В 1930 году произошел окончательный раскол русского церковного зарубежья, и в Европе, практически, не осталось приходов, верных Патриаршей Русской Церкви. Однако группа священников и мирян во главе с епископом Вениамином не пожелала уходить из-под юрисдикции Русской Православной Церкви. Они решили основать свой приход в Париже.
Прежде всего, было необходимо снять помещение и оборудовать его под молитвенный дом. Образовалась группа верующих (среди них была и Надежда Андреевна), имевших великое желание устроить православный храм, как бы частицу Родины за рубежом, где поминался бы Глава Русской Церкви. К епископу Вениамину прибыли с разных концов Европы архимандриты Афанасий (Нечаев), Стефан (Светозаров), Феодор (Текучев) и другие монашествующие. Тогда решили образовать монастырское подворье и при нем – приход Московской Патриархии.
Для создания храма нужны были средства, а где их взять, если даже на выкуп у антиквара списка чудотворной Иверской иконы (увезенного из Москвы французскими войсками еще в 1812 году) из-за политических соображений отказывались давать деньги! Кто же даст средства на Патриарший храм? Эти средства пожертвовала Надежда Андреевна. Продолжим ее воспоминания.
«Очень хотелось, чтобы в Париже был храм, наш, Российский, Православный, Патриарший. Однажды молилась у иконы Спасителя (единственное, что осталось в память о Родине). Горячо, от всего сердца просила: «Господи, помоги храм устроить! » Для храма нужны деньги и немалые. Но ведь почти вся эмиграция ненавидит большевиков – никто не даст средств на Патриарший храм. Да и к кому пойдешь, большинство знакомых жили в ужасной нищете. Молюсь и все думаю, где же взять деньги. И вдруг слышу внятный голос: «Ты дай эти деньги! » Вздрогнула и стала соображать, где же у меня деньги? То, что муж давал на наряды, я почти все тратила на помощь голодающим эмигрантам. И вдруг осенило: увидела шкатулку с бриллиантами, которые муж подарил на свадьбу – это ведь мое! Пошла в ломбард, отдала кольца, браслет, за все выдали 20 тысяч франков – и отнесла их Владыке Вениамину.
Нашли помещение по объявлению в газете – старый гараж. Нижнее подвальное помещение оборудовали под храм, а в верхнем решили устроить трапезную и монашеские кельи. Душой и вдохновителем этого дела был епископ Вениамин. Храм освятили в феврале 1931 года во имя святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста — великих Отцов и Учителей Церкви ради утверждения Православной веры на Западе. Второй престол был освящен во имя святителя Тихона Задонского.
Иконы для храма написали художники-иконописцы Г. И. Круг (монах Григорий) и JI. А. Успенский (известный исследователь иконописи). Храм этот и подворье при нем стали центром, духовно связующим русское Православие и Запад. Начались труды подвижников, служивших здесь Богу и людям. Хотя эмиграция и не жаловала нашу («большевистскую», как они называли) церковь, но постепенно все больше русских людей стали приходить в храм – была в церкви какая-то особая теплота, русские люди чувствовали здесь дыхание родной земли. К тому же при храме собрались священники высокой жизни, истинные подвижники и пастыри.
Про эту церковь слагали нелепые слухи, вроде того, что над иконами висят серп и молот. На самом же деле прихожан Трехсвятительского храма объединяла любовь к Святой Руси, любовь к далекой, но дорогой каждому Русской Православной Церкви. Именно тогда, после освящения храма в честь Трех Святителей, чудотворная Иверская икона стала главной святыней этого храма. Вот как это произошло.
В 1930 году один из эмигрантов, бывший москвич А. Н. Павлов, проходя по улицам Парижа, увидел в витрине антикварного магазина верхнюю часть большого изображения Божией Матери. Он сразу узнал Иверскую икону, так как в прошлом много раз приходил в Иверскую часовню и молился перед чудотворным образом. В магазине он узнал, что это икона вывезена из Москвы во Францию в 1812 году и что она выставлена на продажу. Чтобы купить ее, требовалась огромная по тем временам сумма – 25 тысяч франков.
Русские верующие, живущие во Франции, стали искать средства для выкупа иконы. Вскоре часть суммы собрали и дали антиквару задаток. С этого момента икона стала путешествовать по православным храмам и домам, как когда-то Иверская-главная.
Многие надеялись, что чудотворный образ примирит расколовшиеся православные приходы и воссоединит их с Матерью – Русской Церковью. Но высшие светские и церковные круги тогдашней эмиграции не желали иметь никакого общение с «большевистской» церковью. Несмотря на то, что многие бывшие москвичи признали в иконе чтимую Иверскую – великую святыню России, богатые эмигранты отказались дать средства для выкупа образа. Антиквар Коган отобрал ее и вновь выставил на продажу.
Когда Владыка Вениамин узнал, что чудотворную Иверскую икону снова выставили на продажу, он немедленно поехал к антиквару для переговоров. Владыка особенно почитал Иверскую икону, тем более что день Ангела его приходился на праздник Иверской Вратарницы – 13/26 октября.
Придя в магазин, Владыка с ужасом увидел, что иконы нет на витрине, но тут же выяснилось, что образ отправили на склад, где хранились редкие, но трудно продаваемые вещи. Когда епископ Вениамин вошел вместе с хозяином на склад, то увидел икону стоящей вниз головой. Ее поставили, как следовало, и начали переговоры об условиях покупки. Антиквар назвал ту же цену и предупредил, что нужно торопиться, так как икону должны через три дня выставить на аукционе. Кроме того, икону хочет купить богатый американский коллекционер.
Владыка, внутренне молясь, просил антиквара снизить цену, но тот согласился лишь на то, чтобы продать икону в рассрочку: восемь тысяч уплатить немедленно, четыре тысячи – в течение года, а остальную сумму – в течение трех лет. Антиквар дал епископу Вениамину несколько дней на размышление, а образ разрешил пока взять.
Привезя чудотворный образ в Трехсвятительский храм (где по стенам висели лишь бумажные иконы), Владыка поставил образ на середине храма и пошел в алтарь, чтобы помолиться и успокоиться. «Где взять деньги? » – эта мысль неотступно преследовала его. Всю ночь епископ Вениамин не мог успокоиться, к тому же у него явилось сомнение – казалось невероятным, чтобы в Париже могла появиться Вратарница Московская: Владыка в то время не знал, что в Московской часовне находился уже второй список с Иверской-главной. Владыка горячо молился о вразумлении, и в тонком сне ему явилась Сама Божия Матерь, сказав: «Как ты можешь сомневаться?»
На следующий день за богослужением во время евхаристического канона он обратился ко Господу с мольбой о помощи в приобретении иконы и вдруг услышал внутренним слухом: «Где твоя вера? » На сердце Владыки стало спокойно, пришла уверенность, что икона останется в храме.
После этого епископ Вениамин произнес вдохновенную проповедь. Он говорил о том, какая благодать изливается через этот чудотворный образ, каким утешением для всех русских людей станет обретение величайшей святыни Русской земли, призывая всех, кто сможет, пожертвовать свои трудовые деньги для выкупа святыни.
На ближайшее воскресенье назначили сбор средств. По благословению Владыки я взяла блюдо и пошла между рядами молящихся в храме. Деньги клали все, и многие приносили последнее, что имели. Одна пожилая русская женщина, много лет служившая няней, а затем экономкой в состоятельной семье, принесла крупную сумму: долгие годы она откладывала свое жалованье «на похороны», и вот, услышав о чудотворной иконе, она пожертвовала все накопленные деньги, решив, что уже как-нибудь ее похоронят. Эта жертва стала основной, к ней прибавились пожертвования других прихожан. Эмигранты бедствовали, голодали, но многие отказывались даже от необходимого и вносили свою лепту.
Несмотря на все старания, собранная сумма была недостаточна для первого взноса. И тогда епископ Вениамин разослал письма своим близким в разные города Франции с просьбой ссудить его квартирными деньгами, которые каждый из них откладывал в течение трех месяцев (плата вносилась на три месяца вперед, и просрочка даже на один день грозила немедленным выселением). Квартирные деньги были для русских эмигрантов неприкосновенными – и вот их-то попросил Владыка, обещая вернуть в нужный срок. Замечательно, что никто не ответил отказом и никого из тех, кто прислал деньги, не согнали с квартиры.
К указанному сроку необходимая сумма задатка была собрана. Владыка сам отдал деньги антиквару, который, зная о бедственном положении русских эмигрантов, был поражен тем, что деньги удалось собрать. Это было явным чудом Божиим. Великая русская святыня – Иверская икона – водворилась в храме Трех Святителей.
Для оплаты следующих взносов с образа сделали фотографии и продавали их не только в храме, но и с помощью прихожан – в других местах. Иконки эти разошлись не только по всей Франции, но и по другим странам Европы, по Америке и даже Австралии.
Со всех концов Франции и других стран приезжали русские люди в наш храм, чтобы поклониться святыне. Каждый из приходящих жертвовал деньги на выкуп иконы. Кроме того, на имя Владыки присылали деньги по почте. Так была собрана нужная сумма, и образ Царицы Небесной до сего дня утешает всех русских людей, оставивших свою Родину».
По благословению Владыки Вениамина и настоятеля храма архимандрита Афанасия (Нечаева) двери Трехсвятительского подворья не запирались ни днем, ни ночью, так что каждый мог прийти помолиться перед образом. Так в Париже была продолжена традиция, установленная в Москве – и здесь, вдали от России, Вратарница Московская постоянно была готова принять всех скорбящих, подать помощь и заступление.
Чудотворная икона и общее дело объединили верующих русских людей. Постепенно число прихожан и клир Трехсвятительского подворья увеличивались. Подворье стало духовным центром, свидетельствующим на Западе среди русского рассеяния и перед инославным миром о духовной высоте и силе Русской Православной Церкви. Вся жизнь новой церковной общины была связана с событиями, проходившими в России.
Матушка Силуана вспоминала:
«Я начала мечтать о монастыре, о молитвенном подвиге, но Владыка Вениамин велел мне не оставлять мужа. По-прежнему я должна была сопровождать его на званных обедах, приемах и т. п. В последние годы муж часто уезжал по делам службы за границу. Тогда я бывала свободна. А дела мужа часто бывали неудачны и приносили ему много забот и огорчений. Бурили скважины, ища нефть. Наживались все кругом, кто доставлял машины, кто работал и т. п. А так как нефти не обнаруживалось, то муж нес убытки. Он в эти годы тоже сблизился с Владыкой Вениамином, и Владыка любил его.
Однажды, когда муж приехал из неудачной поездки, с ним внезапно случился нервный удар. У него отнялся язык, и он лежал без признаков жизни. Владыке сообщили об этом, когда он собирался служить в церкви после обедни праздничный молебен. Владыка тотчас же приехал к нам. Я вышла к нему навстречу. «Смерти не желать, молиться о его выздоровлении»,– строго приказал Владыка, входя в дом и в упор глядя на меня.
Были вызваны лучшие врачи и сделано все, что возможно для улучшения здоровья больного. Но через несколько дней он все же умер».
Будучи за границей очень богатой, матушка много помогала материально своим соотечественникам.
«Жила эмиграция ужасно – голодала, нищенствовала, столько русских умирало от истощения и болезней. Видела все это и ужасалась, хотелось чем-нибудь помочь. Пыталась организовать на свои небольшие средства столовую, чтобы бесплатно кормить соотечественников, но дело развалилось. Однажды за полчаса до всенощной стояла на коленях перед Распятием в нашем Трехсвятительском храме и молилась: «Господи, Ты же обещал питать страждущих и голодных, помоги организовать столовую для бедных – ведь так голодают мои соотечественники, и ничего у меня не получается. Помоги, Господи и Матерь Божия!» И вдруг слышу голос за правым плечом: «Раздавай хлеб духовный!».
Сначала не поняла, что это значит. Бегом к архимандриту Афанасию – он жил при храме. Это был настоящий подвижник и старец. Часто бывало, что он спал на голом полу, завернувшись в мантию, а на его кровати и везде, где можно устроиться в маленькой келье, спали нищие и бездомные. Рассказала ему о своей молитве и голосе и спросила: «А у Вас есть книги духовные?» Он покачал головой и спросил: «А зачем они при твоей-то жизни?» Однако книги стал давать. У него были остатки прекрасной библиотеки, вывезенной с Валаама.
Как-то он пожаловался: «Кому ни даю, не возвращают книги! » Через несколько дней снова пришла к отцу Афанасию и показала ему книгу епископа Феофана Затворника: «Вот, купила книгу для нашей библиотеки», и попросила благословение организовать духовную библиотеку при храме подворья. Отец Афанасий подумал и сказал: «Ладно, бери все, что у меня есть, для нашей библиотеки»,– и отдал все свои книги. Упросила его отдать под библиотеку чулан, в котором хранились свечи и масло. Все вымыла, вычистила, освободила окошко. Получилась маленькая уютная комнатка. Но ведь нужны полки для книг. Стала размышлять, к кому бы обратиться. Вдруг заходит незнакомый мужчина и говорит: «Прохожу мимо подворья, а мне какое-то внушение: зайди и посмотри. А что Вы здесь делаете? » Объяснила, что хочу организовать библиотеку, но пока нет полок. Тогда мужчина вынул складной метр, начал измерять комнату. Записал все размеры и сказал: «Послезавтра принесу полки».
И действительно, принес, заставив ими три стены. На вопрос, сколько заплатить, он ответил: «Это подарок для всех русских, но если есть возможность, можете уплатить за доски». Стала собирать религиозную литературу и за короткое время собрала хорошую духовную библиотеку – около пяти тысячи томов. Денег на книги не хватало, и мне пришла в голову мысль начать походы на «блошиный рынок», чтобы выбирать у старьевщиков красивые, но испорченные (и потому дешевые) вещи: вазочки с отбитой ножкой, старинные чашки без ручек, различные цепочки и т. п. Из всего этого хлама живший при храме калека стал делать изумительные по красоте лампады. Их мы выставляли в библиотеке для продажи, а все вырученные деньги шли на книги.
Прихожане все чаще стали заходить в библиотеку; они брали книги, беседовали, многие перезнакомились. Только теперь я почувствовала, как велика у русских людей тяга к духовному и как изголодались они по слову Божию. Стали собираться в библиотеке, изучать Священное Писание, творения святых Отцов. На наших собраниях и встречах бывали Владыка Вениамин и отец Афанасий. Это и был тот хлеб духовный, который меня призвали раздавать. Владыка Елевферий, приехавший из Вильнюса в Париж, зашел в нашу библиотеку и прослезился, сказав: «Господи, что можно сделать верой и любовью!»
По рекомендации Владыки Вениамина я написала письмо на Афон старцу Силуану с просьбой помочь книгами. У нас завязалась переписка. До сих пор храню его письма как драгоценную память. Это был великий подвижник и святой старец. Однажды попросила его прислать четки – старец прислал, написав, что сам их сплел. Я попросила прислать старые, намоленные. Старец удивился – зачем тебе старые? Но прислал».
Эти четки до последнего дня жизни матушки находились в ее келье и лежали на аналое вокруг иконы Спасителя, которую почитала матушка всю жизнь. А в описываемые нами годы Надежда Андреевна готовилась к монашеству.
«Я вызвала дочь покойного мужа от его первого брака. Она была уже замужем. Ей я передала свое состояние. Родные мужа сочли меня за сумасшедшую или думали, что я имею в банках на книжках капиталы на свое имя, как это делали другие богатые жены. Но мне было ничего не нужно, я мечтала о монашестве. Сын мой уже окончил свое образование и был самостоятельным человеком. Он занимался изучением китайского языка. А мне Владыка велел заниматься физическим трудом: «Иди в уборщицы».
Я приняла это как послушание. Тогда я стала жить скромно, без прислуг, я не только обслуживала себя, но ходила убираться в богатые дома: мыла окна, полы, вытирала пыль. Ценили меня, может быть, немного больше, чем простых женщин: ведь аристократки знали, что я не украду с их будуаров ни брошек, ни других ценностей. Одна богатая еврейка говорила: «Когда Вы входите в мой дом, как будто луч солнца приходит вместе с Вами»».
Так Благодать Божия уже тогда освящала матушку.
Сохранился ее рассказ об одном молебне в их храме перед образом Божией Матери.
«Удивительный случай произошел во время войны, когда немцы были в Париже. Иду в свой храм, взялась за ручку – закрыто. Стучу в негодовании – почему закрыто? Архимандрит Афанасий благословил всегда держать двери храма открытыми. Продолжаю стучать. Открывает мне наш староста – бывший князь. Увидел меня и говорит: «Входите, Надежда Андреевна, Вам можно. Сейчас здесь будет историческое событие… »
Оглядываюсь вокруг – все чужие в храме, ни одного знакомого, а храм почти полон, горят все лампады (обычно мы экономили масло), много свечей. Ничего не понимаю: что тут происходит? Вдруг – стук в дверь – входит граф Шереметев, сбрасывает плащ, снимает с шеи образ Божией Матери и кладет его на аналой. Эго та самая икона, перед которой молился Петр I накануне Полтавской битвы – семейная реликвия рода Шереметевых.
Я никого не узнавала, потому что приехала вся российская знать, которая не ходила в наш «большевистский» храм. Подъехала машина и из нее вышел Великий князь Владимир Кириллович, подошел к аналою и встал перед иконой на колени; вслед за ним встали на колени все, находящиеся в храме. Архимандрит Афанасий вышел из алтаря и положил на склоненную голову Великого князя распятие. Все плакали, ревела и я. (Из посторонних были в храме только два человека – староста и я.) Потом отец архимандрит отслужил молебен, благословил тех, кто был в храме, и все ушли. «Что такое, в чем дело?» – спрашиваю у старосты. Он объясняет мне, а сам плачет: «Немцы предложили Великому князю стать Императором Российским на «освобожденных» ими землях. Владимир Кириллович ответил: «На штыках врагов моего народа я никогда не буду Императором».
Великому князю дали пять дней на размышление, после чего, в случае отказа, пригрозили расстрелять. Этот вечер в храме был на закате последнего, пятого дня. Великий князь пожелал помолиться в последний раз перед возможной смертью в «большевистском» храме – нашем Трехсвятительском подворье, остававшемся храмом многострадальной России, единственной частичкой родной, Российской земли в чужом мире…»
Прихожане подворья и его приходов воевали с фашизмом во французской армии или участвовали в движении Сопротивления. Сам настоятель подворья архимандрит Афанасий укрывал подпольщиков. Мать Силуана рассказывала случай из своей жизни. Однажды к ней пришли и попросили достать одежду для трех советских офицеров, бежавших из лагеря. Достать одежду в Париже во время оккупации было очень трудно. Она собрала все, что осталось от вещей мужа, часть попросила у знакомых, сама отвезла одежду и передала документы. Малейшая неосторожность – и ее могли расстрелять.
Матушка говорила: «Живя за границей, я всегда тосковала по Родине. Я полюбила свой народ, как мать любит сына: со всеми его недостатками, ошибками и слабостями. Когда мне говорили об отрицательных чертах моих земляков, я говорила в себе: «Что же, все это может быть и так, но лучше моего нет народа, я люблю его какой он есть, он мой родной, дорогой, выстраданный». И когда стали составлять списки желающих вернуться в Россию, то я первая была в этом списке. Владыка Вениамин разделял мои взгляды».
Замечательно написано про монахиню Силуану. Спасибо. Скажите, а остались ли какие письма к ней владыки Вениамина?