его (согласна – беспощадно) в широко открытых глазах Марины.
Я не могу согласиться с Вами в определении взгляда как «Озарение». Уже сама «отрешенность» его не подтверждает озарения; скорее, это взгляд «сомнамбулы» (медитации), использующей чью-то волю.
Могу предположить, что: 1) выразив увиденное, Николаю Николаевичу, как художнику, более ничего не оставалось сказать, так как более к портретированию Марины Ивановны он не возвращался; 2) для Марины Ивановны портрет мог послужить поводом отойти от художника.
Признание пришло, а может быть и слава, а что же ее Психея; где, в каких мирах она? Обрела ли она Свет, Который и во тьме светит? Ведь так много страданий?! Этого нам не дано знать.
О. Вышеславцева.
***
Отрывок из письма О. Н. Вышеславцевой к священнику
…Теперь о самом главном, но только, пожауйста, не подумайте, что я на что-то обиделась; это было бы недостойно христианки, да еще православной, какою я себя считаю.
Я не экуменистка – это политика, пусть ею занимаются те, кто считает для себя это нужным, необходимым и пр. Себе я выбрала иной путь, о нем я Вам, и говорила и, писала и имею благословение. Это весьма маленькое дело, но когда ты знаешь о даре, который тебе дан, то страшно его не выполнять и от него отказываться.
Никогда я не считала себя духовно выше Вас, так же как и то, что никогда и никто не благословлял меня на водительство и окормление душ, а поэтому и духовных чад у меня не было и не может быть, но общаться с людьми – это мой путь и я должна остаться верной до конца, хотя я порою и изнемогаю. И вот в минуту слабости поплакалась в письме к Вам, ища молитвенной помощи.
Вас смущает католическое Распятие, что висит у меня над кроватью? И в этом Вы усматриваете (подозреваете) мое неправославие.
А что же такое Православие? Есть Церковная Полнота, есть споры, антагонизм между церквами различных религий, между иерархами, между людьми любой религии и Церкви, не исключая и Православие.
Все есть, кроме Любви, а Творец, Единый в Своей Триипостаси, и Троица в Единице, Положивший в Превечном Совете, через Жертву Любви спасти и вернуть в Свое отеческое Лоно (Дом) тех, кто исполнит эту заповедь Любви, идя вслед Христу, своему Господу и Наставнику.
Если в моем сердце запечатлен Голгофский Крест и я им живу и дышу – какой вред может принести моей душе, умалить веру, это католическое Распятие, подаренное мне с чистой бескорыстной любовью одною светлой души иноверкой. Может ли оно отторгуть меня от Бога, От моей Православной Церкви, в которой я хотя и не была два года*, но в которой я живу всеми моими помыслами?!
* По причине болезни Ольга Николаевна не могла уже выходить из дома.
Вот никто из посещавших меня священников не принес мне церковного календаря на 1987 г., а эта душа-иноверка, по чуткости сердца, позаботилась об этом, да и многое можно было бы сказать, но мне трудно писать по болезни.
И что же? Я должна выбросить это Распятие (хотя я перед ним не молюсь) и плюнуть в ее чистую душу? Нет, я этого не сделаю. Для меня дело не во внешних знаках благочестия, а в существе, в содержании, во внутреннем устроении.
Я ничто, мне бы только никого не осудить, все и всех претерпеть во славу Божию, выслушать, посострадать и в меру Божией милости исполнить заповедь Любви.
Что такое Любовь, Вы лучше меня должны знать, но Любовь и нетерпимость несовместимы, особенно в Православии, а если они совмещаются, то это не Православие.
Кажется, у святого Евангелиста Луки (гл. 9, 51-56) говорится, что когда Самария не приняла Христа, так как Он имел вид путешествующего в Иерусалим и ученики предложили свести с неба огонь на нее, то Христос остановил их и сказал: «Не знаете, какого вы духа, ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать» (Лк. 9, 56). Мне эти слова запомнились с юности, так и Православие должно быть именно такого духа. Вверяя себя Отцу, все прощает и идет на свою Голгофу.
Простите… мне очень трудно писать, скоро ни писать, ни читать не смогу, но остается покаяние. За все благодарю.
Да хранит Вас Господь.
Земной Вам поклон.
Сегодня в церкви запоют «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче» и, сидя дома, будет петь его мое уставшее, но живое сердце.
С любовью во Христе, грешная
Ольга Вышеславцева.
Письмо О. Н. Вышеславцевой директору музея-усадьбы «Мураново»
Несколько слов о написании письма.
Ольга Николаевна около пяти лет до своей кончины прожила без зрения. Но ее внутренняя жизнь оставалась глубокой и интенсивной, общение с друзьями, единомышленниками занимало в ней много места. Было и письменное общение. Те, кто навещал ее, охотно выполнял поручение – написать под ее диктовку письмо другу или знакомому или просто по делу.
Я тоже часто записывала ее слова, когда случалось быть в доме. Так, одним из самых последних, в январе 1955 года, было мною записано деловое письмо в Санкт-Петербург А. В. Бдинскому в издательство «Сатис» с напоминанием о высылке в Москву авторских экземпляров книги «Пастырь во времена безбожия». Для меня установилась какая-то своя манера записывать эти устные письма, удобная для О. Н. Черновик набрасывался без переспросов (с недописанными и сокращенными словами), а затем я набело переписывала текст и читала его автору, иногда на ходу незначительно улучшая стилистику или снимая повторы.
Именно так было записано и письмо в адрес директора музея-усадьбы «Мураново» зимой 1992 или 93 года. Так как диктовка была долгой и О. Н. устала, то договорились, что набело я напишу текст дома и принесу готовое письмо. Таким образом, у меня сохранился черновик большого делового письма О. Н. с ее воспоминаниями о дорогом ее сердцу Николае Николаевиче Вышеславцеве и его творчестве, а также ее живые мысли о музее Ф. И. Тютчева и непоказной патриотизм.
Милая Светлана Андреевна!
Чтобы выполнить Вашу просьбу, обращаюсь к своей памяти, так как нет дневников того времени ни Николая Николаевича, ни моих. Но и сегодня я хорошо помню тот исключительный интерес Н. Н. ко всему, что было связано с жизнью и творчеством Ф. И. Тютчева.
Н. Н. ценил в Тютчеве не только истинного поэта, замечательного мыслителя, политического и общественного деятеля. Ему во многом был близок и самый склад ума и личности, его блестящая образованность, широта интересов, своеобразие его поэтического дара. Мне известно, что он считал прекрасным некрологом поэту стихи А. Апухтина «Памяти Ф. И. Тютчева», достаточно полно выразившими печаль современника об ушедшем человеке. Именно так любил и ценил Тютчева и сам Н. Н. Более того, многие из нас, кто был рядом с Н. Н., ощущали, что все, сказанное Апухтиным о Тютчеве, можно отнести и к Вышеславцеву.
Ни у домашнего простого камелька,
Ни в шуме светских фраз и суеты салонной
Нам не забыть его, седого старика,
С улыбкой едкою, с душою благосклонной
Ленивой поступью прошел он жизни путь,
Но мыслью обнял все, что на пути заметил.
И перед тем, чтоб сном могильным отдохнуть,
Он был как голубь чист и как младенец светел.
Искусства, знания, событья наших дней,–
Все отклик в нем будило неизбежно,
И словом, брошенным на факты и людей,
Он клейма вечные накладывал небрежно…
В нем злобы не было. Когда ж он говорил,
Язвительно смеясь над жизнью или веком,
То самый смех его нас с жизнию мирил,
А светлый лик его мирил нас с человеком!
Николай Николаевич очень ценил также «Биографию Ф. И. Тютчева», написанную И. С. Аксаковым. Книга сохранилась в нашей библиотеке, имеет экслибрис «Из любимых книг Н. Н. Вышеславцева».
Н. Н. хорошо знал историю русской культуры ХЩ века, гордился ее представителями,– великими писателями, талантливыми художниками, актерами, людьми науки. Не случайно в его творческих планах возникли замыслы создания их « портретов-образов », где главной художественной задачей он себе ставил выражение сущности характера исторической личности. Именно так задумывалась работа над портретами А. Пушкина, Н. Гоголя, А. Герцена, Н. Огарева, И. Тургенева, Ф. Тютчева, Ф. Достоевского.
Интерес художника к выдающимся личностям не ограничивался Россией. Вышеславцевым созданы воображаемые портреты молодого Бонапарта, Марка Аврелия, Иоганна-Вольфганга Гёте. Я помню, что, работая над портретом последнего, Н. Н. не раз перечитывал стихотворение Е. Баратынского «На смерть Гёте». Вот некоторые фрагменты:
Все дух в нем питало: труды мудрецов,
Искусств вдохновенных созданья,
Преданья, заветы минувших веков,
Цветущих времен упованья;
Мечтою по воле проникнуть он мог
И в нищую хату, и в царский чертог.
С природой одною он жизнью дышал:
Ручья разумел лепетанье,
И говор древесных листов понимал,
И чувствовал трав прозябайье:
Была ему звездная книга ясна
И с ним говорила морская волна.
Изведан, испытан им весь человек!
Н. Н. понимал, как мне кажется, что ощущение гениальности, многосторонности личности этого выдающегося человека было у людей XIX века острее, глубже. По-видимому, эти ощущения, переданные в стихах, помогали художнику воссоздать в воображаемом портрете гармоничность личности поэта, ученого, гуманиста. Мне кажется, что данный портрет был бы уместен в экспозиции Вашего музея. Только теперь по достоинству оценена русская культура XIX века, которая оказалась равной культуре Запада этого же периода или даже выше ее.
Мне хорошо помнится наша поездка в Мураново в середине 30-х годов. Н. Н. хотел провести лето поблизости от усадьбы Мураново, так как предполагал написать маслом портрет Ф. И. Тютчева на прогулке. Однако от этого замысла пришлось отказаться потому, что помещения в ближайшей деревне мы не нашли.
Очень большое впечатление оставило первое посещение мурановского музея. Нас любезно встретил ныне покойный Н. И. Тютчев (родственник поэта), бывший в то время директором, и предоставил полную возможность внимательно и спокойно осмотреть все комнаты. Меня тогда поразила и согрела какая-то особенная интеллигентность экспозиции, чем-то неуловимым отличавшаяся от других музеев-усадьб. Предметы обстановки, мебель XIX века, множество дагерротипов, подлинная библиотека Ф. И. Тютчева – все это создавало впечатление, что владельцы дома просто в отъезде и вот-вот вернутся из путешествия. Такое же ощущение мира XIX века было в парке. Мы с Н. Н. долго потом вспоминали Мураново.
Н. Н. вообще придавал большое значение памятникам прошлого, в том числе и музеям-усадьбам. Он говорил, что будущее народа вырастает из прошлого, из духовного наследия, которое нам оставили наши великие гуманисты, мыслители, писатели XVIII и XIX веков. Н. Н. тяжело переживал разрушение памятников старины и считал это непростительным варварством и вредительством, которое направлено на опустошение духовной жизни народа. Сохранилась его акварель «Руины храма Христа Спасителя после первого взрыва», которую он рисовал с натуры из окна соседнего дома. Он считал исполнение этого трагического сюжета своим нравственным и гражданским долгом.
В течение последних четырех лет жизни Н. Н. был прикован к постели, пережил гибель уникальной библиотеки, но не утратил живого интереса ко всему происходящему в мире, сохранил нравственную чистоту и требовательность к себе.
В заключение хочу пожелать работникам музея успехов в научной и просветительской деятельности и, особенно, в работе с молодыми современниками, которым надо напоминать о драгоценности наследия прошлого России, вызывая уважение к людям, бескорыстно служившим русской культуре.
Из-за слепоты сама писать не могу. Это письмо под мою диктовку написала бывшая ученица Н. Н. Ирина Фоминична Федорова.
Письмо Ольги Николаевны к священнику
Христос посреде нас!
Молчание Ваше, дорогие… говорит мне о том, что у Вас в семье продолжает быть не все благополучно, видимо, нет согласия, нет мира.
Я долго думала о том, писать ли мне Вам или продолжать молчать, как это делаете Вы оба? Но моя любовь к Вашей семье, мои годы и моя христианская совесть диктует мне писать Вам и может быть в последний раз, воззвать к Вам.
Вы оба, видимо, забыли, что не в другом нужно искать вину, а каждый ищи ее в самом себе, каждый обвиняй себя, а не другого, каждый не стремись навязывать свою волю другому, а будь к другому внимателен, береги его – выполняя заповеди Божии. Терпи недостатки ближнего, так как эти же недостатки есть и твои. Помни е своем смертном часе и об отчете Единому Судии.
Господь всем предоставляет свободу выбора творить зло или добро. Своими несогласиями Вы оба творите великое зло и для себя, а через это и для детей на погибель, так как где нет мира, там нет Христа, без Христа вечная тьма.
По существу Вы оба хорошие и можете быть настоящими христианами, но Вы допустили своими несогласиями войти злу в Вашу жизнь, так как творите свою злую волю, а не ту добрую, которая заповедана Богом, и потому Вы не пишите мне – молчите.
Простите… но я Вас по-матерински люблю и еще бесконечно жалею, так как приносить Безкровную Жертву, совершать Божественную Литургию (вечерю Любви), не имея мира в душе, всепрощения и любви – это собирать на голову горячий уголь в осуждение своей души. Это очень страшно. И как можно с амвона произносить многие хорошие слова о мире и любви: но если это только слова, а в сердце холод к ближним, то и это ведь убийство для души.
Почему я пишу Вам, а не матушке,– да потому что только от Вас я слышала (лично) осуждение ее Вами. То, что Вы обсуждаете ее поведение с другими Вашими знакомыми батюшками, которые не знают и не могут наблюдать Вашей семейной жизни, а могут поддакивать Вашим словам и так легко давать совет развестись с Вашей матушкой. Но так как Вы сами по собственной инициативе на это не решаетесь, то получая «добрые советы» досужих батюшек, станете так давить на свою матушку, что доведете ее либо до могилы (о, тогда можно получить и архиерейство, а ведь честолюбие не знает пределов), либо вынудить ее стать Вашей бессловесной рабой (а не другом и спутником), забыв о том, что в ней так же, как и в Вас, живет образ Божий и ныне по благодати Таинства Вы должны ее беречь.
Забыв о том, что она вынашивала и рожала и подымала Ваших детей – одновременно с этим помогала Вам в церковном служении и в получении знаний, в академическом учении, можно все это забыть и приписать все только своим личным заслугам, но ведь это будет ложь, доступная только жестокому, гордому сердцу. Ведь Вы же не такой, да не будет так.
Мне кажется, что упорное молчание матушки продиктовано тем, что боится она меня волновать, а лгать мне она не может, но ведь Вы то хорошо знаете мое отношение ко всей Вашей семье и к себе лично; знаете, как я всегда стремилась к сохранению мира в Вашей семье и с какою готовой сердечностью старалась помочь Вашему и ее духовному воспитанию, зачастую забывая себя, и это мне дает право теперь напомнить Вам, что ни Академия, ни знания, ни звание не дадут оправдания человеку, а тем более священнослужителю у Престола, если в нем нет Любви Христовой в своей семье, потому что семья – это Малая Церковь. Перечитайте «Острую Луку». И в противовес советам батюшек, если Вы еще слышите мой голос – берегите свою матушку и проверьте себя со всею строгостью.
Вы много можете изменить, не бойтесь показаться слабым, идя на уступки, создавайте мир в семье, всюду, помните слова преп. Серафима: «Взыщи мир и тысячи вокруг тебя спасутся».
Любовь детей приобретается не через страх, а через уважение. Не порицайте действия матушки при детях и ни при ком-либо, а старайтесь найти им оправдание, если и что не так она сделала, то мягко, с любовью разъясняйте ей наедине. Сейчас дети Вас боятся, а нужно, чтобы они уважали и Вас отца-священника, и Церковь, и свою мать.
Мир Христов и Любовь да будет с Вами. Простите.
О. Вышеславцева.
Письмо Ольги Николаевны во Францию к знакомой, потерявшей любимого человека
Милая, дорогая А., много думаю о Вас. Вспоминаю, как впервые Вас привел ко мне Коля, и как дальше складывалась Ваша и его жизнь. Хотя мы и нечасто встречались, раз и навсегда я приняла всех вас, как близких, дорогих, а вы всегда дарили мне свое доверие и нежность. Думаю, что отношение ко мне у Вас не изменилось, потому и пишу Вам то, что Господь полагает мне на сердце.
Вы тонкий, умный человек, Вы маленькая, мужественная женщина с большим любящим сердцем. Вы достойны памяти Коли, переживаете его уход. Вы полюбили Колину Россию, Вы увидели и поняли в ней ту подлинную красоту Креста, которым мы идем, то православие, которое Вы приняли… Как сейчас помню Ваши слова, когда в начале моего знакомства с Вами я предупреждала Вас о трудности нашей жизни. Тогда Вы многого не знали, но Вы поняли сердцем: «Здесь много Света и много зла, но здесь жизнь».
Вы пишите, что потеряли жизнь – остаются годы и годы, но они уже мертвы. А мне хочется Вам сказать, что жизнь-то для Вас сейчас и начинается. Это экзамен, который Провидение посылает Вам.
Подумайте – он ушел из жизни (как Вы пишите) радостным и светлым. «Метеором он прошел по французской земле…» (из Вашего письма). Его полюбили.
Да, Колина миссия на земле закончилась, продолжить ее осталось Вам и детям, но это будет в иных формах и с более глубоким содержанием. Коля был из русских – русский.
Вы прекрасно понимаете, как бы хороша, красива, благородна ни была французская земля, Коля никогда бы не врос в ее почву и, обладая исключительной откровенностью и нетерпением – он совершил бы много ошибок, и было бы ему и с ним очень трудно.
Любовь Божия не допустила этого. Она более печется о наших душах, чем мы сами, и поэтому воля Божия есть благая во всех ее проявлениях, хотя нам, по нашему естеству и несовершенству, очень трудно бывает мириться с ударами, которые потрясают все наше существо. Избави Вас Господь от отчаяния, так как в нем нет места Богу.
А теперь я Вам скажу, что подлинная жизнь в сердце и всюду, где человек обретет в этом сердце – веру и любовь.
Сейчас около Вас бьется такое сердце – Е. В. Жизнь этой скромной женщины невольно вызывает восхищение. Выдержать безропотно такую жизнь, полную лишений и тяжелых утрат, и не омертветь, не согнуться. Откуда же черпает она силы, что руководит ею? – Вера и Любовь!
Вера – «да будет воля Твоя». Любовь к тем, кого Господь послал и посылает на ее жизненном пути. Но это не значит, что она не страдает; пока человек живет, ему свойственно все человеческое, но, страдая, он оживает для новой жизни.
Нужно не только пережить уход любимого существа, но запечатлеть память его своею жизнью. Лучший памятник Коле – сохранить дом русским. Пусть висят иконы, стоят книги; Колины вещи, а самое главное, чтобы сохранить в детях его память о нем – в доме дети должны говорить и между собою и с Вами и с бабушкой только по-русски. Такой порядок определит Вашей душе долгожданный покой, у детей сохранит особую любовь и память к отцу, а бабушке, такой жертвенной, любящей душе принесет на закате ее жизни заслуженную радость.
Как бы мне хотелось бы быть с Вами, чтобы разговорить Вас и еще раз сказать: «смерти нет, есть временная разлука любящих сердец».
О. Вышеславцева.
Добавьте комментарий