На следующий день, 20 марта, состоялось заседание Политбюро в составе Троцкого, Молотова, Сталина и Каменева, на котором приняли директиву об изъятии церковных ценностей. А 28 марта в «Известиях» был опубликован «Список врагов народа», в котором первым был указан Патриарх Тихон «со всем своим церковным собором». Решительное сражение, к которому призывал Ленин, разворачивалось по всей стране. Насильственное изъятие ценностей и открытое ограбление храмов привели к кровавым столкновениям.
В самом начале изъятия церковных ценностей Патриарх Тихон предупреждал: «В церквах нет такого количества драгоценных камней и золота, чтобы при ликвидации их можно было бы получить какие-то чудовищные суммы денег… Боюсь, что около вопроса о церковных ценностях поднято слишком много шума, а на практике намеченная мера не даст ожидаемого результата…».
Но вожди Советской России думали иначе. Еще раньше, 2 января 1922 года Президиум ВЦИК признал постановление «О ликвидации церковного имущества», в котором определялся план продажи церковных ценностей за границу. Через доверенных лиц власти наводили мосты с зарубежными деловыми кругами, готовыми взяться за спекуляцию предметами русского церковного искусства.
Патриарх Тихон обличал власти в том, что кампания по изъятию церковных ценностей преследует иную цель, не ту, чтобы накормить голодных. Мы предлагаем, говорил Патриарх, сдавать хлеб верующим взамен церковных святынь, но власти не разрешают этого делать. Ни одно из множества подобных предложений власти не поддержали, Троцкий и Политбюро твердо стояли за изъятие всех церковных ценностей и продажу их за границей, главным образом в Америке.
Очень скоро властям стало ясно, что расчет на «бесчисленные богатства Церкви» провалился – их там просто не оказалось в предполагаемом ими количестве. Тогда Троцкий дал указание потребовать «у главных руководителей Церкви… какие ценности (золото, драгоценные камни) имелись в Церкви до революции. Какие велись описи этим ценностям? Где эти описи находятся? И по установлению несоответствия в 2-3 наиболее важных случаях предъявить ответственным руководителям прямое обвинение в организации вывоза церковных ценностей за границу». Таким образом, решено было всю вину свалить на духовенство, которое, мол, сумело перехитрить власти и спрятать золото.
Начались жестокие репрессии против духовенства и верующих, чтобы раз и навсегда отучить Церковь от сопротивления власти. Прошло около двух тысяч судебных процессов по обвинению в сокрытии церковных ценностей и неподчинении властям при их изъятии, до десяти тысяч верующих расстреляли.
На процессе в Москве Патриарха Тихона вызывали только в качестве свидетеля, но уже 5 мая 1922 года ревтрибунал вынес постановление о привлечении его к судебной ответственности.
Вот как описывает один из очевидцев допрос Патриарха: «Когда в дверях зала показалась величавая фигура в черном облачении, сопровождаемая двумя конвойными, все невольно встали… все головы низко склонились в глубоком почтительном поклоне. Святейший спокойно-величаво осенил крестом подсудимых и, повернувшись к судьям, прямой, величественно-строгий, опершись на посох, стал ждать допроса.
«Вы приказывали читать всенародно Ваше воззвание, призывая народ к неповиновению властям?» – спросил председатель.
Спокойно отвечает Патриарх: «Власти хорошо знают, что в моем воззвании нет призыва к сопротивлению властям, а лишь призыв сохранить свои святыни и во имя сохранения их просить власть дозволить уплатить деньгами их стоимость и, оказывая тем помощь голодным братьям, сохранить у себя свои святыни».
«А вот этот призыв будет стоить жизни вашим покорным рабам», – председатель указал на скамьи подсудимых.
Благостно-любящим взором окинул старец служителей алтаря и ясно и твердо сказал: «Я всегда говорил и продолжаю говорить как следственной власти, так и всему народу, что во всем виноват я один, а это лишь моя Христова Армия, послушно исполняющая веления от Богом поставленного Главы. Но если нужна искупительная жертва, нужна смерть невинных овец стада Христова,– тут голос Патриарха возвысился, стал слышен во всех углах громадного зала, и сам он как будто вырос, когда, обращаясь к подсудимым, поднял руку и благословил их, громко, отчетливо произнося: «Благословляю верных рабов Господа Иисуса Христа на муки и смерть за Него»,– подсудимые опустились на колени… Допрос Патриарха был окончен… Заседание в этот вечер более не продолжалось».
Благодатная сила благословения Святейшего видна из последующих событий: «На рассвете 25 апреля 1922 года был вынесен приговор: 18 человек – к расстрелу, остальные – к различным срокам каторги. На предложение председателя просить высшую власть о помиловании было отвечено горячей речью протоиерея Заозерского и отказом от лица всех приговоренных… Ни стона… ни плача… Приносилась великая искупительная жертва за грехи Русского народа, и безмолвно разошелся народ. Было уже светло, солнце всходило, когда раскрылись тяжелые двери суда и приговоренные смертники, окруженные лесом штыков, показались на площади… Шли с непокрытыми головами, со скрещенными на груди руками, со взором, поднятым высоко к небу, туда, где ждет их Благостный Искупитель мира, где все прощено, все забыто, где нет ни страданий, ни зла… И громко-ликующе неслась их песнь «Христос Воскресе из мертвых!..»
Гонения на Церковь продолжались: закрывались монастыри и храмы, отбиралось и разграблялось церковное имущество, истреблялось духовенство. Число убитых священников не поддается никакому подсчету. Многие ожидали, что Патриарх Тихон также будет приговорен к расстрелу. Но такой приговор власти вынести побоялись, потому что в то время Патриарх имел огромный авторитет во всем мире.
Поэтому Ленин и написал в секретном письме Политбюро о нецелесообразности расстрела Патриарха. Весь май и июнь на имя Ленина продолжают поступать телеграммы из многих стран в защиту Патриарха. После долгих допросов Патриарха взяли под домашний арест. Его выселили из Троицкого подворья и заключили в Донском монастыре, где ему в одном из домов для причта отвели две небольшие комнаты. В первой круглосуточно дежурили чекисты. Патриарх не только не мог служить, но к нему не допускали никого из сотрудников. К ночи его увозили на Лубянку для допросов, откуда он возвращался только утром. Во время одного из допросов Святейшему стали угрожать отправить на север – в Вятку или еще дальше. Патриарх ответил:
– Что ж, Вятка, так Вятка – ведь я Всея России Патриарх.
Согласно секретной директиве Политбюро одновременно с изъятием церковных ценностей необходимо было «внести раскол в духовенство», беря «под защиту государственной власти тех священников, которые открыто выступают в пользу изъятия». Такие священники нашлись, и тогда при прямом участии ОГПУ возникает раскол в Русской Православной Церкви, который позже получил название «Живой Церкви».
12 мая 1922 года патриарх Тихон направил председателю ВЦИК М. И. Калинину письмо, в котором сказано: «Ввиду крайней затруднительности в церковном управлении, возникшей от привлечения меня к гражданскому суду, почитаю полезным для блага Церкви поставить временно, до созыва Собора, во главе церковного управления или Ярославского митрополита Агафангела (Преображенского) или Петроградского Вениамина (Казанского)». Это письмо многое объясняет в дальнейшей судьбе митрополита Вениамина.
В тот же день, воспользовавшись привлечением Патриарха Тихона к суду, прибывшая в Москву петроградская группа «революционного духовенства» в составе А. Введенского, А. Красницкого и Е. Белкова путем обмана Патриарха захватила высшую церковную власть. Явившись к Патриарху, они просили передать через них патриаршую канцелярию митрополиту Агафангелу, которого Патриарх назначил местоблюстителем на время своего ареста. Это было сделано под предлогом того, что необходимо привести в порядок церковное управление. Патриарх Тихон на их прошении написал резолюцию о том, что он благословляет их передать канцелярию с участием секретаря Патриарха Нумерова и архимандрита Анемподиста митрополиту Агафангелу. А 14 мая по личной просьбе Л. Троцкого в «Известиях ВЦИК» они публикуют свою декларацию, в которой заявлялось: «Верхи священноначалия держали сторону врагов народа, превратив изъятие ценностей в организованное выступление против государственной власти… Отказом помощи голодному церковные люди пытались создать государственный переворот. Воззвание Патриарха Тихона стало тем знаменем, около которого сплотились контрреволюционеры, одетые в церковные одежды и настроения». Во всех правительственных газетах появилось сообщение о том, что Патриарх Тихон отрекся от власти, и отныне Русская Православная Церковь возглавляется Высшим Церковным Управлением (ВЦУ), которое представляют собой Введенский, Красницкий и Белков.
Вернувшись в Петроград, А. Введенский 25 мая явился к митрополиту Вениамину и предъявил ему «Удостоверение», что он, будто бы «согласно резолюции Святейшего Патриарха Тихона, является полномочным членом ВЦУ и командируется по делам Церкви в Петроград и другие места Российской Республики».
«А почему здесь нет подписи Святейшего Патриарха?» – спросил митрополит Вениамин и, все поняв, сказал узурпатору церковной власти: «Нет! На это я не пойду!». На следующий день во всех храмах Петроградской епархии было оглашено Послание митрополита Вениамина, в котором он отлучил от Церкви А. Введенского, В. Красницкого, Е. Белкова и всех, кто присоединится к ним.
Это послание вызвало ярость покровителей Введенского. В газетах появились сообщения: «Меч пролетариата тяжело обрушится на голову митрополита». Почти сразу после отлучения к митрополиту Вениамину явился Введенский в сопровождении Бакаева, бывшего председателя Петроградской ЧК, а затем Петроградского коменданта. Они предъявили митрополиту ультиматум: либо он отменит свое постановление о Введенском, либо против него и ряда духовных лиц будет устроен процесс, связанный с изъятием церковных ценностей, в результате которого погибнет он и ближайшие ему люди. Митрополит ответил категорическим отказом, после чего был почти немедленно арестован.
При аресте и обыске присутствовал также Введенский, явившийся принять канцелярию как представитель ВЦУ. Увидев митрополита Вениамина, он подошел к нему под благословение. «Отец Александр, мы же с вами не в Гефсиманском саду»,– спокойно сказал Владыка, не давая благословения.
10 июня 1922 года начался судебный процесс над митрополитом Вениамином и группой Петроградского духовенства и мирян, закончившийся осуждением и расстрелом (Все расстрелянные канонизированы в Соборе новомучеников и исповедников Российских.) митрополита Вениамина, архимандрита Сергия (Шеина), а также профессоров Ю. П. Новицкого и И. М. Ковшарова. Обвинитель Красиков сказал на процессе: «Вы спрашиваете, где мы усматриваем преступную организацию? – да ведь она перед вами! Эта организация – сама Православная Церковь, с ее строго установленной иерархией, ее принципом подчинения низших духовных лиц высшим и с ее нескрываемыми контрреволюционными поползновениями!».
Тем временем раскол в Церкви развивался по плану, согласованному с ОГПУ. В короткое время по всей России всем архиереям и многим священникам поступили требования от властей и местных отделений ОГПУ, чтобы они подчинились ВЦУ. Сопротивление этим требованиям расценивалось как сотрудничество с контрреволюцией. Во всех газетах появлялись разгромные статьи, которые обвиняли Патриарха Тихона в контрреволюционной деятельности, а «тихоновскую» Церковь – в преступлениях. Опровергнуть ложь и клевету было невозможно, потому что публиковать статьи в прессе могли только представители ВЦУ. К концу 1922 года «Живая Церковь» господствовала почти по всей стране. Достаточно сказать, что в Петрограде оставался лишь один храм, верный Патриарху.
Многие епископы пытались противостоять обновленческому ВЦУ, но они были разобщены, к тому же большинство из них были арестованы или лишены возможности общения с паствой. Приходское духовенство, привыкшее к повиновению церковной власти, подчинилось указаниям обновленцев и прекратило поминовение Патриарха за богослужением. Хотя в большинстве случаев духовенство не сочувствовало обновленцам, но многие боялись запрещений и репрессий власти, и потому подчинились требованиям ВЦУ.
Обновленцы объявили «Тихоновскую» Церковь контрреволюционной, всех, кто не соглашался с ними, репрессировали руками властей. По доносам обновленцев многие тысячи священников, монахов, мирян, оставшихся верными Матери-Церкви, пошли в ссылки, в лагеря, были казнены. Это была сатанинская попытка уничтожить веру Христову на Руси.
В апреле 1923 года устраивается обновленческий «собор», большинство членов которого были ставленниками властей. Из 67 присутствовавших на нем архиереев лишь 10-15% было законного посвящения, а все остальные – лжеепископы. Знаменательно, что собор заседал не в храме Христа Спасителя, как предполагалось, а в Доме Советов в Москве. Главный вопрос для обсуждения обозначили так: «Отношения Церкви к Октябрьской революции, к советской власти и Патриарху Тихону». После бурных обсуждений на этом лжесоборе приняли резолюцию: «… Собор считает Тихона отступником от подлинных заветов Христа и предателем Церкви и на основании церковных канонов объявляет его лишенным сана и монашества и возвращенным в его первобытное мирянское положение…».
Разбойничий «собор» получает широкое освещение и поддержку в печати, где отныне Патриарх Тихон до самой кончины именуется только «бывшим патриархом».
Сразу после завершения «собора» Патриарха Тихона перевели из-под домашнего ареста во внутреннюю тюрьму Лубянки и начали готовить суд над ним. Его продолжали держать в неведении о подлинном положении в Церкви. Обо всех происходящих событиях он знает лишь из газет, которые подсовывали ему чекисты. Газеты писали, что большинство храмов России признали власть ВЦУ, что все поняли вину Патриарха и «тихоновщина» умирает. Но как раз в это время нарастает волна протестов на Западе против преследования верующих в России. 13 мая 1923 года министр иностранных дел Великобритании лорд Д. Керзон от имени британского правительства предъявил ультиматум с требованием остановить казни духовенства и верующих, прекратить коммунистическую пропаганду в Азии, а также ряд экономических требований. «От имени всего цивилизованного мира» в нем осуждалось гонение на Церковь в России. Англия угрожала расторгнуть торговый договор от 1921 года. После этого Г. Чичерин и Л. Троцкий обратились к Петроградскому и Московским советам с призывом не делать ни одного шага, который мог бы осложнить международную обстановку. Кроме того, Г. Чичерин и сотрудники Народного Комиссариата иностранных дел неоднократно обращались к политическому руководству страны с просьбой урегулировать отношения с Церковью, так как существующее положение вредит международным связям страны. 17 мая Красин встретился в Лондоне с Д. Керзоном и добился десятидневной отсрочки ультиматума. В эти дни решалась дальнейшая судьба Патриарха. Его жизнь снова висела на волоске, и сколько раз этот волосок готов был порваться. Сколько раз ждали его расстрела, но сам он оставался невозмутимо ясным и радостным. Исходом суда над Патриархом мог быть только его расстрел. Организаторы процесса надеялись, что им удастся осудить не только Патриарха, но и всю «тихоновскую церковную контрреволюцию». Над Православной Церковью нависла угроза осуждения как контрреволюционной организации, а это означало бы победу обновленцев, поддерживаемых властями.
По всей стране с помощью органов ОГПУ и НКВД православные храмы насильно передавались обновленцам, а священники и архиереи, сопротивлявшиеся этому, арестовывались и ссылались. Осуждение Патриарха и Церкви придало бы этим действиям властей «законную» основу и лишило бы Православную Русскую Церковь возможности официальной регистрации в государстве.
Подвиг Патриарха состоял в том, что ему необходимо было изыскивать пути жизни среди врагов, а не геройски умереть перед ними. Он прекрасно видел, что новая власть в безумии своем пытается просто уничтожить христианство. В этих условиях мученический венец стал бы великой радостью для святителя. У него не было страха за свою жизнь – этот страх не имел над ним власти с первого дня его служения. Это сразу и с радостью почувствовалось всеми в России: именно неведение страха давало ему такую свободу и смелость в действиях и обличениях. Он говорил: «Мучение принять – милое бы дело, да вот нельзя».
Страшно бремя исторической ответственности, когда Церковь и страна переживает великие бедствия и искушения, когда любое неверное движение и ошибка Главы Церкви может привести к непоправимым бедам. Но – сохранить Церковь, укрепить Православие, побеждать не оружием, а духом, молитвой, терпением, силой Креста Господня – вот цель его жизни и основание поднятого им подвига. И Патриарх принял – для пользы Церкви – решение нести до конца жизни подвиг ежедневного, упорного и тихого сопротивления любым попыткам разрушить Церковь.
Враги Церкви могли заключить Патриарха в тюрьму, лишить всякой связи с внешним миром, но они не могли угасить его огненной молитвы, для которой нет преграды ни в расстояниях, ни в стенах темницы, ни в злобе гонителей. Он молился не о жизни своей, которую давно уже отдал за Церковь и отчизну, он молился о том, чтобы Господь умудрил его в служении, и показал правый путь, научил его, как жить и действовать в новых условиях, он молился той молитвой, которую Господь даровал всякому, кто удостоится величайшей милости стать жертвой за други своя: «Отче Мой! Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы не пить ее, да будет воля Твоя» (Мф. 26, 42).
В долгие месяцы заключения своего Отца вся верующая Православная Россия молилась о нем. В любовной тревоге о нем соединяются сердца христиан во всем мире. Патриарх Тихон решил не доводить дела до суда и, пожертвовав своим авторитетом ради облегчения положения Церкви, обратился в середине июня 1922 года в Верховный суд с заявлением, в котором говорилось: «… Я раскаиваюсь в … проступках против государственного строя и прошу Верховный Суд изменить мне меру пресечения, то есть освободить меня из-под стражи…».
19 июня комиссия при ЦК РКП(б) рассмотрела это заявление и приняла решение добиваться от Патриарха внесения в текст поправок: а) признать свои преступления против советской власти; б) признать, что Константинопольский Вселенский Патриарх Мелетий (обличавший многие преступления советской власти), является ставленником Англии; в) осудить Польское правительство.
Под нажимом власти Патриарх согласился внести некоторые изменения в заявление, признав себя виновным в «преступном отношении» к Брестскому миру в 1918 года, анафематствовании тогда же властей, а также признал враждебным советской власти воззвание против декрета ВЦИК об изъятии церковных ценностей. От осуждения Вселенского Патриарха Мелетия и Польского правительства Патриарх Тихон категорически отказался, дописав лишь под диктовку в заключительной части заявления, что «… я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархически-белогвардейской контрреволюции». 25 июня судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда постановила освободить «гражданина Белавина В. И. (б. Патриарха Тихона)» из-под стражи. 27 июня Патриарх вышел на свободу.
На другой день после освобождения Патриарха в печати было опубликовано его интервью корреспонденту РОСТа, в котором говорилось: «Собор (обновленческий) осудил меня за контрреволюцию, но он этого не мог сделать, ибо судить меня за контрреволюцию может только советская власть». Далее он сказал: «Я думаю, что Церковь должна быть аполитичной, и во всей своей деятельности я буду твердо стоять на этом…». На вопрос, что он думает делать в дальнейшем, Патриарх ответил: «Мне предоставлена свобода и, следовательно, право совершать богослужения. Я буду служить в Донском монастыре и в других местах, куда меня пригласят верующие. Если народ захочет, он будет ходить ко мне на молитву. Если же не захочет – ничего не поделаешь, буду молиться один. Если у меня найдется достаточное количество приверженцев, то наше церковное объединение примет какие-нибудь организационные формы».
После своего освобождения Патриарх поселился в Донском монастыре, где ему предоставили три комнаты на втором этаже монастырского помещения, примыкающего к надвратной церкви в честь Тихвинской иконы Божией Матери.
Заявление Патриарха о справедливости возведенных на него обвинений никого не обмануло и не послужило к соблазну или расколу в церковном народе. Верующие люди России верили Патриарху и видели его святость. Патриарх сознавал свою ответственность за судьбу Церкви и самоотверженно искал верный путь управления ею. С одной стороны, он должен был постоянно возвышать голос в защиту гонимой Церкви, с другой – он не мог толкать верующий народ на борьбу с утвердившейся уже властью. Власть эта требовала от него компромиссов и ставила ультиматумы. И Патриарх говорил, как свидетельствует современник: «Я вижу, что пределы, границы этих компромиссов кончаются за пределами верности Православию». Он исчерпал все возможные для Церкви и церковного человека меры примирения с гражданской властью и пожертвовал своим именем, своей славой исповедника и обличителя неправды. Он унизился, когда переменил тон в отношениях с властью, он не щадил себя, чтобы спасти от гибели пастырей, простых верующих людей, церковное достояние.
Его компромиссы – деяния любви и смирения. Тем, кто не понимал его поступков, Святейший говорил: «Пусть погибнет мое имя в истории, только бы Церкви была польза». Англиканскому епископу Бюри, который также просил объяснений новой позиции Патриарха, он напомнил слова святого апостола Павла: «Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас» (Фил. 2, 23–24).
Гонения на христиан в России подвергло Патриарха Тихона мукам несравненно большим, чем даже, быть может, гонения первых веков христианства. Первосвятитель Русской Церкви горел в огне духовной муки ежедневно и ежечасно, терзаясь вопросами: «Доколе можно уступать безбожной власти? Где грань, за которой благо Церкви он должен поставить выше жизни миллионов верных ему православных людей России?»
Власти пытались уменьшить влияние Патриарха Тихона с помощью издевательств над ним и клеветнических измышлений. Но это не помогало – народ, останавливаясь перед карикатурными изображениями Патриарха на плакатах и в газетах, крестясь, благоговейно говорил: «Исповедник ты наш, мученик ты наш, да укрепит тебя Господь!»
Добавьте комментарий