У бабушки Каллисфении (мамы моего отца) была от первого брака дочь Александра Павловна Петровых. Богатые родственники взяли ее к себе, выучили на массажистку, дали медицинское образование. Она ухаживала за больными в доме. После 1917 года она уехала вместе с ними в Польшу. Большой сундук с вещами она оставила моей маме, попросив хранить до ее возвращения. Она долго переписывалась с мамой, потом письма прекратились, так как можно было попасть в тюрьму за связь с заграницей. Мама перечитывала ее письма: как же она тосковала по родине, писала, что сердце ее с нами, в нашем маленьком домике. Но граница была закрыта, и она так и не смогла вернуться в наш родной Тихвин. Для меня было поучительно, как мама отнеслась к ее оставленным вещам. Хотя было совершенно ясно, что приехать она не сможет, мама не пользовалась ни одной ее вещью, более того, два-три раза в году вынимала из сундука все вещи, перестирает их, выгладит и снова уложит в сундук.
Детей в доме никогда не наказывали, старшие помогали младшим. Меня оставляли с братом Сашей, и куда бы он ни шел, я тащилась за ним. Я даже помню, как на реке Тихвинке Саша купался, а я на берегу плакала и говорила:
– Ой, Саша утонет!
В раннем детстве на меня более всего повлияли – во-первых, вера, благочестие и милосердие моей мамы, а во-вторых – родительская любовь и красота нашей природы. Весь уклад жизни в нашем доме был религиозный. Первые впечатления, связанные с верой,– это празднование Рождества Христова и Пасхи. Вся семья заранее готовилась к этим дням. Перед праздниками в доме наводили порядок: мыли полы, стены и даже потолки.
Строгий пост у нас в доме соблюдался на первой неделе Великого поста и на Страстной неделе, а в остальное время ели молочное кроме среды и пятницы. Особенно любили мы совместные трапезы, которые были окружены благоговейным молчанием; хлеб у нас в доме никогда не выбрасывали. Любимым блюдом на нашем столе была картошка с грибной подливкой,– до сих пор помню ее вкус. Вспоминается и поговорка, которую мама повторяла: «Хлеб на стол, так стол престол; а хлеба ни куска – так стол доска».
Молитвы «Отче наш», «Богородице Дево» и «Верую» мама выучивала с нами с того момента, как мы начинали говорить. Обязательно отмечался день Ангела каждого члена семьи, гостей обычно не звали,– не то было время. Но обязательно готовили подарок: новое платье девочкам; мальчикам – рубашечка (всё шилось самой мамой). Особенно торжественно отмечали именины папы – день памяти преподобного Сергия Радонежского (8 октября). Конечно, на столе обязательно были пироги и сладости, по средствам. Мама на производстве не работала, занималась воспитанием пятерых детей и ведением домашнего хозяйства. К Пасхе и к Рождеству тоже шились новые платья для нас, девочек.
Мама учила меня молиться. Совсем еще маленькая, я повторяла за ней слова молитв и запоминала их. Рассказывала она нам жития святых, особенно запомнилось мне житие святого Алексия человека Божия. Говорила мама, что нужно обязательно молиться о упокоении близких родственников и особенно – о новопреставленных.
– Доченька,– говорила она,– запомни эту молитву и поминай ушедших от земли. Они ждут нашей молитвы, но эта молитва нужна нам не меньше, чем им.
Столько лет прошло, а я помню эту молитву слово в слово, мама каждый день читала ее напамять. Мы ходили с мамой на кладбище в дни памяти умерших родных и близких людей. Помню, как прочитала на одной из могил надпись: «Девица осьмидесяти девяти лет» и очень удивилась, почему такую старую женщину назвали девицей. Мама мне объяснила, что слово «девица» означает сохранившая целомудрие.
Во время празднования дня явления Тихвинской иконы Божией Матери мы обязательно ходили в монастырь, молились за богослужением, участвовали в крестном ходе с чудотворной иконой. После службы икону выносили из храма, и все проходили под ней, почему-то принято было пройти два раза.
Мама часто ходила в Николо-Беседный монастырь, обязательно бывала там в дни памяти святителя Николая, которого особенно почитала. По воскресным и праздничным дням ходила чаще всего в «Полковую» церковь.
В Рождественские дни мы ходили по домам друзей и знакомых, пели колядки, получали гостинцы. Одну песенку, которую мы пели совсем еще маленькие, запомнила:
Хозяин с хозяюшкой,
С праздничком, с рублем,
С полтинничком!
Вам – на потешки,
Нам – на орешки.
Кто даст, тот князь,
Кто не даст,
Тот бычья рожа…
Мама никогда не принуждала нас, детей, ходить в храм. Но мы видели, как она радовалась, если мы идем вместе с ней на службу или когда сами захотим пойти в церковь. Конечно, она хорошо знала, какие последствия могут быть, если об этом узнают в школе. Поэтому призывала нас быть осторожными и внимательными, не говорить никому о своих религиозных убеждениях и вообще держать язык за зубами, постоянно напоминая нам поговорку: «Ешь суп с грибами, да держи язык за зубами». А еще я очень хорошо запомнила ее наставление: «Доченька, говори, да не проговаривайся, молись, да не промаливайся, стоишь, да не простаивай,– будь мудрой». Нам, девочкам, и в голову не приходило, что можно не слушаться маму, папу, или старших братьев.
Природа имела не меньшее значение в нашем воспитании. Мы очень любили нашу речку Тихвинку, наши чу́дные леса, ходили с папой за грибами и ягодами. Мама учила нас любить природу. Помню, как будила она нас с Валей в четыре или пять часов утра:
– Доченьки, вставайте, пойдемте соловьев слушать.
Садились мы все вместе на крылечке. Перед домом течет ручей, за ним склон и на нем – большой участок, принадлежащий врачам главной тихвинской больницы,– целая роща деревьев. И там заливались по весне соловьи.
Еще мама говорила мне:
– Доченька, не надо бояться грозы.
В самую страшную грозу выводила меня на крыльцо, садилась рядом и повторяла:
– Ничего не нужно бояться. Если суждено Богом, то никуда не спрячешься. А если нет – то Господь и оградит от беды. Бывало в моей жизни, что даже шаровая молния в дом вкатывалась – и ничего не случилось!
Благодаря маме я всю свою жизнь не боялась молний и грома.
Рядом с нашим домом протекал Вязитский ручей, впадающий в Тихвинку. Мы очень любили нашу реку, бегали купаться, смотрели, как плывут по ней лодки-тихвинки и баржи – на таких мой папа привозил товар для купцов. Рыбы в реке было много, мои братья ловили ее постоянно. Тихвинка – равнинная река, течение в ней медленное, но бывали периоды, когда уровень воды поднимался и затопляло прибрежные дома. Особенно интересно было наблюдать за рекой, когда вскрывался лед и наступало весеннее половодье. Поверх льда показывалась талая вода, а затем вода начинала ломать и крушить лед. В это время у тихвинских шлюзов постоянно стояли и дети и взрослые, зрелище было необыкновенно красивое: ледоход.
Как-то папа пошел с товарищем в игорный дом, где этот товарищ проигрался. Денег у того не оказалось, и папа поручился за него, а он уехал, и папе пришлось заплатить долг. Целый месяц семья была без заработка. Мама не упрекала отца, но он сам больше никогда не переступил порог этого дома.
Продавцы швейных («зингеровских») машин ходили по домам и предлагали купить машины в рассрочку. Пришли и к нам. Маме очень хотелось иметь машину, но денег было мало. Продавец сказал, что оставит машину и возьмет столько денег, сколько у нее есть, а затем будет заходить за платой и семья сможет рассчитаться. Так и случилось, причем никакой расписки не брали, все было честно. Мама стала шить не только для себя, но и на людей. Случилось, что маленький Саша ножницами простриг материю заказчицы, и маме пришлось покупать новую, чтобы выполнить заказ.
Дома всегда пили чай из самовара. Мне рано стали доверять разжигать самовар. Однажды наложила я углей в самовар, зажгла, а воды не налила. Слышу – гудит. Я быстро налила холодной воды, а надо было бы сначала остудить. В результате труба в самоваре отпаялась. Со страхом я ждала прихода папы с работы, ведь семья осталась без чая. Но мама так сумела все уладить, что мне ничего и сказано не было. На второй день папа отнес самовар мастеру, и его запаяли. А какой это был мне урок, на всю жизнь.
Купили мне новое бобриковое пальто. Пошла я на улицу, поскользнулась и упала животом в лужу. Со слезами вернулась домой. Мама только покачала головой, высушила, почистила мою одежду,– никакой ругани или укоров.
С особым чувством вспоминаю наши семейные завтраки. Мама накрывала стол удивительно красиво. В центре стоял шумящий самовар, на верху которого лежали вареные яички. На столе пироги, хлеб, соль, сахар, варенья, расставлена посуда. Мы очень любили эти семейные чаепития, так хорошо и радостно было вместе за столом. Мама молилась, а мы рассаживались каждый на свое место. Папа мог выпить до семи стаканов чая, при этом вешал на шею полотенце и утирал им лицо.
Мы все много читали – родители всячески способствовали нашему развитию и одобряли нашу любовь к книгам. После революции некоторые богатые семьи уезжали за границу. Один знакомый нашей семьи, уезжая, подарил нам много книг из своей библиотеки. Папа принес от него несколько огромных мешков с книгами. Там было полное собрание сочинений Достоевского и других писателей-классиков в красивых переплетах, книги Чарской, Капитана Мариэтта, прекрасно иллюстрированные детские книжечки. До сих пор я помню наизусть некоторые из них: «Где-то очень недалёко жили-были слоник Мока и его любимый друг бурый маленький Мишук…», «В стране грязовой…» и многие другие. Мы, девочки, особенно любили книги Чарской; любовь к ее творчеству сохранилась у меня и до сего дня, и я с удовольствием перечитываю ее чудесные добрые повести.
Зимой дети катались на лыжах, на коньках. Приходя с улицы, рукавички клали в печуру (отверстие в русской печи), так что они всегда были сухими и теплыми. Обычно дети носили туфли и ботинки с галошами. Галоши снимали в прихожей, и по дому ходили в туфлях, так как они были всегда чистыми.
Всей семьей сажали картошку, пололи грядки. В жару носили воду для полива из ручья. Папа заказал мастеру сделать небольшие ведерки и купил легкое коромысло для нас, чтобы было по силам. На зиму солили огурцы, капусту, грибы. За грибами ходили в лес по многу раз: папа прекрасно знал грибные места; потом их сушили в русской печи и запасов хватало до следующего сезона. Заготавливали и лесную ягоду: бруснику, морошку, клюкву. Из ягод мама варила вкуснейший кисель и морсы.
В нашем домашнем хозяйстве всегда были корова, куры, иногда поросенок. Корову надо было провожать в стадо, и мы это делали по очереди с сестрой Валей; мама нас будила после дойки, и мы шли в поле пока пастух не примет нашу корову. Я в основном работала во дворе, так как была постарше и покрепче сестры Вали, которая трудилась по дому: готовила еду, мыла посуду, убирала.
Однажды у нас пропала курица. Мама подумала, что ее собаки съели, все, конец. Всего у нас было 10-12 кур. Случилось это в самый разгар лета. И вдруг мама увидела, как по двору шествует пропавшая курица и за ней одиннадцать цыплят. Оказалось, что наша курочка нашла в малиннике, в углу огорода, укромное место и устроила там гнездо. Затем каждый день откладывала в него яйца и возвращалась в курятник. А потом стала насиживать, вывела цыпляток и привела к хозяйке дома. Мама очень обрадовалась – такая помощь для семьи. Все цыплята выросли крепкими, здоровыми, увеличив наше поголовье.
Собаки в нашем доме не было никогда. Отец своими руками построил хлев из бревен отдельно от дома. Внутри хлев разделили перегородками из жердей: получились помещения для коровы, для поросенка и для кур – в нем устроили еще и насесты.
На участке стоял также сеновал. Две его стены были сплошными, а две – с промежутками между досок. Кроме того, построен был маленький амбар, где хранились мука, крупы, мешки с кормом для животных. Летом в амбаре можно было жить. Мама устраивала там кровать. Здесь ночевали наши гости или странники и нищие, приходившие к маме. Особенно любила здесь ночевать тетя Клава, родная сестра папы.
К амбару примыкал большой сеновал и дровяник. В них также две стены были сплошными, а две – со щелями. Дрова заготовливали сами, для чего ездили в Астрачи (это примерно в семи километрах от Тихвина в сторону Белозерска). Вывозили заготовленные дрова на лошадях. Пилили и кололи дрова сами. Чаще всего приходилось пилить мне с папой.
На участке стояла баня по-белому, то есть дым из печи выходил в трубу, а не по-черному, как у большинства соседей.
На огороде был застекленный парник. Сажали мы картошку, устраивали грядки для овощей. Повсюду устроены были цветники, множество цветов в горшках стояло на подоконниках. Родители очень любили цветы. В глубине и по краям участка находился сад с яблонями, вишнями, росли также ильмы (ильма – лиственное дерево с прочной древесиной, род вяза), березы. Папа с мамой при рождении каждого ребенка сажали дерево, всякий раз иное. Когда родилась я, то посадили березку. Сейчас она уже старая, очень высокая, но крона еще густая. У этих деревьев была какая-то связь с каждым из нас, детей. Когда кто-то умирал, погибало и дерево.
Перед домом протекал Вязитский ручей. При весеннем половодье нас затапливало, приходилось ставить во дворе табуретки, на них клали доски и так выбирались из дома. Подпол тоже заливало, поэтому картошку и овощи вынимали наверх.
Папа наш был очень хозяйственный, поэтому наш дом выделялся в сравнении с соседскими домами: крыша была покрыта черепицей, а у других – тесом. Кроме того, наш дом стоял на хорошем высоком фундаменте, чтобы не заливало в половодье. В то время редко кто делал так. Дверь в дом была массивная, утепленная. Очень красивым было наше крылечко со столбиками, украшенными витым резным узором.
Папа сделал на дворе маленький домик с окошечками из досок, который стал излюбленным местом не только для наших игр, но и для детей из окрестных домов. В углу нашего участка, у забора, мы устраивали спектакли и представления, там было устроено подобие сцены.
Помню, как-то летом мы с подругой решили поставить спектакль у нас во дворе,– выбрали сценки из Пушкинской «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях». Было мне тогда лет двенадцать. Сами написали сценарий, слова взяли из книги. Мама помогла сшить костюмы, постелила ковер. Соседка нашла в сундуке костюм принца, черный бархатный, с пелериной, шляпу с пером – и все это дала нам на выступление. Сцену украсили полевыми цветами и ветками деревьев. Получилось очень красиво. Пришли и взрослые соседи, и дети. Все были счастливы, довольны. Спектакль прошел успешно.
Я никогда не бывала в настоящем театре. И вот однажды в Тихвин приехала труппа со спектаклем «Принцесса Турандот». Увидев афишу, я побежала к маме и попросила у нее денег на билет. Но у мамы были только какие-то копейки, она их вытрясла и отдала мне. Подошла я к кассе и протянула эту мелочь с просьбой дать входной билет. Кассирша посчитала деньги и сказала:
– Деточка, к сожалению, не могу дать тебе билет, не хватает денег.
Так и не пришлось мне в Тихвине увидеть настоящих артистов.
В нашем доме на стене, как раз над моей кроватью постоянно висели музыкальные инструменты: гитара, мандолина и балалайка. Все инструменты были настроены, и каждый мог брать любой из них и играть, когда и сколько захочет. Кроме того, папа купил самоучители игры на разных инструментах. Так что мы могли играть не только по слуху, но и нотные вещи.
В Тихвине начала 20-х годов был открыт клуб совторгслужащих. При нем работали различные кружки, в том числе и музыкальный. Руководил им очень хороший, опытный и добрый музыкант. И я пришла к нему обучаться игре на скрипке. Дома уже научилась немного играть на гитаре, мандолине, балалайке, но здесь почему-то захотелось играть на скрипке. Я выучила нотную грамоту, настройку инструмента и играла партию первой скрипки. Играли мы трио. Даже мотивы вещей, которые мы исполняли, помню до сих пор.
Наш учитель сочинял музыку, и мы играли его произведения. Потом учитель наш умер. Тогда я принесла скрипку и положила ее в шкаф, хотя могла бы оставить инструмент себе в память об учителе – это был его личный инструмент, а не клубный. Но я не могла ничего взять себе без спроса, с самого детства была честной и послушной.
Дом наш делился на две части: в одной находилась русская печь и столовая, родители спали там же за ширмой. Вторая половина – детская. В доме было много старинных икон в драгоценных окладах. Папа знал толк в иконах и покупал для домашнего красного угла хорошие образа. Особенно любила вся наша семья образ святителя Николая: мама говорила, что он чудотворный; у него менялся лик, выражение лица, и это действительно выглядело как чудо. При советской власти большую часть икон пришлось вынести на чердак, так как папу могли выгнать с работы за религиозные взгляды, приходилось таиться. Судьба наших икон печальна: их продал кому-то сын мачехи от ее первого брака. (Мама умерла в 1933 году. После ее смерти папа женился во второй раз на Агриппине Михайловне.)
Мы жили радостно, мама создать в доме особую обстановку радости, хотя жизнь наша была нелегкой. Эта радость особенно ощущалась, когда начиналась подготовка к праздничным дням, наши души согревались подарками, которые мы ожидали от родителей, семейными застольями.
Дети в нашем доме были окружены любовью, всё было пронизано атмосферой любви. Никогда мы не слышали в доме ругани или препирательств. Не было у нас сплетен, пересудов, болтовни о пустяках. Пример мамы многому учил нас, и прежде всего – способности сострадать и сочувствовать людям, нуждающимся в помощи и заботе. А как умела мама сорадоваться успехам и радости близких и знакомых! Жили мы очень дружно, вместе учили стихи, песни, обучались игре на инструментах. Старший брат Саша хорошо пел, подыгрывая себе на гитаре. Мама особенно радовалась и гордилась тем, что Саша пел на клиросе и помогал в алтаре во время богослужений в храме.
Мама хорошо знала, что делала, когда приучала нас ухаживать за животными в нашем хозяйстве, позволяла заводить в доме живность, рыбок. Всё это приучало нас с самых ранних лет заботиться о других, чувствовать ответственность за доверенную тебе жизнь.
Мама приучила нас всякое начатое дело доводить до конца, но делала это ненавязчиво – не заставляла, а постоянно сама помогала детям в работе. Если же не могла сама участвовать или что-то посоветовать, например, при составлении доклада или статьи для газеты, то обязательно интересовалась, как идут дела, иногда даже садилась рядом – и мне было очень приятно, что маме интересно то, чем я занимаюсь. А как она умела радоваться успехам детей! Для нас ее радость была лучшей наградой, и мы старались сделать порученную или самими начатую работу как можно лучше.
Любимой моей подругой была Ната Васильевская. Ее дед был настоятелем храмов Тихвинского Введенского монастыря. Кроме того, в дореволюционные годы он состоял законоучителем в женской гимназии. Во время гонений на веру его арестовали, и он сгинул в недрах ГУЛАГа. Родные боялись выяснять в «органах» его судьбу. Жили они на Новгородской улице. Это была очень образованная и культурная семья. Матушка прекрасно пела и играла на пианино. В доме их устраивали музыкальные вечера, пели романсы.
Не перестаю восхищаться книгой о Марии Сергеевне Трофимовой и той несказанной любовью, которая продолжает жить и после ее ухода в ее доме, трепетно поддерживаемая ее необыкновенным сыном, русским православным писателем А. А. Трофимовым. Действительно, она была счастливым человеком, потому что щедро дарила счастье всем, с кем находилась рядом, всякому ближнему. Она счастлива тем, что и ее сын перенял этот православный христианский дух! Огромная Вам благодарность, Александр Аршакович, за это!